1000 не одна ложь

Нет. Он бы не оставил. Только не Аднан. Если сказал, что вернется, значит вернется. Такие, как он, любят казнить собственноручно. Я прождала еще какое-то время, а потом все же направилась к выходу из пещеры и тут же затихла, прижавшись спиной к стене.

Я услышала конское ржание, вначале хотела броситься наружу, а потом вдруг поняла, что Аднана нет среди них, и спряталась за пыльными мешками в углу у самой насыпи из камней.

— Он был не один. Вез с собой свою белобрысую шлюху. Я должен ее найти.

Я узнала голос и стиснула пальцы с такой силой, что казалось они сломаются. Закусила губу до крови, чтобы не всхлипнуть от страха и отчаяния. Произошло что-то ужасное… я это ощутила всем телом, покрываясь лихорадочными мурашками с ног до головы.

— К черту ее. Пусть сдохнет здесь в песках, если только он сам ее еще не казнил. Я слышал, твой брат постарался, чтобы это случилось. Хитрая шельма.

— Я обещал привезти ее голову. Эта тварь испортила нам все планы. МНЕ ИСПОРТИЛА. Если бы не она… Но, ты прав, Шамаль, я думаю, мы уже никогда ее не найдем. Она там, откуда не возвращаются, как и ублюдок ибн Кадир, который облегчил нам задачу и казнил свою шлюху лично. Поехали. Свое дело мы сделали. Пора восстанавливать справедливость. Кое-кто засиделся на троне совершенно незаконно.

— Ты забрал лошадей?

— Нельзя. Спалимся. Убийц будут искать. Пусть думают, что это недобитки Асада. А по лошадям нас будет легко вычислить.

— Продадим перекупщику. Я знаю одного, он будет молчать.

— Ты прав, хабиби, продадим лошадей. Асадовские точно б обобрали мертвецов и увели коней.

— Вот именно.

Голоса начали отдаляться, а я, тяжело дыша, смотрела в одну точку и чувствовала, как внутри меня все остывает. Такой вселенский холод от кончиков пальцев до кончиков волос охватил все мое тело. Мне казалось, что я задыхаюсь, мне смертельно холодно от одной мысли, что Рамиль сказал правду.

"Она там, откуда не возвращаются, как и ублюдок ибн Кадир… как и ублюдок ибн Кадир… как и ублюдок… там, откуда не возвращаются"…

Смысл этих жутких слов я не хотела понимать, отталкивала, гнала от себя, чтобы не заледенеть окончательно. Это было не просто отчаяние, меня накрыло паническим ужасом. Тем самым сумасшедшим страхом потерять его снова, от которого земля уходит из-под ног. Я еле дождалась, чтобы голоса стихли окончательно, и выбралась из пещеры — солнце уже закатывалось за горизонт, окрашивая его в кроваво-красный цвет. Я бежала туда… мчалась изо всех сил, подхватив джалабею, спотыкаясь и выворачивая ноги.

А внутри все сжималось сильнее и сильнее… Я не видела впереди никого. Только песок вихрями закручивался и носился по пустоши. По мере того, как я приближалась к тому месту, где Аднан оставил своих людей и увез меня за барханы, я начала различать впереди тела… разбросанные в неестественных позах по песку. И моя кровь превращалась в жидкий азот, я еле передвигала ноги замирая от дикого, первобытного ужаса и понимания, что здесь нет живых… Полумертвая от отчаяния я бродила между телами и искала его. Пока не заметила вдалеке у огромного камня, лежащим на спине с раскинутыми в стороны руками.

— Аднан… — позвала вначале очень тихо, а потом заорала, что есть мочи, — Аднаааан.

Бросилась к нему, не чувствуя ног, не чувствуя свое тело совершенно. Вся джалабея была залита его кровью, как и штаны. Я видела раны сквозь прорези в ткани. Его исполосовали ножом. Вся штанина пропиталась кровью, и она затекла на песок, сворачиваясь в нем жуткими узорами.

Упала на колени в песок и наклонилась к его лицу, схватила за плечи:

— Аднаааан, — тряхнула несколько раз, всматриваясь и не желая верить, что не слышит. Я сжала его руку, сдавила так, что у меня заболели пальцы.

— Аднан… ты слышишь меня? Я здесь. Чувствуешь меня? Это я… я.

Уронила голову ему на грудь, прислушиваясь, бьется ли сердце, и услышала слабые удары, снова посмотрела в бледное, окровавленное лицо и от счастья, что еще жив, зарыдала короткими стонами, задыхаясь в первобытном ужасе и в то же время в надежде. Я задрала его джалабею, осматривая раны. Нет, я ничего в них не понимала, совершенно ничего, потом опустила взгляд вниз на рану в ноге — она сильно кровоточила, и я вспомнила, что надо зажать артерию, чтобы остановить кровотечение. Стянула с головы хиджаб, подняла с песка нож Аднана и разрезала ее на полосы. Затянула ногу ближе к паху, разрезала штанину и сильно забинтовала рану, пачкаясь его кровью и сходя с ума от страха и отчаяния. А дальше что? Что мне делать дальше?

Вокруг одни пески и ни души.

"Я уйду отсюда, когда ты уедешь… уйду далеко на юг за каньон. Там есть у меня маленькое убежище между тремя горами. Если когда-нибудь окажешься в Долине, и я буду тебе нужна, ищи меня там".

Снова осмотрелась по сторонам. Если бы еще знать куда идти, если бы разбираться в этом. Вспомнилось, как она уходила в желтый песчаный туман, когда я сидела в седле Рифата и махала ей вслед рукой. Она шла в противоположную сторону от могилы нашего сына. Шла вглубь пустыни. Значит, и мне… мне придется тащить его туда. Тащить самой через пески.

Я посмотрела на Аднана и тихо всхлипнула, понимая, что это практически невозможно. А потом стиснула челюсти. Для человека нет ничего невозможного. Я попробую. Я должна попробовать. Подползла к одному из мертвецов и стянула с него накидку, расстелила на песке и попыталась перевернуть на эту накидку Аднана. Тяжелый, неподъемный для меня. Я стонала от усилий, обливаясь потом, с дрожащими руками тянула его на эту накидку, пока мне наконец-то не удалось это сделать, и я не рухнула рядом на песок, пытаясь отдышаться.

— Я не брошу тебя. Мы найдем Джабиру. Найдем… и она тебя спасет. Я знаю.

В ответ он захрипел, и что-то забулькало у него в груди, а я резко приподнялась и обхватила ладонями его лицо.

— Даже не думай… не смей. Не сейчас. Не сегодня.

Я привязала к накидке куски своего хиджаба, сделав веревки, за которые можно было бы тащить Аднана по песку. Несколько раз они порвались, тогда я сплела из них толстые косы и завязала узлами еще раз. Потом осмотрела мертвецов и собрала у них фляги с водой, я нанизала их на кусок ткани и подцепила себе на талию, обвязавшись этим своеобразным поясом, подобрала несколько ножей.

Первый рывок по песку дался мне с трудом, но дался, и я сдвинула Аднана с места.

Я тащила его всю ночь, с короткими перерывами, постоянно в ужасе проверяя, что он жив, отпивая немного воды и хватаясь за веревки снова. За несколько часов я ободрала себе ладони. Потом намотала на них куски ткани и потащила снова. Не знаю, откуда брались силы, не знаю, как мне это удавалось, но я тащила его уже довольно долго, и мы уже давно миновали старую пещеру Джабиры и двигались на юг или же шли навстречу своей смерти.

Потом я падала, обессилев, в песок и какое-то время лежала, пытаясь отдышаться. Аднан стонал, и я бросалась к нему с флягой с водой. У него начался жар, и его лицо было сухим и очень горячим, он кипятком обжигал мне руки. Даже не будучи врачом, я понимала, что это очень плохо. И из последних сил вставала с песка и тянула снова. Я даже орала какие-то дурацкие песни по-русски. Не знаю, что именно, но мне это было нужно, чтобы слышать собственный голос и не сойти с ума. Я думала, что весь ад был ночью, но я ошиблась. Ад начался днем, когда жара вступила в свои права, и моя кожа буквально начала дымиться от палящих лучей солнца. Я обмоталась почти вся, но мои руки и те кусочки кожи, которые я не смогла закрыть, буквально горели от солнечных ожогов. Я поливала себя водой, но очень экономно. Неизвестно, сколько мы здесь будем бродить… А потом в отчаянии выла, понимая, что недолго. Он долго не протянет. У него мало времени… а я… я умру здесь вместе с ним.

Когда в очередной раз подносила к его пересохшим губам воду, обжигаясь о горящую жаром кожу, отчаяние захлестывало с такой силой, что мне хотелось орать, но я не могла издать ни звука. Меня словно окатывало волной, изматывающей дикой волной его боли. Она впитывалась в каждую пору на моем дрожащем теле, через кожу, текла по моим венам, заставляя задыхаться от приступа ослепляющей агонии.

К вечеру я уже не чувствовала рук и ног и не знала — правильно ли я иду. Может быть, я тащу нас обоих навстречу смерти. И я понимала, что надолго меня не хватит, что мне надо поспать, немного отдохнуть… только вот этого "немного" у Аднана нет совсем. Кровь перестала хлестать из его раны, но я не знала, какие необратимые процессы там сейчас происходят. Когда поднялся ветер, дующий прямо в лицо, идти стало совсем невыносимо, и мне казалось, что я вся занесена песком, и он скатывается комьями у меня в горле, забился в ноздри, уши, глаза.

А потом я просто упала и в отчаянии громко зарыдала, так громко, что мой голос жутким эхом разносился по пустыне, где и эхо-то жить не могло. Но мне казалось, что мой голос и завывание ветра — это единственное, что разносится по Долине смерти.

Я не могла уже встать, я очень хотела, но силы покидали меня. Склонилась над Аднаном, захлебываясь слезами.

— Прости… я знаю, но я не могу. Я не знаю куда идти. Я заблудилась. И мои ноги, они больше не хотят идти… — увидела, как по его лицу пробежала судорога, и прижалась губами к его пересохшим губам, — но ты будешь не один. Я буду с тобой. Мы уйдем туда вместе. Я обещаю.

Я легла рядом на песок, на спину и сдавила его горячую руку своими пальцами.


— Ты знаешь, оказывается, это не страшно. Умирать. Я всегда представляла себе смерть совсем другой. Представляла ужас. Представляла нечто жуткое и черное, которое сожрет меня… а сейчас понимаю, что нет у нее лица, нет цвета и оттенка. Она просто по глоткам забирает мое дыхание вместе с твоим. — пальцы Аднана лежали в моих и обжигали ладонь. — После того, как я узнала о твоей смерти, я ведь уже умерла. Меня на самом деле уже не стало. Если бы Джабира не сказала, что я жду от тебя ребенка, я бы ушла следом за тобой. Но во мне была частичка тебя, и я не посмела ее убить… а потом… потом приехали твои братья. Забрать все, что принадлежало тебе. И меня в том числе. Рифат был вынужден жениться на мне и сказать, что это его ребенок, чтоб они меня не тронули… А ведь я была уже полумертвой, Аднан. Только частичка тебя давала мне силы не умереть от тоски и не наложить на себя руки. Когда во время родов Джабира сказала, что этих частички во мне две — я немного ожила, я ощутила, что смысл все же есть. Что ты оставил мне бесценный подарок. И я не имею никакого права уничтожить себя вместе с ним. Это был самый горький и самый счастливый день… когда я родила наших крошек. Самый мучительный и самый лучший в моей жизни, как и тот день, когда ты сказал, что любишь меня. Он родился вторым. Твой сын. Сильный… красивый малыш. Я не знаю, что случилось. Не знаю, что пошло не так и почему Бог отобрал его у меня… у нас. Он не дожил до утра. Наш мальчик. Я только помню его плач и родимое пятнышко возле пупка… Точнее, я его не видела. Амина сказала мне, что видела.

У меня в воспоминаниях только его крик… тонкий голосок и слова Джабиры, что у нас родился сын. А потом отчаянная боль от понимания, что его больше нет со мной. Если бы не Люба… Мне до безумия жаль… жаль, что ты так и не увидишь нашу девочку. Твою Бусю. Она так на тебя похожа. Может, не настолько… как Джамаль… но характер, жесты, улыбка. Это ты. — не чувствуя, как слезы катятся по щекам и как срывается голос. — Я смотрела на нее и видела тебя. Никогда… ни разу Рифат не стал мне настоящим мужем… да и как? Если внутри, везде во мне жил только ты. Я сама была тобою, а всю себя отдала тебе. Похоронила под камнями там, за пещерой Джабиры. Ты знаешь… думаю, наш сын ждет нас там. Обоих. Это он привел нас сюда и оставил наедине с песками и смертью, наедине с правдой, — пальцы в моих пальцах слегка дрогнули, и я сжала их сильнее. — Он знает, как сильно и безумно я люблю тебя… знает, что ни в чем перед тобой не виновата. Ты посмотришь в его глаза и поймешь это сам… поймешь и простишь меня, как я прощаю тебя.

Слезы потекли по щекам, и я прижала его грязные, окровавленные пальцы к губам. Застонала от отчаянного понимания, что нам отсюда не выбраться. Это все же конец. Кто знает… может, это самое лучшее, что я могла бы представить.





* * *


Наверное, я задремала, а проснулась оттого, что в мое лицо ткнулось что-то холодное, а потом шершаво прошлось по щекам и губам. Я подскочила и вскрикнула от неожиданности, а потом обхватила обеими руками сильную шею Анмара и зарыдала в голос. И тут же сотрясаясь от рыданий бросилась к Аднану, чтобы убедиться, что он еще жив… от облегчения осыпала его горячее лицо поцелуями. Анмар вылизывал мне руки, потом так же облизал лицо своего хозяина, жалобно заскулил, обнюхивая его, и снова облизал, положил морду ему на грудь, всматриваясь преданными глазами в безжизненные черты. Черты того, кто совсем недавно хотел его пристрелить.

— Если мы не найдем Джабиру… он умрет, — тихо сказала я, — ты знаешь, где Джабира, Анмар? Джабира… нам нужна Джабира.

Пес вскинул голову и посмотрел на меня, потом вскочил на мощные лапы и, схватившись за накидку, попытался сдвинуть Аднана с места, снова посмотрел на меня, жалобно поскуливая.

— Надо идти… да, ты прав. Надо идти.

И приподнялась, встала на колени. Ноги все еще зудели, но я уже могла на них стоять.

Анмар вместе со мной вцепился в накидку и потащил Аднана по песку…

Я не сразу поняла, что это не я иду, а Анмар нас ведет… И я доверилась ему. Мне было больше некому доверять в этом аду.





ГЛАВА 23




Я, как сквозь белую пелену, смотрела, как Джабира крутится вокруг Аднана, как смазывает его раны, что-то шепчет и водит руками над его телом, а потом вливает ему в рот темную жидкость из склянки. Силы покидали меня, глаза закрывались, но я не могла себе позволить заснуть или потерять сознание. Я хотела убедиться, что с ним все в порядке, и лишь тогда позволить себе прилечь.

— Вовремя. Как же вовремя ты его успела притащить. Еще б немного, и началось бы заражение. Он слаб и обескровлен, и я понятия не имею, какие силы позволили ему продержаться так долго.

— Он сильный, — тихо прошептала я, — он очень сильный.

— Нет. Это ты сильная. Если бы не ты — он бы уже давно умер. И я понятия не имею, как такая хрупкая худышка, как ты, смогла притянуть здоровенного мужика по песку столько километров.

— Мне помог Анмар.

— А до этого? — она покачала головой. — Любовь имеет чудовищную силу. Нет ничего в этом мире сильнее, чем любовь… как, впрочем, и разрушительней нет.

От облегчения, что я наконец-то здесь, что нашла ее, по моим щекам покатились слезы, я прижала руки к лицу. В этот момент мне казалось, что все силы иссякли, словно их хватило ровно до того момента, как Джабира сказала, что, возможно, Аднан будет жить. Она еще долго возилась, причитая и что-то нашептывая зловещим голосом. А я сквозь дремоту и дикую усталость смотрела на ее четкие и выверенные действия и чувствовала, что я совершенно опустошена.

Самое жуткое оказалось — расстаться с ним еще раз. Отдать его в лапы смерти. Я бы, наверное, не смогла это пережить снова. Я готова была за него драться с тысячью шакалов, со всеми песками Сахары и с собственной слабостью.

— Все, что было возможно, сделано, — Джабира вышла ко мне с окровавленными руками, опустила их в таз и начала смывать кровь. — Все раны тяжелые. Каждая из них могла стать смертельной. Он потерял много крови. Будет жить или нет, я не знаю. Если и выживет, останется хромым, перерезано сухожилие. Оно срастется, но бегать, как прежде, он не сможет. Но это самый лучший из прогнозов.

— А самый худший? — тихо спросила я и прижала руки к груди, чувствуя, как болезненно колотится сердце.

— Худший — это то, что пойдет заражение, и он умрет от него в ближайшие несколько суток. Я не волшебница — я всего лишь знахарка. И не всегда хватает моих травок и заговоров, чтобы поставить человека на ноги иногда нужны и врачи. А времени привезти сюда врачей у нас нет, как и отвезти туда его. У меня нет никаких средств передвижения. Так что… все в руках Аллаха. Как он решит, так и будет.

Я чувствовала, как хочется закричать, и не могла, смотрела на ведьму, то сжимая, то разжимая ладони.

— Просто будь рядом. Это все, что можно сейчас сделать для него.

Добавила ведьма и отвернулась, сбрасывая в урну кровавые бинты.

— Ничего не стоит ненависть, скрывающая под собой жгучую и дикую любовь, которая до безумия испугалась смерти. Она мгновенно сбрасывает свою черную маску и падает к ногам костлявой, чтобы вымаливать у нее отсрочку до собственной агонии. Ведь это не он страдает от боли… он без сознания, от его боли корчишься в агонии ты. Дай свои руки. Я займусь ими.

Джабира осторожно подтолкнула меня к табурету, и, когда она тронула воспаленную кожу, пытаясь отодрать куски ткани, я скривилась от боли, но не издала ни звука.

— Очень сильные ожоги. Твоя кожа не выносит солнца. Тебя отторгает даже наша природа. Но ты, словно ей назло, выживаешь, держишься, борешься там, где другие давно бы сдались и сдохли. А говорят, что любят вопреки… нееет, это все ерунда. Любят не только вопреки. Я знаю, за что так люто полюбил тебя самый дикий зверь Долины смерти.

Я закрыла глаза, позволяя прохладным пальцам Джабиры наносить мазь мне на горячую плоть. Постепенно становилось легче, невыносимое жжение утихало.

— Со временем забудется, может, останутся шрамы, но, скорее всего, мазь все залечит. Она очень сильная, твой организм хорошо борется.