Временно

— Отлично. А теперь давай посмотрим, что с тобой. Ты не ела ничего такого, чем могла бы отравиться? Или, может, тебя кто-то из начальства расстроил?
— Кажется, нет, — отвечаю я.
— А как у тебя с рефлюксом? Часто бывают приступы тошноты?
— Нет.
— Так-так. Ты не беременна?
— Что?
— Если женщине вдруг становится плохо в разгар рабочего дня, то она, вероятно, беременна. Так часто бывает.
— Я не беременна.
— Ну и отлично. Я пытаюсь понять, что с тобой. Потому что в твоем резюме написано, что ты не страдаешь от морской болезни.
На этих словах комок поднимается из желудка к самому горлу. Я сглатываю его, но меня снова укачивает. И тогда я откидываюсь на подушки, падаю в них. На верхней губе выступает испарина.
— Цце мое ведро? — спрашиваю я, и первый помощник подталкивает его ко мне. — Спасибо.
— Не твое ведро, — смеется он, — оно принадлежит не тебе, а компании.
— Конечно, — отвечаю я.
— В смысле, прими этот факт.
— Конечно.
— В смысле, я предлагаю тебе не отказываться от собственности компании!
— Не буду.
— Ну а теперь… — Он садится на крутящееся кресло прямо напротив меня. — А теперь давай поговорим о твоей морской болезни.
— Я ею не страдаю, — отвечаю я, и мое лицо заливает пот.
— То есть это не морская болезнь?
— Нет, — отвечаю я и роняю голову в ведро.
В этот же момент он поднимает мои волосы, открывает рундук и достает оттуда ленту. Да этот ящик под завязку забит подобными штуковинами! Он заплетает мою спутанную гриву в косу. И я уверена, он научился этому давным-давно. Он перебрасывает косу на мое плечо, оборачивает ее вокруг моей головы и закрепляет на моей макушке, как корону.
— Вот так-то лучше, — говорит он, я в это время вытираю рот.
И действительно чувствую себя лучше. Затем он кладет указательный палец в ямочку на моем затылке и начинает тихонько поглаживать шею вдоль позвоночника. Кажется, будто он собирает осколки моего черепа в одно целое. Но нет, это больше напоминает какой-то неведомый мне ритуал.
— Ты знаешь, работа с командой, — говорит он, — подразумевает не только работу со всей командой, но и личные отношения с каждым ее членом. Я дам тебе несколько распечаток с информацией о том, что считается собственностью компании и как правильно составлять резюме.
Он кладет мне на колени брошюры, и в этот момент буря в животе затихает.
— Спасибо, — говорю я.
— От морской болезни есть только одно лекарство. Оно очень простое. Подумай хорошо и ответь, насколько тебе нужна эта работа.
— Очень нужна, — отвечаю я и вытираю рот.
— Замечательно. Ты видишь, что бывает с теми, кто нам не нравится, — говорит первый помощник капитана и показывает на кота с деревянной ногой.
Я показываю большой палец — он принимает это за ответ и улыбается.
— Помни, это я тебе помог! Я — твой верный помощник. А если помощник — значит, и товарищ! — Первый помощник двумя влажными пальцами гасит в каюте свет и закрывает дверь, давая мне возможность поспать.
Наутро я даже испугалась того, насколько прекрасно себя почувствовала. На двери висела записка: «Лучшее ведро — чистое ведро, а чистое ведро необходимо заполнить».
Ежедневно я заполняю бортовые журналы и поддерживаю идеальный порядок на рабочем столе. Я мою палубу и убираю чистые ведра компании. Затем нахожу какой-нибудь неразобранный угол на судне — и разбираюсь с ним. Еще я изучаю «Пиратскую книгу обременений», «Пиратскую книгу преступлений» и «Книгу ремесел для юного пирата». Работа расцветает перед моими глазами сама по себе — даже торопить ее не нужно.
Платят мне на этом судне довольно прилично, как Фаррен и обещала, хотя, полагаю, я просто не знаю уровня зарплат на кораблях, так что не могу судить. И вообще до этого случая я была лишь на одном судне — тощем каноэ, уткнувшем нос в заросший травой берег озера. В далеком детстве.
Однажды мне выдали конверт с прозрачным окошечком, такой, куда обычно кладут чеки, но вместо чека там пересыпались и переливались три красных камня — рубины.
 
У человека, который раздает зарплату, длинные кудрявые волосы и ямочка на подбородке. По ночам он часто бродит по судну и повторяет разговоры, которые слышал днем. Он очень похож на моего самого накофеиненного парня, единственного, кто постоянно ужасал меня. Днем он взбирается на мачту, утыкается носом в небо и начинает размахивать руками.
— Он тут вместо нашего попугая Мориса, — объясняет мне один из сослуживцев.
Я вижу этого человека-попугая неподалеку каждый вечер после заполнения бортового журнала. Радует, что он тоже временный, как и я.
Когда наконец мы встречаемся нос к носу, он останавливает меня взмахом руки, как взмахом крыла, кладет мне ее на талию и ведет в укромный уголок. Там он как будто переламывается, что-то происходит с его лицом — оно становится одновременно и мягче, и жестче. Кажется, я даже замечаю у него едва пробившуюся щетину там, где ее только что не было. Он становится совершенно другим. Говорит, что скоро меня заставят прогуляться по какой-то доске, или уволят, или что-то еще.
— Они скоро выбросят тебя за борт, вот увидишь, — уверяет он.
Нет, он совсем не похож на моего самого накофеиненного парня. Рука, которую он все еще прижимает к моей спине, тверда, как стена.
— Прости, что?
— Вот увидишь. Они отправят тебя прогуляться подоске!
— Объясни.
— Я просто тебя предупреждаю, — говорит он и уходит так, будто сказал что-то совершенно обыденное.
Он снова меняется и опять становится попугаем Морисом.
Я стараюсь не обращать на него внимания. Как не обращает никто. Наверняка можно заглянуть в любой офис и обнаружить там волосатого и небритого мужика, который похож на тупую птицу и постоянно говорит гадости коллегам. Если он опять попробует втирать мне какую-нибудь дичь, я сообщу о нем первому помощнику по работе с командой. А пока пойду к своему рабочему месту, где есть малюсенький иллюминатор, и посмотрю оттуда на волны. Вид этот ничего не изменит, но созерцать его довольно приятно. За все время карьеры мое рабочее место мало когда находилось возле окна с каким бы то ни было видом и уж точно никогда — с видом на море.
Практически все здесь излучают дружелюбие и позитив и кивают друг другу при встрече. Вот какая-то женщина в разноцветной юбке заговаривает со мной каждое утро в очереди за завтраком.
— Доброе утро, Дарла! — приветствует она меня.
— И тебе доброе, — отвечаю я.
Она напряженно накладывает оладьи в свою тарелку. Она же знает, что я не Дарла, не хочу быть Дарлой и даже ничуточки не похожа на Дарлу. И что я просто прикалываюсь. Когда оказываешься на чьем-то месте, приходится проявлять то сочувствие, то агрессию. В каждом из нас намертво спутаны и связаны самые разные чувства, комплексы и ощущения. Распутывать этот клубок — все равно что влезать голыми руками в змеиное гнездо.
Так что я полностью сосредоточиваюсь на яичнице. И при этом пытаюсь почувствовать настоящую Дарлу такой, какой ее тут знают. Для этого выбираю древнюю технику медитации, которую все временные считают полезной. Это довольно нестандартная медитация. Заключается она в том, что любой постоянный офисный служащий назвал бы пристальным взглядом. Женщина в разноцветной юбке сидит в одиночестве и смотрит на меня с тихой свирепостью. Кажется, Дарлу здесь все любят и боятся. И я пытаюсь настроиться на ее волну, влезть в ее шкуру. Хлопаю всех по спине, хохочу или, наоборот, вышагиваю по палубе с пустым суровым взором. В общем, всего понемногу.
— Неплохо, — говорит капитан, встретившись со мной на одной из таких прогулок. — Очень неплохо.
— Спасибо, — отвечаю я, но вдруг задумываюсь, а благодарит ли Дарла вообще?
На закате, когда мы ужинаем рыбной похлебкой, коллеги рассказывают мне о том, что бы сделала или не сделала Дарла.
— Дарла никогда бы не поступила с другими так же, как они поступают с ней, — говорит капитан.