Бастард

Разбитый горем Паскаль Легран после потери любимой дочери в пух и прах разругался с графом. О новорожденном внуке он не хотел ничего слышать. Он запретил всей своей семье под страхом лишения наследства даже упоминать о бастарде и его графе отце, которые, по его мнению, по сути, и стали причиной смерти его милой дочурки.
В общем, Макс Ренар воспитывался, как истинный аристократ, но только не в доме графа, а в старой столице, где у него был собственный особняк, слуги и учителя.
Единственным связующим звеном с купеческой семьей, как ни странно, и был Бертран, который всю жизнь прослужил Анне Ренар и, согласно ее предсмертному желанию, остался при маленьком бастарде.
Собственно, именно поэтому Макс и не любил старика, который своим существованием напоминал ему о его происхождении. Отсюда и отвратительное отношение к бедняге, которое с каждым годом усугублялось. Особенно в свете последних событий, поставивших жизнь юноши с ног на голову.
Дело в том, что Фердинанд де Грамон и еще несколько десятков представителей древнейших родов Вестонии участвовал в заговоре против своего короля Карла Третьего Победителя.
Изменники потерпели поражение и папаша Макса, а также его соратники были обезглавлены. Большая часть собственности графа ушла в казну, а часть была унаследована младшим братом Фердинанда, графом Генрихом де Грамоном. Кстати, именно младший братишка настучал в королевскую канцелярию о заговоре, чем и сохранил часть собственности брата-изменника. Король был щедр в те дни к своим сторонникам и союзникам, особенно на фоне массовых казней именитых заговорщиков на столичной площади.
Сыновья Фердинанда, также участвовавшие в заговоре, были казнены вместе с отцом, а дочерей и слегка тронувшуюся умом жену графа взял на содержание дядя-стукач.
Макса же, как бастарда, никто всерьез не воспринимал. Дядя выдал ему триста серебряных крон и выгнал взашей из подаренного отцом дома. Да еще и с наказом убраться подальше от столицы. Куда-нибудь на границу королевства.
Собственно, вот так Макс Ренар и оказался в небольшом городе на западе королевства Вестония под названием Абвиль, где и проживал последние девять месяцев.
Оказавшись без привычного присмотра нянек и учителей, он был очарован свободой. Рядом с ним тут же нарисовался отряд прилипал из разных бездельников, почуявших запах легких денег. Громкие гулянки и пьяные кутежи, дорогие наряды, подарки шлюхам, карты и кости – Макса на всех парах несло в пропасть, в которой, собственно, он в конце концов и оказался.
Три сотни крон, что по местным меркам – огромная сумма, за неполных три месяца были успешно потрачены. Оставшись без средств Макс не растерялся и начал активно одалживать деньги у местных аристократов, без зазрения совести прикрываясь именем дяди.
Первое время его охотно ссужали довольно крупными суммами, которые он продолжал тратить направо и налево. Но потом, когда до аристократов Абвиля дошел слух об изгнанном бастарде, все изменилось.
В кредитах было отказано, как и в посещении домов уважаемых граждан. Макс покинул дорогие апартаменты в центре города и переехал в маленький флигель доходного дома в торговом квартале.
Затем начались походы в ломбарды и к скупщикам, где Макс и оставил свое последнее более или менее ценное имущество. И как вишенка на торте – юный бастард умудрился нарваться на дуэль с профессиональным бретером из-за какой-то местной актрисульки.
Кстати, на мой взгляд, с этой дуэлью не все так однозначно. С этим мне еще предстоит разбираться – интуиция подсказывает, что этот Винсент де Ламар просто так от меня не отстанет. Ему же хуже.
Хотя я предпочел бы убраться из этого городка по-тихому. О чем и намекнул в разговоре с Бертраном. И снова дал маху. Моя идея старика напугала. Оказалось, что как только я тайно покину город, не навестив перед отъездом всех моих кредиторов, меня тут же объявят преступником, и в следующем городе первый же стражник будет в своем праве арестовать меня.
Единственная причина, по которой Макс до сих пор не оказался в долговой яме, это имя графа де Грамона, которое нынче имело вес в королевстве, особенно после того, как Генрих, пожертвовав родной кровью, показал преданность королю.
 
Кроме того, кредиторы все еще тешили себя надеждой, что влиятельный дядя смилостивится над своим непутевым племянником и оплатит все его долги. Причем бастард он или нет – не имеет значения. Древняя кровь, что течет в его жилах – вот, что важно. Сегодня непутевый племянник в немилости, но кто скажет, что будет завтра? Вдруг его сиятельству взбредет в голову снова приблизить бастарда брата? Такое происходило сплошь и рядом.
Только вот, слушая Бертрана, я нарисовал в своей голове совершенно другую картинку. Дядя Макса еще та сволочь. Предал родного брата, чтобы прибрать к рукам его собственность. И на племянника ему плевать. Он наверняка уже и забыл о нем.
Короче, так себе наследство мне досталось. Но есть и плюсы. Я жив.
 
Глава 4
 
Мои размышления прервал шум в другой комнате. Это вернулся Бертран. Он появился на пороге с небольшим подносом в руках, на котором стояла глиняная глубокая миска с чем-то горячим и источающим умопомрачительные ароматы. Также на подносе я заметил приличный кусок ржаного хлеба и внезапно осознал, что готов сожрать слона.
– Господин, – извиняющимся тоном, произнес Бертран. – Это все, что мне удалось добыть. Знаю, вам не по душе простая еда, но вам необходимо набираться сил. А чечевичная похлебка – самое то для такого дела. Говорят, что сам Генрих Третий Свирепый, прадед нашего короля, когда бывал в военных походах, ел из одного котла со своими воинами именно такую похлебку.
Ох, Бертран, Бертран… Знал бы ты, старик, чем мне приходилось иногда питаться…
Старик опустил поднос на табурет у изголовья моей кровати и со вздохом пробурчал:
– У этой мадам Ришар нет сердца… Сначала сменное белье и уборка, потом еда, теперь вот уже и дрова… Как можно быть такой злой и жестокой?
– Наши дела совсем плохи? – осведомился я, при этом не сводя голодного взгляда с миски с густой похлебкой. Рот тут же наполнился слюной.
Процесс регенерации требовал усиленного питания. Иначе при такой энергоактивности, источник очень быстро высосет все соки из физического тела.
Бертран же, не замечая моего состояния, продолжил жаловаться:
– Сущая мегера! Всего за три месяца задержали оплату, так она запретила приходить служанке убираться и менять постельное белье. Кухарка больше не дает еду. Хотя уборка и стол входили в оплату. А только что Жак, ее дворник, отказался выдать мне дрова. Мегера! Как есть мегера!
То-то я смотрю у нас здесь колотун. Стоп! Тогда откуда еда?
– И во сколько тебе обошелся ужин? – как бы между прочим спросил я.
– Ну, дык пять оболов за небольшой котелок похлебки, да два обола за буханку ржаного хлеба. Итого семь медяков. Но это еще по-божески. Вот пару дней назад я подал вам холодной телятины с картофелем, так чертовка с меня целых двадцать оболов содрала…
Старик вдруг осекся и испуганно посмотрел на меня. Учитывая тот факт, что Бертран купил дорогую настойку из своих личных сбережений, он, похоже, из своего кармана еще и кормежку хозяина оплачивал.
– И как давно я столуюсь за твой счет, старина? – я сейчас был похож на змея, что загипнотизировал бедную лягушку.
Старик опустил голову.
– С того момента, как мадам Ришар приказала не кормить нас, прошло уже три месяца. А за вашей одеждой и порядком в доме я сам слежу. Получше некоторых вертихвосток. Ну, еще дров сегодня прикупил.
– Напомни мне, сколько я тебе плачу жалования? – я поморщился, изображая головную боль.
Старик вдруг вздрогнул и поднял голову. В его широко открытых глазах читалось неприкрытое изумление. Похоже, я все-таки умудрился ляпнуть что-то.
– Вижу, господин Робер был прав, – прошептал он. – Вы действительно многое забыли…
– Мой вопрос обидел тебя? – участливо поинтересовался я.