Сжигая запреты (СИ)

– В смысле, Марин?
– В прямом, Дань! Просто сделаем это, и все. Без слюней и соплей. Как ты с остальными это делаешь, так и делай со мной, окей?
Я пытаюсь не злиться. Но, сука, с Маринкой это местами попросту нереально.
– Окей, нах.
Для себя же решаю, что буду действовать по ходу. Как приспичит, так и трахну ее. Если даже это и будет означать, что последний пункт нарушен, что я, блядь, теряю? Остановить она меня уж точно не захочет. Главное, начать.
Мать вашу, когда там уже вечер?
Чарушина просила не приставать. Я придерживаюсь условий. Только вот по факту, прелюдия стартует в ту же секунду, как мы заключаем договор. Не прикасаюсь к Маринке, пока плаваем. Но глаз с нее не свожу. Настроя своего не скрываю. Да и она в ответ с той же силой палит. Такой диалог этими взглядами ведем, что кажется, будто над чертовым островом все за раз тучи собираются. Выдают они вместе с нами такие заряды напряжения, что нет никаких сомнений – скоро рванет.
– Дань, сколько тебе было лет, когда случился твой первый полноценный секс? – выдает Маринка неожиданно.
Я сглатываю и застываю.
Слушаю размашистые и посекундно ускоряющиеся удары своего сердца. Ощущаю реактивное движение крови по венам. Принимаю бешеные удары кувалд в висках. Загибаюсь из-за боли в районе солнечного сплетения. Чувствую тошноту. Вдыхаю дым. Выдыхаю огонь.
Всегда на этом вопросе колошматит. Но чтобы настолько… Впервые такое.
– Не помню.
Мне приходится ей соврать.
Если я скажу правду, Динь-Динь будет в ужасе. А я не могу этого допустить. Как и риск снова стать ей омерзительным.
Откидываюсь на спину, проворачиваюсь и якобы спокойно отплываю подальше. Ныряю, чтобы погрузиться в более холодные воды и охладить пылающую кожу. Но и там, глубоко на дне океана, сердце продолжает яростно отбивать ребра.
К сожалению, я не амфибия. Час без кислорода не пробудешь. Приходится выплыть на поверхность, когда в легких развивается жжение.
– Боже, Даня! – набрасывается Маринка раньше, чем я успеваю открыть глаза.
Толчок. Сдавленным хрипом выдыхаю поглощенный мгновение назад воздух. Машинально ловлю ее тело руками. Позволяю к себе прижиматься.
– Ты реально дурак, что ли? Знаешь, как я испугалась?!
Распахнув глаза, я вижу гланды, так кобра орет. И трясет ее, конечно, тотально. Лицо мокрое, но я убеждаю себя, что это брызги воды. Пока не смотрю, наконец, ей в глаза, характерный блеск которых и выдает настоящие причины.
Едва сталкиваемся взглядами, Марина затихает. Лишь рвано выдыхает, когда неуклюже обнимаю. Неуклюже, потому что это действие не несет привычную для меня сексуальную ласку, а служит утешением.
– Ты нарочно?.. – задушенно выдыхает Чарушина мне в плечо.
Дрожит по-прежнему и, должно быть, все еще злится. Но при этом жмется ко мне, обвивает руками шею и самовольно закидывает мне на бедра ноги.
– Нет… – сиплю я, необычайно смущенный. Не то чтобы в шоке от собственных чувств нахожусь. Я их даже разобрать не в состоянии. – Не хотел тебя пугать.
– Честно?
– Честно.
Очень легко говорить, когда можно говорить одну только правду.
– Я чуть с ума не сошла…
– Почему?
– Что «почему», Дань? Я испугалась!
– Почему ты испугалась, Марин?
Ее горячие губы замирают на моем плече. Бурный выдох прожигает мою влажную кожу. Тишина затягивается.
– Можешь сказать, что не знала просто, как после моей смерти добираться домой, – иронично подкидываю идеи для ее спасения.
На самом деле сам себя готовлю к очередному трешаку, который зреет в голове кобры. Вот я вроде как пошутил и тем самым поймал почву перед основным ударом.
– Нет, – толкает Маринка, заставляя меня всем организмом напрячься. – Я испугалась, потому что ты – это ты.
И мое сердце пропускает череду жизненно важных ударов. Я, сука, ощущаю это физически. Оно там, за моей окаменевшей грудиной, буквально подыхает. Чтобы через глубокую паузу сразу на максимальной скорости сорваться и замолотить меня в грудь.
Молчу. Не знаю, что сказать. Да и способен ли выдавить хоть слово… Маловероятно.
 
Плыву с Чарушиной к берегу в относительной тишине. Все, что есть в воздухе – шум океана и звуки джунглей. Мы их не нарушаем, пока переводим дыхание и восстанавливаем все остальные процессы.
– Заключим перемирие? – полностью оживает Маринка только на берегу. – Только на сегодняшний день. До полуночи. Нам многое нужно сделать. Согласен?
Заторможенно смотрю на то, как она поправляет купальник и выжимает из ткани на сиськах воду.
– Давай навсегда, – нахально выдвигаю навстречу.
Внахлест. Да, мать вашу. Да! Охуенное слово! В любых отношениях шаги должны быть двусторонними.
– Нет, – отрезает Чарушина упрямо. – Навсегда не получится! В том и суть, Дань! Перемирие – это временное прекращение военных действий. Временное! – несколько раз с нажимом подчеркивает. – Принимай на сегодня или… Или дальше – как есть – без перемирия!
Внахлест не работает, ага. Понял, не баран.
– Тогда без перемирия, Марин!
И все же баран…
19 
У одного человека не может быть двух сердец. 
© Марина Чарушина 
Итак… Время пришло. Оттягивать полноценную близость больше некуда.
Волнуюсь, безусловно. Страх расправляет крылья. И бьются они уже не просто у меня в груди. Горячими волнами по всему телу расходятся.
Я все продумала лучшим образом. Должно получиться. Он не заметит.
То, что Шатохин отверг сделанное мной в минуту слабости предложение по перемирию – хорошо. Размякать нельзя. Колючая проволока и двести двадцать вольт напряжения – необходимая защита. А я, испугавшись за Даню, вдруг на ровном месте об этом забыла.
Кажется, что делать на острове нечего. Но, к моему удивлению, часы этого праздного безделья пролетают с безумной скоростью. Бесцельно побродив по острову, мы возвращаемся в хижину на обед, который у нас, несмотря на обилие продуктов, как и завтрак, проходит всухомятку. Туалет, душ, и снова мы идем на пляж. Плаваем, пока солнце не сползает к линии горизонта, окрашивая океан в оранжево-красный цвет. Спешить некуда. Можно было бы дождаться полной темноты, но вода вдруг, будто подвергнутая аномальному нагреву, ощущается чересчур горячей. Сердце в панике ускоряется и подгоняет меня на берег.
Шатохин не отстает.
Минуты моей неприкосновенности иссякают.
Я люблю рассказывать, как хорошо умею собой владеть. Но в этот вечер мне это дается с огромным трудом. Держу баланс, упорно гоня пугающее ощущение, что одна секунда слабости спровоцирует полную потерю контроля и, как следствие, катастрофу. Нельзя допустить высвобождения эмоций, с которыми я не смогу справиться.
Иду к дому, впервые испытывая потребность завернуться в полотенце. Вряд ли температура успела снизиться хоть на градус, но мне вдруг становится зябко. Поэтому к хижине я лечу, не разбирая толком дороги. И там, перешагнув порог, сразу же скрываюсь в ванной.
Странно, что тут нет замка. Каждый раз, когда вхожу, приходится полагаться лишь на Данину совесть, которой, как мы знаем, попросту нет.
Впрочем, ему, как позже оказывается, не до меня.
Пока я принимаю душ и одеваюсь, он выполняет свою часть работы. Уж не знаю, кто ему помогает, и когда он успевает все это организовать, но выглянув в какой-то момент из хижины, я вижу не просто столик со стульями, а шикарную беседку из диких тропических цветов, с развевающимися газовыми занавесками, внутри которой и размещается не менее красивая ресторанная мебель. А еще… В конце деревянного пирса, у самых ступеней, которые ведут прямиком в воду, белеет простынями и кучей подушек самое романтическое ложе, которое только можно себе вообразить, даже если бы место его расположения не являлось настолько потрясающим.
Шатохин днем, конечно, отлучался, но совсем ненадолго. Неужели успел сделать звонок и все это заказать? Как доставили? Мы точно здесь одни? Или где-то в подземном бункере, на глубине тысячи метров находятся целый город с уникальной системой обслуживания и люди, которые за нами непрерывно наблюдают?