Сжигая запреты (СИ)

– А твой костюм цвета твоей души? – выдыхаю, отражая его улыбку.
Шатохин сжимает губы. Напряженно раздувая ноздри, тянет воздух. И кивает.
– Именно так, Марин.
– Вот и славно. Не будем скрывать.
– Ничего не будем скрывать, – подхватывает он. Я вздрагиваю и едва удерживаю на лице улыбку. Кристальная честность в числе моих достоинств не числится. – Договорились? Полная откровенность. Врать смысла нет. Нам ведь не нужно друг другу понравиться.
– Точно. Не нужно, – с трудом шепчу я, покусывая губы. – Договорились.
Себе никаких клятв не даю. Если от сказанного будет зависеть моя последующая жизнь, солгу без раздумий.
Шатохин жестом приглашает подниматься на борт бизнес-джета. Я ступаю на трап и преодолеваю несколько ступенек, когда слышу, как Даня тоже начинает восхождение.
Толчок в затылок, будто физический. Ураган паники. Дикая дрожь по всему телу. Искры по венам, будто это и не вены вовсе, а сомкнувшиеся провода. Щекам резко горячо становится, а глазам – мокро.
Сжимая кулаки, впиваюсь ногтями в кожу. И заставляю себя идти, пока не оказываюсь на борту. Выбираю кресло в центре салона, чтобы в случае чего иметь возможность обзора в обе стороны.
– Откроем шампанское, Марин? Устроим веселье?
Я чуть было не соглашаюсь, потому как на нервах забываю о своем положении.
– Мне нельзя алкоголь.
Улыбка Шатохина стынет. Он весь замирает. Только моргает учащенно, усиленно пытаясь увидеть что-то внутри меня.
– Не подумал, соррян.
Даня садится напротив меня. Практически одновременно, не отрывая друг от друга взгляда, пристегиваемся.
– Мы же недалеко? – спрашиваю, только чтобы заполнить тягостную паузу. – Утром я должна быть дома.
– Недалеко, Марин. Будешь вовремя.
Киваю и незаметно перевожу дыхание, но оно упорно остается учащенным.
Самолет начинает движение, и я разрываю зрительный контакт с Шатохиным, якобы для того, чтобы заглянуть в иллюминатор.
– Что ты там не видела? Посмотри на меня, Чаруша.
Мотаю головой.
– Посмотри.
– Насмотрелась уже…
– Маринка…
Самолет взлетает. Внутри меня поднимается щекотная волна тепла. Я делаю рваный вдох. И, наконец, смотрю на Шатохина.
Он припечатывает к спинке сиденья сильнее законов физики. Вспарывает наживую. Больно адски. Но… Вместе с тем головокружительно приятно.
Сердце разбивается о ребра и тает, заливая огненной лавой мне грудь.
– Во что мы играем, Дань? – выталкиваю отрывисто.
– Ты знаешь, во что, Марин. Сама эту игру придумала.
Пульс на моей шее принимается так бешено пульсировать, будто вот-вот совершит самоподрыв и разорвет вену, а за ней и кожу.
Боже… Кто-нибудь, наложите мне превентивно жгут!
Я хочу лишиться сознания. Хочу почувствовать, как все те чувства, которые я все еще испытываю к Шатохину, покидают мое тело. Хочу умереть и воскреснуть полностью здоровой.
– Как звучит первый пункт? Мы будем одни? – никак не получается скрыть волнение.
Даня медленно, будто лениво, ухмыляется, скользит по губам языком и, склоняя голову на бок, вскидывает бровь. И я вдруг отчетливо ощущаю его вкус на своих губах. Не осознавая, что творю, облизываюсь следом.
Шатохин хрипло выдыхает. Я ненарочито повторяю и этот звук.
– Мы будем одни, – тихо подтверждает он.
Тряхнув головой, отводит взгляд. Но ненадолго. Секунда, две, три… И он опаляет с новой силой. Действует, словно детонатор. Подрывает без зазрения совести. Но и я ведь виновата – не пытаюсь отвернуться.
– Хорошо, что одни…
Низ моего живота сводит.
Я пытаюсь тормознуть все губительные процессы в своем испорченном организме, но во взгляде Дани столько секса, что мне кажется, будто он меня натурально раздевает.
Тело перебивает дрожь. Все внутри меня дребезжит. Это не просто возбуждение. Это какая-то сумасшедшая эйфория, которую я не могу погасить в одиночку.
– Что означает твой детокс? – молочу ускоренным тоном раньше, чем соображаю, за какую грань ступаю.
Шатохин опускает веки и шумно переводит дыхание.
– Очищение, – отвечает, не открывая глаз. – Добровольный отказ от алкоголя, курения, секса и мастурбации в течение какого-то промежутка времени.
 
У меня отвисает челюсть. А потом я так резко ее захлопываю, что зубы клацают.
– Ты курил… Вчера… – вспоминаю я.
Даня поднимает взгляд.
– Да, – спокойно подтверждает он, прожигая насквозь.
– Почему?
– Захотел.
– Ясно… – бормочу, хотя на самом деле ничего мне не ясно. Откашливаюсь, чтобы вернуть голосу силу. – Ты так и не сказал, как звучит первый пункт твоего списка.
Не знаю, от чего и зачем он там воздерживается. Наверное, снова врет. Потому как нагло облапывать мое тело взглядом он умудряется нереально виртуозно. Вот и после этого вопроса замирает на моем обнажившемся бедре.
Ремни мы не расстегивали. Это был молчаливый обоюдный расчет: усидеть на местах, подальше друг от друга.
Но… В один момент что-то стреляет мне в голову, и я, удерживая внимание Шатохина, медленно развожу бедра.
Он тяжело сглатывает. Натужно переводит дыхание.
Взгляда не отрывает, пока глухо оглашает:
– Первый пункт: Красавица и Чудовище. Энергетический обмен.
Вся энергия, что имеется во мне, враз с готовностью высвобождается и заряжает меня, будто электролампочку. Накал такой, что шевелиться страшно. Застывает даже мое лицо. Стопорится в груди дыхание. Лишь кончики пальцев подрагивают и словно искрят излишками напряжения.
Кто-то другой, может быть, и не понял бы. Но я ведь знаю Шатохина… Этот энергетически обмен будет сродни полету в космос.
8 
…после меня ни с кем другим ты не будешь, Марин… 
© Даниил Шатохин 
Да, вашу ж мать…
Услышав про мое половое воздержание, первое, что ведьма Чарушина выдает – сексуальная провокация. Кто бы сомневался!
Маринка была той еще сучкой, даже в лучшие времена. Сейчас же, когда между нами кипят тонны боли, злости и гребаного разочарования, она будет измываться с особым усердием. Я это, конечно, понимал заранее. Готовился к тому, что легко с ней не будет. Но, как это обычно бывает, силы все равно не рассчитал.
Стройные бедра, узкая телесная полоска трусиков, нежные впадины по бокам от промежности – таращусь во все глаза, будто ничего более эротичного никогда и видеть не доводилось.
Охреневший от такого представления член без промедления демонстрирует свою чертову скотскую натуру и разрывает все соглашения, которые мы с ним заключили. Твердеет сходу на соточку и принимается пульсировать в том же одурелом ритме, в котором сейчас надрывается мое черное сердце. К слову, первому насрать на чувства второго. Такая синхронность отнюдь не показатель совершенной работы моего организма. Это, мать его, блядская подстава.
Сверху донизу меня заливает жаром. Да таким, что на коже тотчас испарина выступает, а внутри все пересыхает, как в пустыне Гоби. Я нервно веду языком по губам и пытаюсь в очередной раз сглотнуть. Но сглатывать больше нечем.
В запаренном мозгу на перемотке идет прошлое. Причем, с озвучкой на полную мощь.
«Я нашла точку, которую ты ласкал языком… Я трогала ее, думая о тебе… Вспоминая, что делал ты, массировала… Кружила, пока не взорвалась… Но это было не так! Не так остро, как тогда с тобой!» 
Сука… Я, конечно же, напоминаю себе про все долбаные приоритеты, которыми успел обзавестись благодаря Чарушиной. Кинуть пару палок – это цель устаревшей версии меня. Обновленной требуется гораздо больше, чем ночь охуенной ебли.
Мне нужна моя Маринка полностью. Целиком и безраздельно, так говорят у нормальных людей, да? Типа того, короче.
– Ты еще елозишь свой ЦВДШ, Динь-Динь? – нагло прохрипев это, отщелкиваю ремень и подаюсь вперед, чтобы ослабить хоть как-то сковавшее тело напряжение.
Чарушина вздрагивает, отшатывается и сводит бедра.