В поисках заклятия
Уильяма они застали вовсю размахивающим топором, в окружении полудюжины вилланов. Его туника была подобрана между ног и заправлена за широкий ремень, а штаны из саржи терялись в сапогах огромного размера. Вырубали деревья, чтобы увеличить пашню, и волы оттягивали более крупные стволы на древесину и дрова, а ветки сжигали на большом костре.
— Немного найдется господ, работающих вместе с сервами, — пробормотал Гвин с нотками неодобрения подобным панибратством.
— Он это делает, потому что ему нравится махать топором. Как и мне, но я предпочитаю завалить сарацина, а не бук, — ответил де Вулф, ласково глядя на брата.
Заметив их, Уильям бросил на землю топор, и пятнадцать минут братья оживленно беседовали, а корнуоллец тактично пошел поболтать с приказчиком. Джон объяснил Уильяму ситуацию с Ридфором, будучи с братом откровеннее, чем с женщинами.
— Угроза его жизни представляется мне вполне реальной, но он видит убийцу за каждым кустом, — заключил он. — Буду рад, когда приедет этот другой тамплиер и парочка сможет убраться в Ирландию, или куда там еще.
Прощаясь, брат пообещал сделать все возможное, чтобы как можно радушнее принять нежданного гостя. Де Вулф позвал Гвина, и они поскакали по узкой дороге в лес, тянувшийся вдоль приливного берега реки. Небо было затянуто облаками, грозившими дождем, но тот так и не пошел, и всадники перешли Тейн в том месте, где в четырех милях от моря река внезапно сужалась. Передвигаясь в размеренном темпе, они надеялись достичь Эксетера ранним вечером, поехав из Кингстентона через Айдфорд и Кенн.
Коронер и его оруженосец скакали рядом в совершенном молчании. За все эти годы они преодолели тысячи миль вместе, по снегу и в песчаных бурях, в гололед и под палящим солнцем. Оба не отличались болтливостью, и, если не считать воспоминаний за кружкой эля в трактире, темы их разговоров ограничивались насущными делами, такими, как в какую сторону свернуть на развилке дороги, или указанием на хромоту лошади.
Сегодня их кони показывали себя с лучшей стороны, и де Вулф был доволен Одином, достойным преемником его любимого Брана. Размеренной рысью, позволяя жеребцу и кобыле самим выбирать темп, путники могли бы скакать так много часов. По приличной дороге в хорошую погоду при подсохшей грязи можно было преодолевать тридцать миль в день. Это была не главная дорога между Эксетером и Плимутом, но довольно проторенная, пролегавшая мимо множества деревень и клочков обрабатываемой между лесками земли. Так что всадники были несколько потрясены, когда за очередным поворотом столкнулись с полудюжиной вооруженных бандитов, явно настроенных на воинственный лад.
С леденящими кровь криками разбойники кинулись на всадников. Один оборванец взмахнул длинной палкой, пытаясь выбить Гвина из седла. Два других набросились с обеих сторон на де Вулфа: один — размахивая ржавым мечом, другой — тыкая сломанным копьем, у которого недоставало нижней части древка. Еще трое кружили сзади, вооруженные топором, длинным кинжалом и еще одной палкой.
Если разбойники думали, что в их засаду попала пара жирных купцов, возвращавшихся с рынка в Кингстентоне, то крупно ошиблись. На коронера и его оруженосца десятки раз нападали всевозможные злодеи, и они довольно неплохо научились защищаться.
После первых нескольких секунд замешательства сработали рефлексы двух старых солдат. Хотя на де Вулфе не было ни кольчуги, ни шлема, на бедре у него раскачивался длинный меч, а к седлу была приторочена булава с цепью. На Гвине была, по обыкновению, потрепанная кираса из толстой проваренной кожи с подбитыми металлическими шипами наплечниками. Кроме массивного палаша; в петлю седельной луки была продета секира с длинным древком.
Отчаянные крики сопроводил свист одновременно выхваченных из ножен мечей. Гвин, с ликующим воплем и почти маниакальной улыбкой восторга, вздернул свою кобылу на дыбы и, развернув, обрушил копыта лошади на виллана с палкой. Тот вскрикнул от боли, когда железные подковы ударили ему в грудь. Когда виллан, пошатнувшись, повалился на дорогу, Гвин развернул коня к двум разбойникам, подошедшим сзади. Тот, что был с кинжалом, окаменел от понимания, что они выбрали явно неподходящие жертвы для грабежа. Прежде чем разбойник успел сообразить, что к чему, Гвин наотмашь рубанул его мечом по шее. Как подкошенный, бандит рухнул на землю. Из его шейной артерии на лиственный перегной хлынул фонтан крови.
Тем временем де Вулф сражался сразу с двумя разбойниками. Один из них, с искаженным от ярости беззубым оскалом лица, все норовил проткнуть его копьем. Меч коронера был недостаточно длинен, чтобы достать нападающего, и Джон чувствовал, как наконечник копья цепляет его плащ, хотя волчья шкура была достаточно твердой, чтобы выдержать натиск. Когда второй бандит подскочил с другой стороны и попытался ударить по ноге де Вулфа мечом, Джон вонзил шипы шпор в бока Одина. В негодовании жеребец подался вперед, и оба отверженных оказались друг перед другом у пустого места. Натянув поводья, де Вулф развернул Одина, подняв коня на дыбы, и повторил маневр Гвина, пытаясь обрушиться на самого опасного противника — разбойника с копьем.
Тому удалось уклониться от молотящих копыт, но он упал на колени и был попран огромным декстрарием, когда Джон безжалостно развернул Одина еще раз. Железная подкова опустилась прямо между лопатками разбойника, и крики людей и ржание возмущенных лошадей не смогли заглушить хруст сломавшегося позвоночника.
Осознав допущенную смертельную ошибку, четверо других отверженных попытались убежать. Тот, которого Гвин сбил на землю в самом начале, замешкался дольше других и поплатился за это жизнью. Он было рванул к лесу, но огромная рыжая кобыла настигла его, прежде чем он успел добежать до первых деревьев. Гвин, зажавший обнаженный меч под мышкой, чтобы держать левой рукой поводья, вытащил секиру из ремня и сдвинул правую руку вниз по древку. Как только кобыла сравнялась с беглецом, клинообразный обух секиры со свистом опустился на его макушку. Лезвие раскололо череп почти до затылка, и разбойник, конвульсивно подергиваясь, рухнул на дорогу в лужу собственной крови и мозгов. По инерции корнуолльца занесло почти в деревья, но он развернул кобылу, чтобы посмотреть, как обстоят дела у его хозяина.
Двое из оставшихся отверженных уже укрылись в безопасных густых зарослях, но де Вулф преследовал последнего наискосок по дороге, занеся меч, чтобы ударить, как только бандит окажется в пределах досягаемости. Но беглецу повезло: он проскочил между двумя буковыми стволами, лишь на долю секунды опередив опустившееся в нескольких дюймах за его спиной оружие. Деревья и придорожный колючий кустарник были слишком густы, и Один резко остановился, уткнувшись носом в заросли ежевики.
Два бывших крестоносца съехались трусцой и остановились посреди дороги, загоняя мечи назад в ножны. Гвин, растрепавшиеся рыжие волосы которого торчали из-под
островерхой кожаной шапки, широко улыбнулся, не стыдясь своего восторга.
— Давненько мы этим не занимались, коронер! — прорычал он, соскочив с кобылы, чтобы вытереть обух топора о высокую траву на обочине.
Затем подошел к разбойнику, чью голову наполовину отрубил, и перевернул его ногой.
— Уже мертвый — почти вся кровь вытекла.
Когда Гвин проверял другого отверженного, с расколотой головой, также уже успевшего отдать Богу душу, коронер выскользнул из седла и вдруг понял, что, вопреки ожиданиям, поврежденная нога еще не совсем в порядке, особенно для выполнения гимнастики на боевом коне. Он погладил Одина по шее и зашептал ему на ухо что-то успокаивающее, так как жеребец все еще дрожал от возбуждения и гнева.
Когда конь немного успокоился, Джон подошел к человеку, которого ударил копытами Один. Тот лежал ничком. Убежденный, что разбойник без сознания или мертв, коронер с удивлением увидел, что тот зашевелился при его приближении и тщетно пытается подтянуться на руках к деревьям, волоча за собой ставшими бесполезными, парализованные из-за перебитого позвоночника ноги.