В поисках заклятия
Де Вулф поднялся, и они с Гвином направились к лестнице.
— Попробую нанести им визит сегодня вечером или завтра. Тем временем, когда этот жалкий писаришка вернется после своего завтрака, пошлю его в монастырь св. Николая выведать еще что-нибудь.
Отодвинув мешковину, коронер отступил в сторону, чтобы пропустить корнуолльца.
— Ступай вперед, Гвин. Если я покачусь кубарем, то, по крайней мере, приземлюсь на тебя!
В то же утро, в пятнадцати милях от Эксетера, сестра Джона присутствовала на мессе в церкви Стоука, что делала почти каждый день с самого детства. Хотя стремление стать монахиней давно исчезло, она оставалась очень набожной, но это никак не сказывалось на ее дружелюбной и общительной натуре. Сегодня ее сопровождал высокий, красивый гость их поместья — Жильбер де Ридфор.
Это ее мать уговорила его пойти с Ивлин — сама Энида не столь рьяно относилась к посещению церкви, считая, что два раза в неделю вполне достаточно для благополучия ее души. И еще у Эниды был скрытый мотив для того, чтобы послать гостя с дочерью: обе женщины понимали, что Джон многого не договаривал о де Ридфоре. Хотя и не вступив в открытый заговор, они хотели выманить из Жильбера побольше сведений о себе, и степенная прогулка в церковь, находившуюся в четверти мили от дома, и назад могла бы предоставить хорошую возможность для этого. Как ни странно, де Ридфор довольно неохотно отнесся к идее посещения церковной службы. Так как Ивлин чувствовала, что ему нравилось ее приятное общество, то пришла к заключению, что непривлекательными для Жильбера были сами религиозные обряды. Это казалось странным для тамплиера, пусть даже и бывшего, так как он должен был бы привыкнуть ежедневно проводить много часов в церкви.
Но убедительные аргументы Эниды победили нежелание де Ридфора, и в сопровождении плетущейся сзади совсем еще юной служанки они неторопливо зашагали в церковь св. Андрея, отстроенную незадолго до смерти Симоном де Вулфом. По пути говорили о многом, и Ивлин, слушавшая рассказы о путешествиях по Франции и Святой Земле, невольно оказалась очарованной де Ридфором.
Однако к тому времени, когда они достигли церкви, ей так и не удалось узнать ничего нового о целях посещения Жильбером Девоншира, и Ивлин решила спросить его об этом на обратном пути. Во время службы они стояли у ступеней алтаря, а полудюжина жителей деревни, свободных от работ, столпились на почтительном расстоянии за спиной дочери своего покойного господина.
Дородный и довольно веселый приходской священник протараторил молитвы и псалмы несколько медленнее обычного, так как почувствовал, что гость Ивлин был кем-то особенным. Хотя он и представления не имел о том, что это бывший монах из Храма. На протяжении всей непродолжительной службы Ивлин тайком наблюдала заде Ридфором и заметила, что хотя тот и повторял все требовавшиеся от него в храме действия, но делал это почти механически, явно без всякого воодушевления. Лицо его напоминало застывшую каменную маску, а губы не шевелились, когда по ходу службы требовались ответы. Ивлин чувствовала, что, хотя телом Жильбер находился здесь, его сознание было умышленно закрыто для религиозного содержания службы. У дверей церкви, когда священник подобострастно выводил даму, чьей семье он был обязан той легкой жизнью, которую вел, Ивлин представила своего гостя как сэра Жильбера де Ридфора, но поспешила увести его до того, как понадобились дальнейшие объяснения.
На обратном пути Жильбер поначалу казался поникшим, но вскоре Ивлин его снова разговорила.
— Похоже, на вас не произвели впечатления способности нашего священника, сэр?
В ответ де Ридфор довольно грустно улыбнулся.
— Ваш приятный священнослужитель сделал все, что от него требовалось. Все дело в том, что у меня появилось много сомнений в вере, которую он исповедует.
Сестра Джона вдруг почувствовала, что затронула тему, развивая которую, могла бы удовлетворить свое любопытство.
— Я слышала, что большинство людей, посвятивших себя Богу, рано или поздно испытывают кризис веры, — сказала она, когда они проходили по церковному двору между тисами.
Жильбер нежно положил ей на плечо руку.
— Это кризис не моей веры, а самой веры, — загадочно проговорил он.
— Не понимаю, — искренне призналась его собеседница.
— Ваш брат рассказал вам, что я рыцарь Храма, или, точнее, был им?
Ивлин озадачил этот туманный ответ.
— Да, но их вера наверняка сильнее, чем у большинства людей? Вы ведь солдаты Христа?
Де Ридфор улыбнулся, словно посмеиваясь над детской верой в сказки.
— Тамплиеры — это странный орден. Это верно, что мы стойкие защитники веры, но, возможно, мы существуем главным образом для того, чтобы защищать ее от критики и анализа.
Ивлин подняла голову и заглянула ему в лицо.
— Вы намекаете на то, что нашей вере нужна подобная защита от сомнений?
У ворот француз повернулся и посмотрел назад. Те немногие прихожане из деревенских жителей, присутствовавших на службе, беседовали со священником у дверей церкви, и никто не мог слышать разговора Ивлин с Жильбером.
— Да, и ее так защищали многие годы. Рим — это ревнивый и могущественный блюститель, не терпящий соперничества. Тысячу лет назад святой Павел оторвал христианство от его корней и пересадил в этот город. Но существовали другие ветви христианства — в Палестине, Египте и других местах. А также гностики, не принимавшие застывших доктрин Рима.
Это смутило Ивлин, не знавшую ничего другого, кроме подчинения непреклонному деспотизму церкви, и почти не представлявшую себе, что могли существовать другие взгляды.
— Вы говорите о еретиках? — почти шепотом спросила она.
Жильбер взял ее под руку, и они медленно пошли дальше, а юная служанка поплелась за ними, больше интересуясь весенними цветами на обочине, чем непонятным разговором.
— Еретиках? Это широкое и варьирующееся определение. Здесь, на этих островах, у вас была собственная ересь, когда Пелагей провозгласил свободу воли и свободу мысли для всех людей. А сейчас, особенно в южной Франции, есть катары и альбигойцы, желающие исповедывать свою веру собственным способом — что, боюсь, скоро навлечет на них гнев Рима, последствия которого будут губительны.
Ивлин ощутила трепет в груди и, подобно Томасу де Пейну, необъяснимое желание перекреститься. Неужели человек, держащий ее под руку, опасный еретик, антихрист?
Но у девушки была сильная воля, и она решила взять быка за рога.
— Какое отношение это имеет к тамплиерам — и к тому, что вы заехали так далеко, до самого Девоншира, после того как оставили орден? Я думала, что звание тамплиера — это на всю жизнь.
— Так и должно было быть, Ивлин. Но я и несколько других узрели другую истину, о которой даже мы не должны были и подозревать. Когда в начале этого века был основан наш орден, в Иерусалиме нашли нечто такое, что необходимо было скрыть любой ценой. Я не посвящен во все подробности, известные лишь Великому Магистру и нескольким кардиналам в Риме. Неизвестно, то ли именно
тамплиеры первыми обнаружили эту тайну, то ли они были поспешно организованы Сионским орденом, с тем, чтобы выяснить все подробности и затем скрыть их.
Ивлин пришла в замешательство.
— Вы утверждаете, что стали беглецом, потому что приобщились к запретному знанию?
— Именно так. И они боятся, что я и кое-кто еще поделимся своим знанием с миром.
В его глазах вспыхнул огонек, а голос слегка задрожал. На мгновение Ивлин подумала, что ее собеседник, возможно, немного не в себе.
— И как первые тамплиеры обнаружили эту тайну? И в чем она, собственно, состоит? — спросила она, обмирая от ужаса ожидания, что в ответ грянет гром небесный.
Лицо француза скривилось в гримасу боли. Его явно терзали противоречивые чувства.
— Я разрываюсь между взятым обетом повиновения и правом всех людей на свободу совести, не ограниченную слепой верой. Одна часть меня зажата в тисках строгих повелений, которые мне вбивали в голову с самого детства, и все же я вижу все больше достоинств в гностическом способе мышления — как и многие другие тамплиеры во Франции, сочувствующие катарам. Мне следовало бы набраться мужества и поведать правду всему миру. И все же я боюсь.