Последняя из древних

Дочь перевернула остатки тела. Потребовалось мгновение, чтобы увидеть то, что она увидела. Насекомые мало что оставили. Полость для широкого носа и рыжий клок волос, который соскользнул с черепа, когда она его поворачивала. Жуки и мухи пожрали большую часть плоти, но вокруг челюсти осталось достаточно, чтобы увидеть пятна на уплощенной коже.
– Солнечный укус. – Она указала на пятна.
Судя по форме накидки из зубриной шкуры, это был кто-то из семьи. Медленно соображая, она заметила, что тело похоже на нее. Пару мгновений она не могла сообразить, где она. Может быть, она умерла и теперь лежит наполовину засыпанная землей и смотрит на себя? В этот миг все казалось возможным, но она опомнилась. Вот щель там, где два передних зуба не удержались прикрепленными к голове. Вот рога зубра на теле, а на Дочери рогов не было. Все было ясно. Дочь смотрела в лицо своей мертвой сестры.
Как будто получив удар в живот, Дочь упала на колени, и весь воздух вырвался из ее тела одним выдохом. Еще одна перемена – это уже слишком. Устоявшаяся жизнь девушки накренилась. Равновесие было потеряно. Теперь мало что удерживало ее ноги на земле, как дерево, которое становится беззащитным, когда от сильного порыва ветра падает соседнее. Ее чувства притупились. Она ничего не видела. Она утратила почву под ногами. Ее голова наполнилась шумом, и она зажала уши. Это были ее собственные крики, хотя она едва ли это сознавала.
Того, кто умирал от солнечного укуса, нужно было похоронить, чтобы спрятать от палящего солнца. Только так можно было потушить огонь, который сжег плоть. Тело, оставленное рядом с лагерем, означало, что сестра умерла последней или что другие оставили ее тело, потому что не могли иначе. Девушка упала на спину, закрыла глаза и долго лежала неподвижно. Если вся ее семья на другой стороне земли, она тоже хотела туда. Она чувствовала солнце на своем лице и просила его забрать ее.
Спустя долгое время она открыла глаза и увидела ноги. Они были пушистыми, и их было четыре. Они принадлежали Дикому Коту, который коснулся ее носа влажным кончиком своего и сморщил морду, спрашивая: «Можно мне сушеной рыбы?» Дочь была занята прощанием с землей, ей было не до голодного кота. Она снова закрыла глаза. Открыв их в следующий раз, она снова увидела ноги. Но не такие пушистые. Наоборот, на удивление безволосые, и их было две. Они принадлежали Струку. Его лицо было вытянутым и печальным. Он прижался щекой к ее щеке и по-кошачьи поцеловал в нос. Хотя они и не были кошками, Дикий Кот научил их, что иногда приятно поцеловаться носами. Таким образом Струк пытался подбодрить ее. К тому же это означало, что он голоден. Именно эти два голодных рта помешали ей остаться на другой стороне земли. К ним присоединился ребенок у нее внутри, пинаясь так, что в животе грохотало. У Дочери не было сил, чтобы оставить без внимания потребности всех мелких тел вокруг нее. Легче было встать.
Струк развел большой костер в очаге. Дочь знала, что сначала нужно устранить опасность солнечного укуса. Она прошлась вдоль внешней границы лагеря и нашла большой холм земли, поросший свежей травой. Она копнула плоским камнем достаточно глубоко, чтобы найти кость пальца. Копнула еще раз и нашла кость руки. Форма холма и рыхлость земли подсказали ей, что здесь сестра похоронила тела, чтобы спрятать их от солнца.
Она раскопала могилу сбоку и нашла место для сестры. Кости было нелегко перенести. Каждый раз, когда она собирала часть тела, другая часть отваливалась. Пришлось сделать несколько ходок, чтобы поместить тело в мелкую могилу. Не попрощавшись с сестрой, она засыпала землей кости и остатки рыжих волос. На миг Дочь прижала палец к челюсти сестры, так что его кончик пришелся на щель от выпавших зубов.
Когда стемнело, огонь стал как будто другом. Теплое чувство, которое он вызывал на протяжении многих лет, успокаивало Дочь. Уставившись в пламя, она напрягла зрение, чтобы увидеть, как внутри танцуют и качаются семьи. Она показала фигуры Струку. Она знала, что он их не видит, но он все равно кивнул. Он сел рядом с ней, и она обняла его, а Дикий Кот прижался к нему с другого бока. Когда их три тела были рядом, она могла вообразить, будто тени – это семья, танцующая внутри огня. По крайней мере, там им всегда будет тепло и безопасно. Отныне, когда Дочь начинала тосковать по семье, как в эти мгновения и еще много раз после этого, она наклонялась, чтобы поддержать пламя. Тепло огня напоминало ей о тепле семьи, которое было не просто теплом тел – в нем было столько бьющихся сердец, слышащих ушей и еще дополнительные пары глаз, которые присматривали друг за другом. Именно так тело оставалось живым. Она должна была найти новый способ. Но в тот момент она могла только смотреть в огонь и вспоминать. Тепло.
 
22
Дочь сунула копье под мышку. Она ждала зубров на реке, пересекающей землю ее сестры, там, где вода растекалась широким мелким озерцом. Четкие следы копыт сохранились со времени весенней переправы. Здесь не было узкой лощины и гряды скал, которые бы заставляли зверей идти друг за другом, так что использовать ландшафт в своих интересах было невозможно. На таких переправах охотники должны собирать и загонять зверей. Это был опасный способ охоты, для него требовалось гораздо больше тел. Она точно знала, что это было одно из охотничьих угодий ее сестры. Та, наверное, уже охотилась здесь прошлой осенью вместе со своей новой семьей. Осознание того, что она следует по стопам сестры, утешало Дочь и позволяло двигаться вперед. Она должна была каким-то образом добыть мясо на зиму. Чтобы так долго кормить взрослого, требовался хотя бы один крупный зубр.
Дочь наблюдала. Охота требовала ожидания. Она тщательно принюхалась и осмотрела все следы вокруг лагеря, но они сбивали с толку. Следов было так много, что они только петляли и не указывали определенного направления. Трудно было понять, когда тела, которым принадлежали следы, смогут вернуться и вернутся ли вообще. Но они со Струком жили в лагере сестры. Следы живых тел, отпечатки, обожженная скала, потертые орудия – все это как будто ободряло. Семья была здесь не так давно, а на земле Большой Матери не осталось ни одной живой семьи. Если она поведет туда Струка, трудный поход займет целую вечность и не обязательно даст им больше шансов. Туда точно никто не вернется, а сюда кто-нибудь, может быть, и придет. Она инстинктивно цеплялась за эту возможность, так же как замерзшее лицо поворачивается к солнцу. Дочь продолжала учить Струка выживать в это время года: она показала ему, как искать маленькие кусочки мяса и как собирать пищу, которая не была мясной. Она взяла его с собой на прогулку вдоль реки и по дороге пинала ногой упавшие стволы. После нескольких попыток она услышала шум и шорох, которого ждала. Она тут же опустилась на колени и приподняла бревно. Сунула ветку в дупло и, немного подождав, вытащила. Ветка кишела черными блестящими жуками. Она подняла ее, чтобы показать Струку, и он широко улыбнулся ей. На спинках жуков были маленькие пластинки, похожие на панцири черепах. Их усики скользили по палке, и они сновали, наталкиваясь друг на друга. Дочь обхватила палку губами и просунула в рот, слизывая черных насекомых. Потом с удовлетворенным хрустом раскусила панцири и начала жевать. Хотя жуки были приятными на вкус, они имели кислый привкус стыда. Она разгрызала тела падальщиков. И теперь сама стала такой.
Накануне утром Дочь и Струк поели и задремали на дереве. После того как солнце на небе сдвинулось на ширину пальца или около того, она разбудила Струка, и они снова отправились добывать пищу. Дочь была хорошей добытчицей. Пусть они были на чужой земле, навыки, которым ее научила Большая Мать, пригодились. Но чтобы таким образом прокормить их тела, особенно большое тело с беременным животом, Дочери приходилось трудиться все время, когда она не спала. Будь у нее большой кусок мяса для жевания, ей хватило бы сил, чтобы построить крепкое укрытие, приготовить лампы на зиму и сделать несколько орудий, чтобы у них был полный набор.