Пятая труба; Тень власти

— Посмотри, как нависли эти крыши! — говорила она.
Улица была не велика, но от нависших крыш с трубами и плоскими стенами домов с узкими окнами, громоздившихся одна возле другой в живописном беспорядке, она казалась гораздо длиннее.
Из труб весело бежал дымок. На чёрном фоне черепичных крыш выделялось бледно-голубое облачко, подбитое серебром. Дойдя до не загороженного ничем неба, оно вдруг стало золотым. Весело взлетела стая голубей, на минуту заполнив собой всё свободное пространство. Через минуту они вернулись, однако, на залитые солнцем крыши, как бы решив, что не стоит лететь, когда и здесь так хорошо. Внизу на улице у своих дверей играли дети, с улыбкой глядя на двух прохожих. Всё дышало миром и спокойствием, и Эльза, столько лет пробывшая в уединении, смотрела на всё с довольством и радостью. Но её брат шёл вперёд равнодушно. Он хорошо знал добрый город Констанц.
Скоро они дошли до конца улицы, которая в этом месте разветвлялась. Прямо перед ними, напротив маленькой площади высился большой массивный дом. Его деревянные части казались чернее, чем у других домов. На дворе, словно глаза какого-нибудь дракона, вспыхивали в тёмном погребе огни горна кузнеца мастера Вейганда, затухавшие только три раза в год: на Пасху, Пятидесятницу и на Рождество. Когда грозы срывали в городе крыши — а это случалось нередко, — дым из трубы кузнеца шёл вниз, выходил в двери и окна, окрашивая в чёрный цвет стены верхнего этажа.
В этот день огни здесь горели ярко, и весело работали мехи, разбрасывая тысячи искр.
Около печи, нахмурившись, стоял кузнец, сопровождая ругательствами каждый удар молота. Время от времени он останавливался, чтобы перевести дух и выпить из огромного кувшина, стоявшего сзади него.
— Как это вы учили меня, г-н секретарь? — спросил кузнец, поворачивая к ним своё красное от огня и вина лицо. — Один раз — королю, другой — папе, а третий — дьяволу, сидящему внутри нас!
И каждую фразу он сопровождал ударом молота, от которого по всей кузнице летели огненные брызги.
— Это всё пустое! Потому что ни королю, ни папе, ни дьяволу от этого ни тепло, ни холодно!
Секретарь, вошедший в кузницу вместе с сестрой, взглянул на налитые кровью глаза кузнеца. Потом он перевёл взор на бледную, изнурённую заботами женщину, которая стояла у окна и кормила грудью ребёнка. Холодный отблеск от камней мостовой падал ей прямо на лоб и щёки, отчего они казались ещё бледнее и худее. Вид у неё был такой, как будто она уже много выстрадала в жизни и впереди не ждала ничего хорошего. И было от чего. Подвыпив, мастер Вейганд бил её и сокрушал всё, что попадало ему под руку, не обращая внимания на то, был ли это старик, или женщина, или ребёнок, или, наконец, его собственное имущество. Потом он с мрачным видом сидел перед разбитым и поломанным, терзаемый стыдом и угрызениями совести.
— Ты не так меня понял, — отвечал Магнус Штейн. — Дай-ка мне молот.
Схватив правой рукой тяжёлый молот, он махнул им раза два-три, как бы для того, чтобы рассчитать его тяжесть. Затем он схватил левой полосу железа, которую ковал кузнец. Смело и ловко ударил он по красному железу. Искры снопом полетели под самый потолок.
— Это королю, — звонко воскликнул он. Освещаемое огнём, кузнецу его лицо казалось свирепым. — Это папе! А это дьяволу!
В третий раз молот, вместо того чтобы ударить по железу, опустился на кувшин, стоявший несколько вправо от наковальни. С треском разлетелись обломки по всей комнате, а вино, словно поток жидкого золота, разлилось по полу.
С минуту все стояли неподвижно от изумления, словно пригвождённые к своему месту. Мужчины прекратили свою работу, мальчики у мехов глядели, вытаращив глаза, жена кузнеца, видимо, испугалась. Сам Вейганд в остолбенении смотрел на осколки своего любимого кувшина. Когда он наконец понял, что случилось, жилы на его лбу налились, и, стиснув кулаки, он сделал несколько шагов по направлению к секретарю. В глазах последнего загорелся какой-то странный огонёк. Кузнец увидел знак, который тот сделал молотом на горячем железе, и струхнул. Опустив глаза, он пробормотал:
 
— Что вы, с ума, что ли, сошли? Кувшин отличного вина! Не говоря уже о самом кувшине, который стоит четыре флорина. У меня теперь нет другого!
— Нет — лучше, — мрачно отвечал секретарь. — Неужели ты думаешь победить дьявола одними ударами? Ударь сначала по своим порокам, а потом уж по королю и папе!
Мастер Вейганд был ещё достаточно трезв и не мог не почувствовать справедливость этих слов.
— Не знаю, в этом проклятом зелье есть что-то, что привораживает человека. Должно быть, в нём сам дьявол.
— Именно, дьявол, мастер Вейганд, но больше в нас самих, чем в вине.
— Тут виновата ещё эта проклятая рыба, от которой так хочется пить, — продолжал кузнец, указывая на стоявшую на столе солёную рыбу.
Секретарь взял её и бросил в огонь.
— Теперь она не будет больше возбуждать у тебя жажды.
Кузнец опять едва не рассердился, но снова преодолел себя.
— Пропал ужин! — сказал он с деланным смехом.
— Постись, постись! Завтра сам будешь рад.
— Трудно, знаете, когда человек должен работать и не может ни съесть, ни выпить.
— Трудно?
Бросив молот, секретарь вдруг схватил одного из учеников и выволок его на средину кузницы, как будто желая заставить его заплакать от боли.
— Трудно? А управлять этим малым и заставлять его плакать не трудно! Научись лучше управлять дьяволом в себе самом. Что касается кувшина, то я готов заплатить его стоимость.
Мастер Вейганд вспыхнул.
— Нет, нет, господин секретарь. Я знаю, что вы это сделали не с дурными целями, и урок пойдёт мне на пользу.
Редкое соединение нравственной и физической силы в человеке, который стоял перед ним, видимо, производило на него сильное впечатление. Он взял из огня железную полосу, которую ковал секретарь. Двумя ударами он сделал то, что Вейганду едва ли удалось бы сделать с трёх. И человек, сделавший это, не употреблял вина и проповедовал пост.
— Из вас вышел бы хороший кузнец, — промолвил мастер Вейганд.
Это была высшая похвала, на которую он был способен.
— Благодарю вас, мастер Вейганд. Но, конечно, мне далеко до вас. Это хитрое ремесло, если понимать его, как следует. Однако мне нужно идти. Нельзя ли на несколько часов оставить у вас Эльзу? Моя мать тоже ушла, и мне не хотелось бы оставлять её одну. Она любит смотреть на огонь и наблюдать, как вы овладеваете железом.
Кузнец согласился. Эльза не раз бывала в кузнице, хотя теперь она этого уже не помнила. Прежде чем уйти, брат взял её за руку и отвёл в сторону.
— Я скоро вернусь, дорогая моя, — сказал он. — Но если я не приду через несколько часов, не тревожься. Жди здесь и побольше молчи. Когда тебя будут спрашивать, отвечай «да» или «нет» — и только.
Она обещала исполнить всё, как он сказал, и секретарь ушёл.
Молотки с ритмическим звуком продолжали падать вниз, мехи гудели, и искры летели во все стороны, словно огненный дождь.
Улицы теперь были освещены не так ярко и резко, хотя солнце по-прежнему светило во всю. Магнус шёл быстро. До вечера было ещё часа три-четыре, но у него было много дел.
Он перешёл через площадь, когда на золотую вывеску гостиницы падали уже последние лучи, и пошёл по узкому переулку, поворачивавшему направо. Сделав несколько поворотов, он дошёл до небольшой площади сзади гостиницы, которая, как все тогдашние дома, длинные и узкие, выходила на две улицы. Может быть, с этой-то стороны и был её настоящий фасад. Эта часть здания имела более спокойный и аристократический характер и была населена более зажиточными постояльцами, которые хотели устроиться подешевле, не желая, однако, смешиваться со всякой мелкотой.
Секретарь прошёл в ворота и спросил Вильяма Маклюра, капитана папской гвардии, который должен был сопровождать его святейшество в Рим. Гостиница едва ли могла служить приличным убежищем для человека такого положения, но он был младшим сыном в роду. К тому же, несмотря на многие грабежи, с тех пор как он начал свою военную карьеру, он был беден и не любил тратить лишнего.