Пятая труба; Тень власти

— А вам, Анна ван Линден?
— Кажется, шесть, ваше превосходительство, — небрежно сказала она, как будто бы это для неё было совсем не важно.
— Ты получила больше за свою физиономию, вот и всё, — прохрипела старуха.
— Я сам думаю, что Анна ван Линден заслужила большего. Ибо вы только отравили колодезь, отчего ребёнок заболел, а она убила его, когда он вздумал было поправляться.
Бригитта с изумлением уставилась на меня. Анна только улыбалась какой-то загадочной улыбкой.
— Ваше превосходительство, ребёнок… — начала было Бригитта, но вдруг остановилась.
— Вы хотите сказать, что ребёнок умер от какой-нибудь случайности? Пусть будет так, и я напрасно обвинил вас? Нет сомнения, наиболее трудная часть дела сделана вами.
— Я никогда не говорила, что я…
Она опять остановилась, как будто чувствуя инстинктивное отвращение ко всяким объяснениям.
Я вынул из кармана несколько монет и стал считать их. Потом я опять положил их в карман и сказал:
— Вы, конечно, должны знать, как всё это случилось. Я принимал вас за ловких женщин, которые не станут заниматься пустяками. Ясно, что всякий, кто доставит сведения о том или другом событии, поступит лучше и заработает больше, чем тот, кто только его увидит и пройдёт мимо.
С этими словами я опять вынул деньги, но уже не все.
Старуха с минуту смотрела на них. Жадность и хитрость явственно отражались на её лице. Потом она сказала:
— Дайте мне все эти деньги, ваше превосходительство. Всё это устроили мы.
— То есть вы хотите сказать, что бросили жабу в колодезь и сделали ребёнка больным? И устроили так, что в комнате этой дамы оказались следы ног?
— Да. Поверьте, ваше превосходительство, ребёнку не было бы никакого вреда…
— Пока вы не убили его, Анна ван Линден? Она едва заметно пожала плечами и возразила:
— Я только прекратила его мучения. Бригитта права, он никогда бы не поправился.
— Хорошо, я конечно, не сконфужу вас таким ничтожным вознаграждением.
И с этими словами я удвоил количество денег. Бригитта двинулась было вперёд, чтобы схватить деньги, но я жестом остановил её.
— Подождите минуту. Я попрошу вас подписать вот эту бумагу, которая может доказать, что всё это дело затеяно инквизитором и что всё было подстроено по его приказанию. Вот и всё. Согласны вы подписать?
Ей это было не очень приятно.
— Прошу извинения. Как вам известно, церковь… Вы могущественный вельможа, а я бедная женщина. И инквизитор…
— Если он когда-либо вздумает упрекнуть вас в этом, — я не думаю, впрочем, чтобы ему пришла в голову такая мысль, — то вы можете сказать, что я принудил вас к этому. А я могу это подтвердить, когда вам угодно.
— Я не умею писать, ваше превосходительство, — продолжала она отпираться.
— Поставьте крест в таком случае. Этого будет достаточно. Ну а вы как, Анна ван Линден? Вы тоже боитесь подписать?
— Нет, не следует быть трусом в этом мире.
— Вы правы, — сурово сказал я.
Я велел позвать нотариуса, которой уже ждал в другой комнате.
— Анна ван Линден и Бригитта Дорн в вашем присутствии должны подписать данное ими показание.
Сначала они обе не хотели сделать это, особенно Бригитта. Анна ван Линден ни в чём не изменила своего поведения. Но отступать было уже поздно.
В последний раз Бригитта взглянула на бумагу, которую не умела прочесть. Кроме того, она была так сложена, что ей была видна только чистая сторона.
С неохотой поставила она крест за себя. После этого подписалась и ван Линден.
— Потрудитесь засвидетельствовать эти подписи и удостоверить, что всё в порядке.
Нотариус исполнил мою просьбу и удалился. Когда он вышел, я сказал:
— Я прочту вам этот документ, чтобы вы не могли отговариваться тем, что не знали его содержания.
«Я, Бригитта Дорн, и я, Анна ван Линден, сим свидетельствуем, что по желанию и приказу достопочтенного отца Бернардо Балестера, инквизитора города Гертруденберга, собрали доказательства сношения с дьяволом Марион де Бреголль, каковые доказательства, по нашему признанию, были ложны и подстроены нами следующим образом: я, Бригитта Дорн, бросила жабу в колодезь на Ватерстрате после того, как мимо него прошла упомянутая де Бреголль, и распустила слух, что эта жаба была брошена ею. Во-вторых, я навлекла болезнь на ребёнка Магдалины Брауер и уверила всех, что он заболел от прикосновения Марион де Бреголль, которая в этот день с ним говорила. В-третьих, я ложно уверила всех, будто я видела чёрного человека, который на рассвете вышел от неё из дому. В-четвёртых, я сделала в её комнате следы ног, которые показала народу, уверив его, что это следы дьявола. Я, Анна ван Линден, прежде всего помогала во всём этом тем, что распускала дурные слухи про означенную даму. Во-вторых, я убила ребёнка Магдалины Брауер, который стал поправляться. Всё это мы сделали для того, чтобы угодить достопочтенному отцу Бернарду Балестеру, который говорил нам, что он подозревает Марион де Бреголль в сношении с дьяволом, и чтобы получить обещанную им награду, состоявшую из пяти или шести флоринов, которые мы действительно и получили от него. Всё вышеизложенное мы показали добровольно, без всякого принуждения или запугивания и пыток. И всё вышеизложенное — правда, да смилуется над нами Господь».
 
Подписано: «Бригитта Дорн и Анна ван Линден в присутствии королевского нотариуса ван Эйра, который подписал этот документ и приложил к нему печать, согласно закону».
Я положил бумагу на стол и взглянул на обеих женщин. На лицах у них был написан испуг.
— На что всё это понадобилось? — спросила ван Линден.
— Чтобы восторжествовало правосудие.
— Вы обещали, что мы не пострадаем, если скажем всю правду! — воскликнула старуха.
— Я ничего не обещал вам, — строго сказал я. — Я объявил, что с вами поступят сообразно тому мнению, которое у меня о вас составится. Я так и сделаю. Я встретил двух женщин, которые не задумались убить ребёнка и отправить на эшафот невинную девушку из-за каких-то шести флоринов. Они могли бы сделать что-нибудь и ещё худшее, если бы только им за это заплатили. Я сказал, что мне нужны ловкие люди, а вы действовали довольно неуклюже. Какие доказательства вы собрали? Жаба в колодце, чёрный человек да умерший ребёнок. Старая история! Давно бы пора всё это бросить. Это может действовать только на каких-нибудь старух. Вы сами изрекли себе приговор.
На несколько минут воцарилось молчание.
— Вы обманули нас, заставив подписать бумагу, — яростно завопила Анна ван Линден. — Если бы мы знали, что в ней написано, мы бы никогда этого не сделали. Мы не желаем признавать своей подписи.
— Тише, тише, — отвечал я. — Разве там написано что-нибудь такое, чего вы мне не говорили? Что касается вашей подписи, то вы можете отрицать её сколько угодно. От этого дело нисколько не изменится. Я обманул вас? Я научу вас, как нужно говорить со мной. Если бы мне нужно было заставить вас сказать неправду, то у меня был для этого другой, более простой путь: комната пыток здесь внизу, да и палач наготове.
Снова наступило молчание. Старуха дрожала от страха, но ван Линден сохраняла полное спокойствие.
— Что вы с нами намерены делать? — спросила она наконец.
— Сейчас узнаете. Прежде всего вы должны подписать другую бумагу, которую я заготовил. Я вам вкратце сообщу её содержание, чтобы вы опять потом не говорили об обмане. В бумаге будет написано, что всё это колдовство, в котором была обвинена мадемуазель де Бреголль, вы проделали сами, а затем, частью по злому умыслу, частью во избежание собственного ареста, свалили всё на неё, благо инквизитор, очевидно, был настроен против неё.
— Это неправда! — разом воскликнули обе.
— Как неправда? Ведь доказательства, которые вы собрали против обвиняемой, оказались ложными. А между тем на основании их она едва не была сожжена. Вы ведь сами в этом сознались, и я ещё не решил, как воспользоваться этим признанием.
Обе женщины задрожали.