Честное пионерское! Часть 3 (СИ)

— Ещё минут двадцать ждать, — сказала Каховская. — Если эта Удалова нигде сегодня не задержится.
Она вздохнула, поправила на бёдрах подол платья и добавила:
— А я уже проголодалась…
* * *
Я жмурил глаза от ярких солнечных лучей (солнечный диск застыл напротив моего лица, над крышей пятиэтажки), посматривал на Зоину родинку над губой (та сейчас находилась примерно на уровне моих глаз). И воображал, что почувствую, «получив» ножом в живот. Догадывался, что мне не понравится просмотр «видения» с участием Кати Удаловой. Сомневался и в том, что «видение» окажется «эротическим». Следов сексуального насилия на убитой школьнице милиционеры не обнаружили. Но они насчитали на мёртвой десятикласснице пять ран от ударов клинком. А ещё ушибы на теле и царапины на руках. Девица пыталась защититься. Но не смогла — умерла за неделю до Нового года рядом с новогодней ёлкой.
Солнечный свет почти не согревал. А порывы ветра холодили кожу, то и дело заставляли меня вздрагивать. Я поборол желание набросить на голову капюшон — ограничился тем, что втянул голову в плечи. Слушал Зоино щебетание (Каховская не умолкала: тоже нервничала). Прикидывал, не помешают ли нашей затее бродившие неподалеку от места засады мамаши с колясками. Поглядывал на Зою и по сторонам, сжимал-разжимал эспандер. Из-за присутствия в голове не самых приятных и оптимистичных мыслей и фантазий я не особенно хотел вести с девочкой беседу. Но Зоина болтовня меня не раздражала. Поэтому Каховскую я не перебивал. А на её вопросы отвечал кратко: часто обходился простыми «да» и «нет».
Катя Удалова появилась чётко по расписанию (секунд через тридцать после того, как Зоя Каховская снова взглянула на часы и произнесла: «Пора бы уже…»). Вот только она следовала в направлении нашей «засады» не в одиночестве. Девица шла под руку с рыжеволосым Иваном Сомовым (старшим братом Вовчика). А по обе стороны от парочки вышагивали братья Миллеры: рядом с Сомовым брёл сутулившийся Валерий — едва ли не рука об руку с Удаловой шагал тощий Семён. Школьный вокально-инструментальный ансамбль передвигался по тротуару, выстроившись чётко по линии. Старшеклассники шли неторопливо, в ногу. Они приветливо улыбались, будто находились под прицелом фото и видеокамер.
Зоя вцепилась в моё плечо.
— Идут, — растеряно произнесла она.
Квартет из учеников десятого «А» класса приближался к нашей скамейке (все четверо несли одинаковые серые сумки с потёртыми надписями «The Beatles»). Старшеклассники не вертели головами, не смотрели на меня и Каховскую, не обращали внимания на прохожих (они словно вообще никого вокруг себя не замечали). Нас разделяло около двадцати метров, но я уже слышал их голоса (звонкие, весёлые). В основном говорил Иван. Катя Удалова подбадривала его приятным низким грудным смехом (глаза её при этом сужались до щёлочек, а рука то и дело прикасалась к плечу Сомова). Семён и Валерий Миллеры хмыкали и дополняли рассказ Ивана громкими восклицаниями.
Я посмотрел на братьев Миллеров и вновь подивился тому факту, что вскоре лица этих парней появятся на страницах иностранных газет (в советских газетах их фото не покажут, а только в российских — уже в девяностых годах). Взглянул на Ивана Сомова (тут же вспомнил глуповатую, но открытую улыбку Ваньки-дурака) — отметил его внешнее сходство с младшим братом. А вот при виде Екатерины Удаловой я представил лежащее в луже крови тело (я не раз рассматривал ту фотографию). И снова подивился словам Алексея Чуйкина. Подумал: «Как эта хрупкая девчушка всего за четверть часа вызвала у него столь сильную „личную неприязнь“? А мне её улыбка нравится…»
— Миша, — прошептала Каховская. — Что мне делать?
Она поёрзала, сидя на сумке; крепко сжала моё плечо (всё же Зоя занималась с кистевым эспандером, отметил я).
Я помотал головой.
— Ничего.
— Как это? — удивилась Каховская. — А… звать на помощь?
Она ослабила хватку.
Я улыбнулся (будто изобразил веселье: подражал шагавшим со стороны семнадцатой школы музыкантам).
 
— Не нужно никого звать, — сказал я.
Повернулся к Каховской.
Та скривила губы.
— Почему? — спросила Зоя.
Она отшатнулась от меня, словно обиделась на мои слова.
— Удалова идёт не одна, — сказал я. — Сомневаюсь, что на твой зов прибежит именно Катя. Скорее, примчится вон тот рыжий парень — Ванька Сомов, брат Вовчика. Он тебя раньше видел. И узнает. Так что обязательно придёт на помощь. А нас такой поворот не устроит. Ваня Сомов нам не нужен. Во всяком случае, именно сейчас нам нет до него дела. Наша задача: чтобы я прикоснулся к Екатерине Удаловой. Понимаешь?
Каховская кивнула и тут же надула губы.
— И… что нам теперь делать? — спросила она.
Зоины глаза блеснули, точно покрылись влагой. Я вздохнул. Но тут же вернул на своё лицо улыбку: пытался приободрить Каховскую… и самого себя. Бросил взгляд в сторону: измерил расстояние до десятиклассников. Увидел, как за спинами школьников на тротуар выкатили коляски две молодые мамаши (женщины с любопытством посмотрели на меня и на Зою, будто подтверждая мою догадку о провале нашей «засады»). С ближайших кустов вспорхнула стая воробьёв, громко чирикая и хлопая крыльями. Я обреченно дёрнул плечами и соскочил с лавки. Отчаянно зачесалась ссадина на ноге, полученная при встрече с Ниной Терентьевой. Зоя придержала меня за рукав куртки.
— Сработаю по старинке, — сказал я.
Посмотрел Каховской в глаза — девочка выглядела серьёзной, сосредоточенной и немного испуганной (как во время контрольной работы по математике).
Спросил:
— Ты мне поможешь?
Каховская кивнула — её собранные на затылке в «хвост» волосы задорно подпрыгнули.
— Конечно! — заверила Зоя. — А что нужно делать?
Она решительно спрыгнула на землю (словно намеревалась ринуться вслед за мной «в огонь и в воду»). Поправила платье, одёрнула короткую куртку, стряхнула со своей коленки длинную пожелтевшую травинку. В глазах девочки отразилось висевшее над домами солнце. Каховская выпрямилась (и снова оказалась выше меня). Следила за тем, как я доставал из сумки шапку (красно-синий «петушок» с надписью «спорт»). Я натянул шапку до бровей: понадеялся, что та смягчит удар об асфальт (если музыканты всё же не среагируют на мой «припадок» и позволят мне свалиться на землю). Отбросил сомнения и плохие предчувствия. Каховская нахмурилась.
— Зачем тебе шапка? — спросила Зоя.
— На всякий случай, — сказал я.
— Какой ещё… случай?
— Каховская, твоя задача — не дать им вызвать скорую, — строго сказал я.
— Ты хочешь…
Не позволил Зое договорить — поднял руку, призвал девчонку замолчать.
— Не хочу очнуться на больничной койке, — сказал я. — После очередного «припадка». Мне нельзя попасть в больницу. Так просто и быстро меня оттуда не выпустят. А нам с тобой ещё к соревнованиям готовиться.
Указал на старшеклассников.
— Объяснишь им, что со мной всё нормально. Вот это и есть твоя основная задача. Никакой скорой! Никаких врачей! Зоя, ты поняла меня? Скажешь Сомову, что со мной всё будет хорошо. Ладно?
Каховская неуверенно кивнула. Обиженной она мне не показалась. Я подмигнул ей. И зашагал к десятиклассникам. Те не умолкали: Сомов всё так же травил байки, а Удалова реагировала на них смехом. Старшеклассники почти поравнялись с нашей скамейкой — когда я вышел на тротуар всего лишь в паре шагов от них и преградил им дорогу. Четверо учеников десятого «А» класса остановились (будто я своей тощей фигурой перегородил весь тротуар от бордюра до бордюра), с удивлением и немым вопросом во взглядах взглянули на моё лицо. Шагавшие позади них мамаши едва не ударили подростков в спины — колясками. Они тоже замерли.
Я не позволил музыкантам опомниться.
Сблизился с Сомовым, протянул парню руку.
— Привет, Ваня! — бодро поздоровался я.
Иван удивлённо вскинул брови, но тут же улыбнулся. Точно так же он реагировал на мои приветствия, когда сидел на лавке возле тёткиного подъезда (в пока не состоявшемся будущем). А потом он обычно восклицал…