Угроза мирового масштаба (СИ)
Внутри стояли кресла, а значит это что-то вроде кареты, только без лошадей.
«Машина»…
Надо запомнить.
Я сел в неожиданно мягкое кожаное кресло, в стыках швов тут же появились крошечные лужицы натекшей с меня воды — как-никак я был насквозь мокрый.
Может, меня это и не волновало, и не беспокоило, поскольку было сущей мелочью, особенно на фоне всего остального, но самого факта промокания это не отменяло.
Впрочем, дискомфорт длился не очень долго — сев на соседнее кресло, доктор чем-то пощелкал, что-то покрутил, и буквально через несколько секунд я почувствовал, как сиденье под задницей нагревается, а по ногам начинает приятно дуть теплым ветром.
А неплохо.
Сам доктор снял пальто и шляпу, прежде чем сесть на свое место, и остался абсолютно сухим — видимо, они отлично его защищали, в отличие от моей плохонькой одёжки.
Под пальто у доктора скрывалась белая рубашка с длинными рукавами, поверх которой он носил серую жилетку со множеством карманов, и строгие серые брюки с такими стрелками, будто штанинами доктор собирался резать само пространство.
Волосы Громова, доселе спрятанные под шляпой, оказались короткими и седыми, бросались в глаза высокие залысины и глубокие межбровные морщины. Короче говоря, налицо облик такого себе серьезного человека, серьезность которого начинается аж прямо с внешнего вида.
Доктор снова что-то сделал — и наша повозка под мягкое, едва слышное урчание, тронулась с места и покатилась вперед, а я прилип к боковому окну, рассматривая округу.
Хотя что там рассмотришь, при таком-то дожде?
Он лил стеной, да так сильно, что дальше нескольких метров разглядеть что-то было просто невозможно. Несколько минут промучившись, я решил не ломать глаза и прикрыл веки, делая вид, что прикорнул.
На самом же деле я внимательно проверял собственное тело.
Все свои мановоды, все манохраны.
Последовательно прощупывал магический организм, который десятилетиями любовно и внимательно выращивал внутри себя самого… и ничего не находил.
Ни единого следа маны!
Ни единой частички!
Будто это не со мной что-то не так, а во всём мире вообще нет никакой магии. Но это ведь невозможно — я же чувствую свой кинжал, а это тоже магия, только немного… персонализированная, скажем так.
Значит, дело не в магии. Дело во мне.
С одной стороны, это плохо. С другой, хорошо — ведь если бы в этом мире не существовало магии вовсе, это означало бы, что мне не светит вернуть себе способности.
Я закончил с попытками разобраться в себе самом как раз к тому моменту, когда наша поездка завершилась. Машина остановилась, мягко качнув меня в кресле, и я открыл глаза.
Дождь за окном ослабел, и я смог рассмотреть, что мы остановились возле пятиэтажного здания с вычурной входной группой, украшенной четырьмя колоннами.
— Вот и наша больница, — с радушием сказал доктор Громов, глядя на меня. — Вы этого, конечно, не помните, но не далее, как сегодня утром, вас из этой же больницы и вынесли, правда через задние двери. Никто же не будет выносить через парадный вход… э-э…
—…мертвецов, — закончил я за него. — Ладно, доктор, чего уж. Называйте вещи своими именами.
— Будь по-вашему, — с облегчением кивнул тот. — Ну что, идем?
Он открыл дверь и вышел из машины.
Я подсмотрел, как он это сделал, и тоже дёрнул за кривую тонкую ручку, открывая дверь и выбираясь наружу. Дождь снова хлынул на меня, пытаясь выгнать из тела только-только приютившееся в нем тепло, но до козырька больницы было всего десять шагов.
Мы вошли в высокие прозрачные двери, разъехавшиеся перед нами в стороны, и оказались в большом светлом холле.
В центре стояла круглая стойка, за которой сидели миловидные молодые девушки в похожих на пирожки смешных белых маленьких шапочках, непонятно как держащихся на их головах.
Возле стойки толпились люди, создавая небольшие очереди, мимо нас сновал народ. Кто-то заходил в холл, кто-то выходил из него, и все куда-то спешили.
Доктор обернулся на меня, будто убеждаясь, что я никуда не потерялся, затем кивнул, приглашая следовать за ним, и мы двинулись через весь этот человековорот, словно корабль, решивший укрыться от циклопической бури в единственном безопасном месте — в ее центре, в ее «глазу».
И, как и корабль, мы двигались к единственному причалу — к стойке в центре зала. Доктор подошел к ней первым и перекинулся парой слов с одной из девушек.
Та недоверчиво покосилась на него и даже приподнялась на своем месте, чтобы посмотреть на меня. Посмотрела — и недоверие тут же пропало с ее лица, сменившись диким удивлением.
Она даже рот приоткрыла, демонстрируя идеально ровные зубы, да так и не закрывала, пока доктор с ней опять тихо не заговорил. Девушка села обратно, засуетилась и наконец сунула доктору в руку ключ.
Громов снова посмотрел на меня, будто все никак не мог поверить, что я никуда не пропал и не перенёсся в свою могилу, что я настоящий, и мы снова двинулись через людские потоки. Доктор вывел меня к широкой лестнице, отделанной белой плиткой, мы поднялись на третий этаж и на нем свернули в один из двух коридоров, что крыльями расходились в стороны.
Здесь, в коридоре, царила та же чистота и красота, что и в холле и на лестнице.
Даже не зная ничего об этом мире, невозможно было представить, что подобные интерьеры в нем — норма. Здесь все выглядело не просто красивым…
Оно было холёным.
За убранством неустанно следили, постоянно ремонтируя, подкрашивая и не заштопывая, — а меняя! — все то, что сломалось, обтерлось или прохудилось. На всё это нужны деньги, которые обычно есть только у заведений для богатых и знаменитых.
Если же заведение простого толка, и денег особых у него нет, то при всем желании не получится добиться такого лоска. Все будет выглядеть аккуратным, чистым, но никак не холёным.
Да что там — даже мои пиджак с брюками, хоть и были новыми и без дырок, никак не смотрелись на фоне всего окружения больницы!
Я решил прояснить этот вопрос, но так, чтобы не касаться темы воспоминаний и их потери:
— Тут так… красиво. Даже не верится, что я действительно был здесь раньше.
— Были-были, — эхом ответил доктор. — Но то, что вы удивлены, совсем… хм… совсем не удивительно. Мы и сами были удивлены, честно говоря.
— И почему?
— Ну… наша больница — не из дешевых, прямо скажем. И, раз уж мы условились говорить напрямую, то такому, как вы, она точно была бы не по карману…
— Но?
— Но за вас кто-то заплатил. — Доктор на секунду обернулся и пожал плечами. — Прямо вместе с вами в больницу поступил перевод из анонимного источника, с указанием сделать все для вашего спасения… К сожалению, «всего» оказалось недостаточно. И вы… э-э-э… умерли.
Так-так.
У меня есть доброжелатель?
Или наоборот — противник, который старался сделать все, чтобы я — нынешний я — так и не проснулся в этом теле?
Доктор остановился возле одной из дверей и приложил к ней карточку, что выдала ему девушка на первом этаже.
Мы вошли в небольшую, но такую же холеную, как и всё здесь, комнату. Кровать, белоснежное бельё, шкаф в углу, окно, рабочий стол, кресло и странная плоская коробка на стене напротив него, и еще одна дверь в стене.
Комнату заполняло тихое тиканье, идущее от круглого блюда на стене, а на нем в такт звуку двигалась стрелка.
— Пожалуйста, ваша палата. — Доктор сделал пригласительный жест рукой. — Все оборудование, которым мы пытались вытащить вас из глубокой комы, уже убрали, но если вы себя нехорошо чувствуете, то…
— Доктор, все отлично, — вздохнул я. — Но, если вдруг мне станет плохо, я дам знать.
— Тогда проходите и располагайтесь. — Доктор кивнул.
— А что насчет того аппарата, который… ну вы поняли… — Я выразительно поднял брови. — Хотелось бы поскорее с делами разобраться.
— Ну не сразу, Марк, не сразу. — Доктор привычно цокнул языком. — Нейронный интерфейс надо подготовить, это недолго. Я уже дал команду, и через пятнадцать минут мы к нему отправимся. А пока вы бы лучше переоделись, да волосы высушили — через мокрые волосы нейронный интерфейс работает хуже. В шкафу есть одежда, а через пятнадцать минут я за вами зайду.