Священник (ЛП)

— Офис Майкла Клэра, могу вам чем-то помочь?
Ее голос лучился позитивом, подразумевавшим, что помочь она была бы прямо-таки счастлива. Прикалывается? Единственный англицизм, который в Ирландии переняли охотно, — угрюмость. Обычно если звонишь в компанию, слышишь:
— Что?
Будто ты их от любовных ласк оторвал.
Поэтому я немного сбился с мысли, пробормотал, что я друг менеджера вышибал Тома Рида, он сказал, что мне сможет помочь мистер Клэр. Она сказала:
— Вы не могли бы немного подождать, я проверю его график?
Не мог бы?..
Затем:
— Мистер Клэр свободен в полдень. Можно записать ваше имя, пожалуйста?
— Джек Тейлор.
— Вам удобно в полдень, мистер Тейлор?
Я заверил, что удобно, и она закончила на:
— Будем вас ждать.
«Доброго дня» не добавила, но подразумевала.
Как же мы американизируемся.
Время еще было, и я снова попробовал послушать музыку. Нацепил наушники, поставил Джонни Кэша. Его гранитный голос — древний, как камни в Коннемаре. Потом песня Nine Inch Nails — Hurt.
Ох блин.
Убийственный текст, его истина резала по всему, что во мне осталось живого. Реабилитированным алкоголикам трудно слушать песню Кристофферсона One Day At A Time. Как нож по сердцу. Каждый раз, как слышишь, думаешь: «Господи Иисусе».
И не от почтения.
О Hurt нужно в обязательном порядке спрашивать на входе собраний АА:
— Имеет ли для вас значение эта песня, кромсает ли вас?
Нет — гуляй отсюда.
Она раскрывала целые коридоры боли — смерти Шона, владельца «У Грогана», Брендана Кросса, бывшего копа; жестянщиков, всех шестерых; моих родителей; Уоррена Зивона; и, о боже, Серены Мей.
И это еще не все. Поэтому когда Джонни едко завел об империи из грязи, пришлось сорвать наушники. Руки тряслись. Я пенял на никотиновые пластыри. Сижу весь в пластырях, трезвый и охреневший. Снова ходил в «Эйдж Консерн», выложил тридцать евро — целое состояние для благотворительной комиссионки, — и облачился в свой улов. Черный пиджак, белая футболка, черные джинсы, «тимберленды».
Посмотрелся в зеркало.
Сборная солянка.
Если нравится образ «гробовщик закупается в "Гэпе"», то нормально. И все-таки это на окраинах респектабельности, но с намеком, что я свой, крутой. Как мы себя только не обманываем каждый, сука, день. Альтернатива — не вставать с кровати, заряженный пистолет под подушкой. В порыве экстравагантности купил лосьон после бритья «Поло». Ну, продавщица была миленькая, а я дурак, все ради любви, почему нет? «Брют» у них кончился, а то иначе кто знает? Побрызгал — он жег, как сволочь. Я был готов к расследованию, пах если не как роза, то явно как человек, не оторванный от реальности.
Без понятной причины на ум пришла строчка: «Дитя есть отец человека».
Это еще что за херня?
И что важнее — чья? Теннисона, Браунинга — в общем, кто-то из британских тяжеловесов. [29]
Офис Майкла Клэра заходился в здании «Дун-Энгус» в конце Лонг-Уок. Более престижного адреса не найти — прямо напротив моего стряпчего. Слыхали — только что из дома для помешанных, а туда же: мой стряпчий. Это здание говорило… деньги, деньги, деньги.
Куча денег.
Лонг-Уок — один из моих любимых маршрутов. Проходишь под Испанской аркой, потом вдоль воды, на другой стороне — Кладдах. Место отмечает Пирс Ниммо. Перед тобой лежит Голуэйская бухта, почти различимы Аранские острова. Если когда-нибудь повезет или всерьез разбогатею, туда и соберусь — хотя бы устроить базу. Крики чаек, запах океана, дышится большими глотками и хочется вознести молитву благодарности. Для артистов должно быть обязательным жить там — оазис души. А уж если день солнечный, то, Пресвятый Господи, ты словно избран.
И день был очень солнечный.
Здание оказалось сплошь стеклом и светом, так и колыхалось, словно мираж.
Девушка на стойке — молодая, красивая, — чирикнула:
— Доброе утро.
— Еще какое. Я Джек Тейлор, к мистеру Клэру.
Ее явно обрадовала моя цель, она сказала:
 
— Присаживайтесь, сэр, я ему позвоню. Не хотите ли чаю, кофе?
— Эм-м, нет, не надо.
Через пять минут меня провели в кабинет Клэра. Декор дзенский — никаких наворотов, все по-спартански. Очередная скульптура Джона Биэна — бронзовый бык. Меня он заворожил. Так и хотелось сказать: у моего стряпчего похожая штуковина.
Обычно я не разбираюсь, красив мужчина или нет — мужики это считывать не умеют.
Теперь разобрался.
Он был великолепен и сам это знал. Копия Майкла Лэндона из «Маленького домика в прерии». Который еще снимался в том тошнотворном сериале про ангела, как «Уолтоны», но с крыльями. Майкл Клэр был высоким, загорелым, в нешуточно дорогом костюме. Должно быть, уже пятьдесят, но на вид больше сорока не дашь.
Вот гад.
Он протянул руку:
— Нравится бык Биэна? Опишите одним словом.
— Эм-м, смелый?
Ему понравилось, он улыбнулся, не опуская руки, спросил:
— Мистер Тейлор, секретарша может вам что-нибудь принести?
Я взял его руку — и он чуть не раздавил мне пальцы. Привычка мачо, борьба за превосходство.
— Нет, спасибо, она уже предлагала, и, пожалуйста, зовите меня Джек, — сказал я.
Он был рад, по крайней мере с виду, освободил мою искалеченную руку, зашел за тяжелый стол, сел, улыбнулся, снова взглянул на быка:
— «Смелый» — интересное описание этого произведения, но ты здесь не для того, чтобы обсуждать искусство… Итак, Джек, — я в таком случае Майкл. Чем могу помочь?
С чего бы он так любезен? Должен же понимать, что я расследую убийство священника, а значит, он подозреваемый. Его акцент не был откровенно британским, но где-то в том районе. У ирландцев есть ворчливое название «отполированный».
— Я говорил о смерти отца Джойса с Томом Ридом, — сказал я.
Он качал головой с обреченным лицом, сказал:
— Бедняга Том, жаль его.
— Да? Почему?
Майкл улыбнулся — прекрасные зубы, белые, ровные, блестящие. У меня тоже прекрасные зубы, но не свои.
— Брось, Джек, этот человек — тяжелый случай, — сказал он.
Я удивился, выдал это, сказал:
— Мне показалось, он вполне держит себя в руках.
Майкл терпеливо улыбнулся — мое любимое выражение, сразу завожусь, — сказал:
— Как легко тебя задурить.
Задурить? Меня-то?
Не успел я ответить, завизжал мой телефон. Я скривился, как когда чуешь лошадиный навоз, пробормотал:
— Надо было выключить.
Он пожал плечами.
— Ответь, а я пока организую нам кофе.
Он вышел из офиса, и я сказал:
— Да?
— Джек, это Коди. Не бросай.
— Что тебе надо?
Я ответил с гранитом в голосе. Он заметил, выпалил:
— Я его нашел.
Возбужденно, ликующе, радостно. Я спросил:
— Кого нашел?
— Сталкера. Я его нашел.
Я был изумлен, но признался ли в этом?
Не-а.
Сказал:
— Ну и что, теперь все из тебя тисками вытягивать?
Его радость поостыла.
— Прости, я… эм-м… Его зовут Сэм Уайт, живет на Сент-Патрик-авеню…
Помолчал, подождал. Я рявкнул:
— Возраст, род занятий?
— А, да, двадцать восемь, безработный… и живет один.
— Уверен, что это он?
— На сто процентов.
— Ладно, сегодня вечером встречаемся в пабе «У Ричардсона» в семь. Сможешь найти?
Я слышал его обиду.
— Да, да, смогу, — сказал он.
Я сбросил звонок.
Жесткий до конца.
Майкл Клэр вернулся с двумя дымящимися чашками, вручил одну мне, сказал:
— Решил, ты не из тех, кому нужны блюдца.
Понимай как хочешь. Алкоголики страшатся блюдец, ложек — всего, что выдает дрожь в руках. Сами посмотрите, как ложка выделывает джигу, а блюдце — полное фанданго. Или он принял меня за невежду, непривычного к этикету? Или, блин, может, так действительно проще.
Он улыбнулся, словно читал мои мысли, спросил: