Холодные песни
Он машет Юле, но она не отвечает, хотя, кажется, смотрит прямо на него.
– Что там? – кричит Стас.
Герман оборачивается и жестом показывает: все хорошо.
Подходит к Костику.
– Не хочешь прогуляться на соседний пляж?
– Конечно! Крутой замок мы построили?
– Самый крутой, что я видел.
Они идут босиком (Герман пытался починить коралловые тапочки, но суперклей разъел стельку) по горячему песку, Костик пританцовывает. Герман отмечает знакомые лица. Большая белая тетка, которую на собрании возмутил вопрос Германа об акулах, сидит у самого берега, словно потеряла равновесие и плюхнулась в воду. Мужик с плоским носом делает зарядку, лопатки его заросли рыжеватым волосом. Шуфутинский – солнцезащитные очки, белый крестик на красной груди – болтает с чернокожим аниматором.
Над зубчатой крышей заброшенного здания в ярко-голубом небе полощутся флаги Египта, России и Украины. У трех пальм спилены верхушки. Вокруг перевернутого катера наросли кучи мусора, шелестит растрепанный каталог.
Герман трогает Костика за плечо и кивает на мужчину, который держит в руках прозрачно-мутную медузу. На голове мужчины нелепая матросская фуражка, он улыбается мальчику лет десяти, спрашивает взглядом: ну, хочешь подержать? Мальчик мотает головой. Медуза похожа на холодец, который сбежал из миски. Герман задумывается, использовал ли он хоть раз в своих произведениях слово «холодец».
– Пап, мы уже на другом пляже?
– Да.
Деревянные шезлонги здесь выкрашены в белый цвет, а в пляжных зонтах нет брешей – соломинка к соломинке. На запястьях отдыхающих синие браслеты, тогда как на руке Германа – желтый (у Костика – розовый, такими окольцовывают детей, если попросить на стойке регистрации).
Вода буквально кишит отдыхающими, и Герман невольно оборачивается, чтобы глянуть на полупустой пляж, на котором остались Юля и друзья.
– Пап, а сколько звезд этот отель? Пять?
– Думаю, все шесть.
– А так бывает?
– Нет. Я шучу.
– А почему мы в такой не поехали?
«Потому что он почти в два раза дороже».
– Ну, ты же сам с мамой выбирал.
– На видео он лучше казался.
– Но тебе ведь понравился аквапарк?
– Да! Хочу на большую горку!
– Вот прогуляемся – и пойдем.
Они подходят к пирсу. У пятизвездочного отеля он короткий, метров сто, и похож на букву «Т». «Ну, хоть пирс у нас длиннее».
Пестрят паруса для виндсерфинга. Новички учатся стоять на доске, вцепившись в поперечину, ловить парусом ветер; опытные глиссируют вдалеке. В прошлый отпуск Герман попробовал и виндсерфинг, и водные лыжи – чтобы убедиться, что это не его.
Герман и Костик заходят по щиколотку в воду – и никаких каменных плит. Дети восторженно голосят. Людей на пирсе – как в очередях тридцать первого декабря. Герман разглядывает отдыхающих – ищет типажи.
Молодой мужчина с руками, забитыми татуировками, неожиданно резко уходит под воду, и девушка, которая протягивала ему с пирса маску с трубкой, пронзительно вскрикивает. В накатившей волне цветные руки мужчины колотят по воде, взбивают пену. Девушка закрывает ладонью рот, ее глаза выпучиваются. Ей – как и Герману – кажется, что отлив тащит мужчину в море.
Весь во власти этого зрелища, Герман делает шаг к пирсу, и тут мужчина выскакивает из воды. Подпрыгивает над тонкой пенной пленкой, отплевывается и смеется. Он всего лишь пошутил. Жестоко разыграл свою девушку или жену, которая теперь готова его убить. Всего лишь… Но Герман живо представляет другую картину: красную от крови воду, и красную пену, и глубокие борозды на боку мужчины, алые лоскуты…
– Учиться на доске? Недорого?
Герман поворачивается к инструктору в гидрокостюме.
– Сколько?
– Двадцать!
– Фунтов?
– Зачем фунты? Доллары!
– Спасибо.
Возвращаясь, Герман смотрит на яхты и катера, которые скучились напротив соседнего отеля, будто там больше солнца и радости. «Зато у нас есть контейнеровоз». Герман переводит взгляд.
Черное судно уплыло.
– До конца понтона дошли? – спрашивает Юля у Германа.
– Это не понтон. Понтон – это плавучий мост.
– Интересно, – отстраненно говорит Юля.
Герман хмурится. А как же «В книжках своих умничать будешь»? Такой ответ больше подходит Юле.
– Мы на соседний пляж ходили.
Но Юля уже отвернулась.
Герман освобождает сумку, кладет туда полотенце, футболку Костика, крем от солнца.
– Не хотите в аквапарк? – спрашивает он Стаса.
– Хочу! – встревает Алиса. – Можно?
Стас качает головой:
– На море приехать – и в хлорке купаться?
– Позицию понял.
Алиса хнычет.
– Пива на обратном пути захвати, – просит Стас.
– А что с пляжным баром?
– Кеги закончились.
Герман кивает.
– Привет!
Герман оборачивается, и у него толкает в сердце: эти скулы, грудь, бедра… Крупное черно-белое наваждение. Аниматорша останавливается у лежака Светы, улыбается. На ней черные шортики, белая рубашка-поло, белая бейсболка; на шее висит свисток.
Все здороваются.
– Здравствуйте… – выдавливает Герман.
– Как отдыхается? Вчера приехали? На зарядку не хотите?
Света садится и отвечает с улыбкой, словно аниматорша («Мария», сообщает именная табличка) пришла лично к ней.
– А чего народу так мало? – спрашивает Стас.
– Рамадан. Так что вам повезло, что толпы нет.
– А я думал, из-за акул, – вставляет Герман.
Маша отмахивается, как от глупости:
– Вот закончится рамадан – сюда черные съедутся. А сейчас они все злые, не едят, не пьют, работать не хотят.
«То-то бармены такие хмурые».
Герман смотрит то на ступни аниматорши, то на Юлю. Лицо жены обращено в сторону моря, в выпуклых стеклах отражается кусочек пляжа, но у Германа возникает ощущение, что Юля за ним наблюдает. Он касается ее руки:
– Мы с Костиком в аквапарк.
Юля медленно кивает.
Маша рассказывает Свете о вечерней программе. У нее мягкий звенящий голос.
Костик тянет в сторону аквапарка.
Герман проходит мимо аниматорши и чувствует кожей игольчатый ток. Выдумывает его.
Дорожка петляет между корпусами. Дворики с прямоугольными бассейнами, цветущий олеандр. На балконах сохнут полотенца и купальники. Табличка «EXIT» на стене арки. Стрелка показывает в ту сторону, откуда они пришли. Костик бежит вперед – там, по левой стороне, за низким разноцветным забором, замерли Кинг-Конг и Годзилла. «Из чего их делают? Гипс?» Качели, горки, стенд с программой, вывеска «KIDS FARM».
Они проходят сквозь амфитеатр, который при свете дня похож на настоящую помойку. Вдоль стен – смятые пластиковые бутылки, куски дерматина и поролона. В углу за сценой валяется картонный трон, отороченный гирляндой из фольги. Змеятся грязные кабели, у настенного электрического щитка сорвана дверца. Все присыпано песком и битым кирпичом. Ветер похлопывает плакатами.
Как будто у отеля нет хозяина.
Перед ними еще один дворик, окруженный зданиями песчаного цвета. Герман замечает движение на крошечной террасе, где стоят плетеные стулья и столик с пепельницей.
Это высокий мужчина в мокрой робе – с рукавов капает вода, на темной плитке хорошо видна набежавшая с одежды лужа. «Свалился в бассейн?» Большими ладонями в рукавицах араб что-то зачерпывает из садовой тележки и бросает – сеет – на террасу. Рабочий двигается неспешно, даже заторможенно. Герман думает, что он пьян.
Араб резко оборачивается. У него густая черная борода – это непривычно, потому что все сотрудники гладко выбриты, наверное, политика отеля, – отчего он похож на разбойника из восточных сказок. Глубоко запавшие глаза отсвечивают холодно и тускло. Араб вытягивает вперед руку, будто уверен, что она начнет удлиняться; из плотной рукавицы выскальзывают несколько темных подвижных комочков, и рабочий исчезает из виду – Герман и Костик свернули за угол.
