Магистр ордена Святого Грааля
Наконец, ощупав светом один угол подвала, Христофор воскликнул:
— Здесь!
Там была приставлена лестница, ведшая к железному люку в потолке. Когда, однако, Бурмасов первым взобрался наверх, открыть этот люк ему не удалось.
— Черт! — выругался он. — На замок заперто!
Комтур сказал:
— У Иеронима должны быть ключи.
— Так он их и отдаст… — процедил сквозь зубы Никита. — А управиться с этим сатаной нам и четверым не под силу.
— Погодите, — сказал Двоехоров, вглядываясь туда, где должен был стоять отец Иероним, — что-то его не видать!
— Уйти не мог?
— Да нет, я славно его стреножил… Ну-ка, приближусь все-таки… Ты, Никита, держи свечу.
— Осторожно с ним, — напутствовал друга Бурмасов, но бесстрашный поручик уже подбирался к тому месту вплавь, ибо идти теперь не оставалось никакой возможности.
Вернулся к лестнице, весь дрожа, но веселый, и позвенел ключами, которые держал в руке:
— Не подвела фортуна, мы спасены! Не зря ж звезда у меня на ладони!
Пока он лез по лестнице, Бурмасов спросил:
— Он, что ж, тебе сам их отдал?
— Больно я просил! У покойника-то! — так же весело ответил Христофор.
— Покойника? — удивился Никита. — Он же высоко стоял, неужто все-таки потонул?
— Да нет, — сказал Христофор. — Видать, нутряная злоба его задушила, сердце разорвала. Подплываю, а он уже в воде, бездыханный. Только бельма мертвые таращит. Ну, я в рясе у него поискал… Ты лучше попробуй-ка, те самые ключи, что надо?
— Те! — радостно отозвался Бурмасов. Замок расщелкнулся, и он распахнул люк.
Когда наконец выбрались в сухое помещение, граф Литта, растроганный, обнял Двоехорова за плечи:
— Спаситель вы наш!
— Кабы только наш! — вставил Бурмасов. — Теперь, когда и Карлуша живой, он, можно сказать, всей России благодетель и спаситель!
На это Христофор чуть смущенно сказал:
— Признаться, братцы, я про Россию за всём как-то и не подумал вовсе. Когда совсем жуть брала, другое на храбрость подвигало…
— И что же, коль не секрет?
Все то же смущение было на простодушном по-детски лице поручика.
— Думал: живым не выберусь, — сказал он, — так и свадьбе моей с Елизаветой Кирилловной не бывать.
От холода зуб на зуб не попадал, благо в помещении, где они очутились, на стенах висели зимние монашьи рясы. Не сговариваясь, начали сбрасывать с себя мокрые насквозь машкерадные платья и переоблачаться уже в другой, в монашеский машкерад. И все же Бурмасов, хоть и трясся, как осенний лист, сумел сказать:
— Стало быть, о родинке ты думал, Христофор!
— О ней! — радостно выпалил поручик.
* * *Молодой монашек подглядывал за ними через щель Перед этим через другую щель, которая в полу, он слышал, а после того как зажглась свеча, и видел то, что творилось в подвале, хотя и не должен был вообще находиться здесь: отец Уриил, великий магистр их ордена хранителей тайны, строжайше воспретил кому-либо присутствовать при сем. А он вот нарушил запрет — уж больно любопытно было.
«Жаль, пистолета нет, — подумал он. — сейчас бы и сотворил то, чего отец Уриил так желал».
Ах, не было, не было пистолета!..
Когда те четверо убийц Уриила, переоблачившись в монахов, ушли, он взял зажженный фонарь и через люк спустился в ледяную воду. Холода он почти не ощущал: горе от утраты магистра заставляло умолкнуть все другие чувства.
Держа фонарь над головой, он добрался до того места в надежде на Божье чудо.
Но чуда не было. Из-под воды на него смотрели с мертвого лица застывшие бельма, точно взывая к мщению.
Несмотря на холод, сковавший тело, лицо у монашка сделалось горячее — слезы текли по щекам. Он вспомнил, как отец Уриил выкупил его у злобной старухи, дравшей розгами каждый день, как обучил грамоте и премудростям своего ордена, как наполнил душу благоговением к тайне, а разум — осознанием смысла бытия. Как он читал великому слепцу перед сном газеты, как тот обучил всем тайным премудростям — от сбивающей балки над дверью до снотворного зелья, коим поливают труп; провел его в этом же подвале через обряд посвящения в орден, как во время этого обряда он из никому не нужного горького сироты Прошки стал братом ордена с загадочным ангельским именем Озоил — именем, от которого точно крылья обрелись за спиною.
Неужели, неужели все это так и закончилось тут, в залитом водой подвале, в этой ледяной тьме, и его никому не нужная жизнь вернется в свое никому не нужное русло?..
Он высветил фонарем латинскую надпись на стене. Латынь они еще только начали постигать с отцом Уриилом, но он знал, что эта надпись гласит: «Слава избравшим орден сей, достойным потому благодати Божьей». И имена. Вот и его — второе по счету. И вовсе не Прошка он тут, а заслуживший благодать Божью крылатый ангел Озоил!
«Когда-нибудь, после моей кончины, ты сменишь меня, послушник Озоил», — говорил когда-то великий слепец.
Вот она, его смерть, смотрит на тебя, брат Озоил, своими белыми бельмами…
А значит…
Значит, то самое время и пришло! И значит, никогда не умереть делу почившего магистра. Не кто иной, как он, Прошка, не допустит этого!..
Только не Прошка вовсе, даже не Озоил! Нет, теперь он сам — Божий архангел Уриил, великий магистр ордена хранителей тайны! А вот и братья его, не ведающие страха рыцари сего ордена, имена их и людские, и ангельские навеки вырублены на этой стене:
— Сенька, он же ангел Фонаил, смотритель и казначей ордена;
— Олешка, он же ангел Селафиил, охранитель внутриорденских таинств;
— Пантелеймошка, он же ангел Хризоил, беспощадная десница ордена в миру;
— Алексашка, он же ангел Иорданаил, столь же беспощадная Божья десница внутри ордена;
— Петрушка, он же ангел Регуил, вестник великого магистра ордена;
— Ивашка, он же ангел Колобуил, великий инквизитор ордена.
Имеется еще Ферапошка, покамест не принявший посвящения и потому не носящий славного ангельского имени. Что ж, пускай Ферапошка и будет Озоилом, ибо он, Прошка, отныне носит другое, наивысшее орденское имя — Уриил, подобающее магистру и генералу ордена. А Ферапошка пускай будет ангел Озоил, наследник великого Уриила, ибо пресекновения ордена не может быть никогда!
Он порылся в мокрой сутане умершего магистра и, преодолев некоторую боязнь, извлек из нее розовый алмаз. Однако казалось, бельма мертвого слепца взирали на его действия одобрительно.
Пусть же это и будет его, нынешнего Уриила, символ магистерской власти — власти над тайнами, над людьми и над своими лейтенантами-ангелами — Озоилом, Фонаилом, Рафаилом, Иорданаилом, Хризоилом и Колобуилом. Потом их будет больше, много больше! И они изобретут новые хитрости и тайные уловки, каких не ведал даже мудрый слепец. И власть их будет много большая, нежели у всех сильных мира сего! Потому большая, что за ними — Истина!..
И престол ордена будет… Нет, не тут, в промозглом, холодном Санкт-Петербурге, подумал промерзший до костей Прошка, он же отныне великий магистр Уриил, не тут, а где-нибудь в далекой теплой Гишпании, о которой он не раз слышал от скончавшегося слепого магистра. Оттуда они будут следить за миром и с благословения Божия, в котором новый Уриил уже не сомневался, будут направлять, а если надо — и исправлять его!..
Пока еще они слишком юны и слабы, так что, может быть, не сейчас это свершится, а многие, многие годы спустя. Но так будет! Теперь, держа в руке заветный алмаз, он уже ничуть не сомневался — так будет!
И бельма слепца из-под толщи воды, казалось, подкрепляли его в этой уверенности, будто усопший магистр сейчас произносил своим не ведающим сомнений голосом, как он не раз говаривал вживе: «Быть по сему [67]».
* * *Между тем четверо озябших людей в монашеских рясах добрались до квартиры Бурмасова. Там не привыкший при таком барине ничему удивляться слуга Тишка быстро растопил камин и приготовил горячий грог.