Чужестранка. Дилогия

Я заверила мистера Крука, что с удовольствием воспользуюсь его любезным предложением, но была бы еще больше обрадована, если бы он мне показал, где здесь растут некоторые редкие растения. Несколько секунд он пристально изучал меня взглядом, склонив голову набок, словно повидавшая виды пустельга, но, придя наконец к выводу, что интерес мой самый обычный, без подвоха, назначил встречу утром, чтобы мы вместе прошлись по кустарникам. Фрэнк, насколько я знала, собирался в Инвернесс на целый день, чтобы посмотреть какие-то записи в городской ратуше, и я была рада предлогу не ездить вместе с ним. Для меня все эти записи ничем не отличались одна от другой.
Вскоре Фрэнк наконец-то отклеился от викария, и мы отправились домой в обществе миссис Бэрд. Я постеснялась заговорить с ней о пятне крови на крыльце; что касается Фрэнка, то он подобной застенчивости не проявил и с пристрастием расспрашивал о происхождении этого обычая.
— Он, наверное, очень древний? — спросил он, со свистом нахлестывая прутом по траве на обочинах.
Желтенькие примулы-барашки уже распустились, цвели и первые анемоны, а почки на ракитнике набухли; еще неделя — и появятся сережки.
— О да, — откликнулась миссис Бэрд, бодро шагая рядом с нами вперевалочку. — Никто и не знает точно, с какого времени он существует. Наверное, даже раньше, чем появились великаны.
— Великаны? — удивилась я.
— Да, великаны, Фьонн и Фейн, разве вы не знаете?
— Это герои гэльских народных сказок, — оживился Фрэнк. — Вероятно, скандинавского происхождения. Скандинавское влияние здесь можно обнаружить повсюду, по всему побережью к западу. Даже названия некоторых мест скандинавские, а не гэльские.
Я округлила глаза, опасаясь вспышки праведного гнева со стороны миссис Бэрд, но она только мило улыбнулась и охотно согласилась с Фрэнком: да, совершенно верно, она сама, когда ездила на север, видела камень, который называется Два Брата. Он ведь скандинавский, правильно?
— Скандинавы периодически появлялись в этих краях в течение сотен лет, примерно с пятисотого года от Рождества Христова и до тысяча трехсотого, — сказал Фрэнк, мечтательно глядя на облака у горизонта, словно их очертания напоминали ему похожие на драконов корабли викингов. — Викинги! Они принесли с собой множество мифов, которые пали здесь на благодатную почву. В этом краю будто видишь начало вещей.
Этому я могла поверить. Спускались сумерки, и вместе с ними надвигалась гроза. Какой-то неземной, загадочный свет разливался под облаками, и даже совершенно новые дома вдоль дороги казались такими же древними и мрачными, как источенный непогодами пиктский столб в сотне футов от нас, вот уже тысячу лет обозначающий перекресток. В такой вечер лучше всего сидеть дома при закрытых ставнях.
Тем не менее Фрэнк предпочел пойти пропустить стаканчик шерри к местному адвокату мистеру Бейнбриджу, который весьма интересовался старинными документами, а не сидеть в уютной гостиной миссис Бэрд и любоваться при помощи стереопроектора видами гавани Перта. Освежив в памяти мою предыдущую встречу с мистером Бейнбриджем, я предпочла Перт.
— Постарайся вернуться до начала грозы, — сказала я, целуя Фрэнка на прощание. — Передай мистеру Бейнбриджу мои извинения.
— Ммм, да. Да, конечно.
Старательно избегая встречаться со мной глазами, Фрэнк натянул пальто и ушел, захватив зонтик со стойки у двери.
Я закрыла за ним дверь, но не опустила защелку, чтобы он мог войти, никого не беспокоя. Вернулась в гостиную, по пути размышляя, что в данной ситуации Фрэнк охотно изобразил бы из себя холостяка, а мистер Бейнбридж столь же охотно принял бы такую интерпретацию. И мне не на что обижаться в этом случае.
Во время нашего вчерашнего визита к адвокату поначалу все шло хорошо. Я держалась скромно, тактично, разумно, не выставляла себя на первый план, оделась сверхаккуратно и неброско — словом, истинный идеал супруги преподавателя и члена совета колледжа. Ровно до того момента, как подали чай.
Вспомнив об этом, я повернула руку ладонью вверх и посмотрела на длинный волдырь, пересекающий основания четырех пальцев. В конце концов, это же не моя вина, что мистер Бейнбридж, вдовец, пользовался дешевым жестяным чайником для заварки вместо фарфорового или фаянсового. И не моя вина, что он любезно попросил меня разлить чай. И тем более не моя вина, что матерчатая прихватка оказалась с дырой и раскаленная ручка чайника вступила в непосредственный контакт с рукой.
Нет, решила я. Бросить чайник — совершенно естественная реакция. Чайник упал на колени мистеру Бейнбриджу — это просто несчастная случайность: куда-то же я должна была его бросить. Беда лишь в том, что я выкрикнула: «Чертов затраханный чайник!» — да еще таким голосом, от которого мистер Бейнбридж в свою очередь испустил громкое восклицание, а мой Фрэнк кинул на меня уничтожающий взгляд поверх блюда с пшеничными лепешками.
Придя в себя после шока, мистер Бейнбридж повел себя исключительно галантно; он хлопотал над моей обожженной рукой и никак не реагировал на просьбы Фрэнка извинить мой лексикон, которого я нахваталась, прослужив два года в военно-полевом госпитале.
— Боюсь, моя жена подцепила там некоторое количество, э-э, колоритных выражений от янки и тому подобной публики, — пояснил Фрэнк с нервной улыбочкой.
— Что верно, то верно, — подтвердила я, скрежеща зубами от боли и обматывая руку мокрой салфеткой. — Мужчины имеют обыкновение выражаться весьма колоритно, когда вы удаляете из ран осколки шрапнели.
Мистер Бейнбридж тактично попытался перевести разговор на нейтральную историческую почву; как он сказал, его всегда интересовали изменения, происходящие с бранными выражениями в течение веков. Он привел некоторые весьма скромные примеры, и Фрэнк с явной радостью принял эту руку помощи.
— Да-да, конечно, — подхватил он, — Клэр, сахара мне не клади, пожалуйста… Меня интересует, так сказать, общая эволюция бранных выражений.
— Она происходит и в настоящее время, — вставила свое слово и я, осторожно подхватив щипчиками кусок сахара.
— В самом деле? — полюбопытствовал мистер Бейнбридж. — Вы зафиксировали какие-нибудь особенно интересные варианты за время вашей… мм… военной службы?
— О да, — ответила я. — Особенно мне понравилось одно, я услышала его как раз от янки. Некто по фамилии Уильямсон, родом, кажется, из Нью-Йорка. Он произносил это выражение каждый раз, когда я делала ему перевязку.
— Какое же это выражение?
— Иисус твою Рузвельт Христос! — ответила я и бросила кусок сахара в чашку Фрэнка.
После вполне мирных и даже симпатичных посиделок с миссис Бэрд я поднялась к себе, чтобы приготовиться к возвращению Фрэнка. Я знала его норму шерри — две рюмки, так что он должен был вернуться скоро.
Ветер крепчал, и даже в спальне воздух был наэлектризован. Я провела щеткой по волосам — и они затрещали, поднялись дыбом, разлетелись во все стороны. Но я решила, что нынче ночью волосы мои не будут торчать во все стороны никоим образом. Я хотела во что бы то ни стало гладко зачесать их назад, но они лезли на щеки и упорно сопротивлялись.
В кувшине ни капли воды; Фрэнк использовал всю, когда приводил себя в порядок, собираясь к мистеру Бейнбриджу, а я не позаботилась вновь наполнить кувшин из крана в туалетной комнате. Я взяла флакон «Голубого часа», налила в ладонь порядочное количество жидкости, а потом обеими руками быстро намочила душистой влагой волосы. Смочила одеколоном головную щетку и зачесала волосы назад, за уши.
Прекрасно. Получилось гораздо лучше, решила я, поворачивая голову из стороны в сторону перед покрытым пятнами зеркалом. Влага убрала с волос статическое электричество, и теперь они лежали тяжелыми, блестящими волнами, обрамляя лицо. Спирт испарился, а тонкий приятный запах остался. Фрэнку запах понравится, ему вообще нравится «Голубой час».
За окном ослепительно вспыхнула молния, и сразу вслед за ней загрохотал гром. Свет погас, и я осталась в полной темноте. Нащупала стол. Где-то должны быть спички и свечи; в Шотландии короткие замыкания — столь обычное явление, что свечи здесь — необходимый предмет обстановки в любой гостинице, любом отеле. Я видела их даже в самых элегантных отелях — там они благоухали жимолостью и были вставлены в украшенные сверкающими подвесками подсвечники из матового стекла.