Волков. Гимназия №6 (СИ)
С их-то кривыми руками.
Судя по суете на улице, Прошкина бестолковая гвардия явно что-то замышляла. То ли их так разозлила смерть товарищей, то ли гнев господина пугал даже больше, чем оказавшийся в моих умелых руках девятимиллиметровый «Браунинг» — отступать и проваливать восвояси головорезы явно не собирались… А я не собирался сидеть здесь и ждать, пока кто-нибудь достанет меня прямо сквозь многострадальную стойку.
Петропавловский, похоже, мыслил примерно так же — зато у Фурсова вид был сосредоточенно-хмурый и самый что ни на есть боевой: он скрючился за похожей на решето столешницей, втянул голову в квадратные плечи и даже успел вытащить откуда-то «наган», который я отбил у господ каторжан.
Хорошо хоть стрелять не начал — уж его-то за крохотным укрытием прибили бы сразу.
— Сиди тихо! — Я приложил палец к губам. — Сейчас пойдем отсюда!
Задняя дверь была у Фурсова чуть ли не прямо за спиной. Буквально в полуметре — но эти самые полметра еще как-то предстояло… пройти? Проползти? Или все-таки проскочить в надежде, что никто из Прошкиных прихвостней не окажется достаточно метким.
— Давай туда, — одними губами прошептал я, указывая на дверь. — Когда я скажу!
Видимо, мы все-таки болтали слишком громко — из-за окна раздалась ругань, и все три оставшихся револьвера одновременно загромыхали, снова засыпая нас с Петропавловским битым стеклом и ошметками дерева. Я завалился на бок и подобрался, вслушиваясь в сердитые голос «нагана» и «Смит-Вессона», к которым примешивался раскатистый далекий свист. Городовые не зря ели свой хлеб — и явно не собирались оставлять без внимания пальбу, которую устроили на Малом проспекте прямо посреди бела дня. Время поджимало, и Прошкины головорезы старались, не жалея патронов.
Один выстрел, два, три, четыре и пять — хором, оба сразу, шесть… Пора!
— Давай! — заорал я, вываливаясь из-за стойки. — Бегом!
Я стрелял размеренно, раз в одну-две секунды, и даже старался целиться, и все равно магазин опустел бессовестно быстро. «Браунинг» сердито рявкнул в последний раз, лягнулся отдачей в локоть и замер с отведенным назад затвором. Все, пусто — и на этот раз я, кажется, вообще ни в кого не попал: умом головорезы не блистали, но все-таки уже успели сообразить, что стоять в опустевшем проеме витрины во весь рост — далеко не лучшая идея.
Впрочем, стрелять в ответ тоже оказалась небезопасно — и мои товарищи успели рвануть к двери. Фурсов не стал разбираться, в какую сторону сторону она вообще открывается, или возиться с ручкой — просто снес хлипкую конструкцию могучим плечом и буквально улетел. То ли в коридор, то ли в подсобку. А может, прямиком на задний двор дома — разглядывать декорации за плечистым силуэтом я, понятное дело, не стал.
Петропавловский отступал еще эффектнее: толкнул меня в спину, споткнулся — но тут же выровнялся и рванул к двери тощей синей молнией, успев на ходу еще и швырнуть в окно бутылку то ли вина, то ли шампанского. Убить она никого, конечно же, не убила, но громыхнула знатно — так, что осколки зеленого стекла полетели во все стороны.
Впрочем, разглядывать сверкающую красоту я не стал — перекатился по полу, оттолкнулся — и бросился в распахнутую дверь следом за товарищами. И только краем глаза успел заметить, как на фоне окна снова выросла длинная черная тень. Раздалась ругань, сердито чихнул «велодог» — и руку чуть выше локтя будто прижгло каленым железом.
Хорошо хоть не в спину… Вряд ли даже полновесная трехлинейная пуля могла меня прикончить, но попади она в позвоночник — бегать бы я начал очень нескоро.
— Все, пошли, Вовка! — Петропавловский с грохотом захлопнул дверь, на которой тут же образовалась пара дырок. — Давайте, братцы — а то встали тут…
Меня уговаривать было незачем, а вот Фурсову, похоже, не терпелось погеройствовать. Он не только застыл на месте, но и даже попытался развернуться обратно — видимо, чтобы встретить врага с оружием в руках вместо позорного бегства.
— Не дури, баран! — Я не без усилия вырвал «наган» из могучей клешни и буквально сильной вытолкал Фурсова дальше в коридор. — Ходу, ходу!
Если выстрел прямо сквозь дверь и задержал Прошкино воинство, то совсем ненадолго: мы не успели даже выбраться из коридора на задворки проспекта, как сзади снова раздались вопли и ругань.
— Да твою ж… — простонал я. — Давайте во двор!
Место оказалось хуже не придумаешь — еще один дом, здоровенный сарай прямо напротив двери и всего три узких прохода, из которых один зачем-то заделали забором в полтора человеческих роста. Второй — длинная кишка без единого укрытия или выступа. В таком и захочешь — не промахнешься.
И третий — прямо перед нами. Тоже не предел мечтаний, но…
— Сюда!
Пуля свистнула прямо над ухом, я поспешил убраться из проема — и тут же бросился бежать. Неважно куда — лишь бы подальше от чужих стволов, огрызаться которым мне было, можно сказать, уже нечем: трофейный «наган» громыхнул еще пару раз и смолк, тоскливо звякнув опустевшим барабаном.
Нерадивый хозяин даже не потрудился зарядить оружие полностью.
Расклад и поначалу был от силы на троечку, а теперь и вовсе напоминал полный… полную неудачу. Патроны закончились, головорезы дышали чуть ли не в затылок, а бросаться с голыми руками на три или четыре ствола… нет, на это моих способностей определенно пока еще не хватало. Оставалось только удирать — рывком до здоровенного ящика с мусором, потом вбок и дальше снова прямо до самого угла.
Конечно, если раньше не подстрелят.
Я даже представить не мог, что меня сможет так обрадовать раскатистый полицейский свисток. Он прозвучал чуть победной фанфарой, с легкостью перекрывая и топот, и ругань и даже выстрелы — совсем близко, буквально в паре десятков шагов. Сразу за ним раздался рев мотора, визг шин — и во двор мне навстречу влетела черная машина с двуглавым имперским орлом и золочеными буквами на боку. Почти сразу за ней показалась фигура в белом кителе, и через мгновение я разглядел знакомое лицо.
— Дядька Степан! — заорал я. — Сюда!
Наверное, мы сейчас сами были изрядно похожи на разбушевавшихся хулиганов — всклокоченные, запыхавшиеся, без фуражек и портфелей. Но синие кители сделали свое дело: дядька Степан, рванувший уже из кобуры «наган», сердито поморщился — и жестом приказал нам убраться в сторону.
Впрочем, сражаться ему оказалось, можно сказать, уже не с кем: полицейский свисток и появление казенной машины действовали на головорезов, как крик петуха на нечисть. Темные фигуры во дворе на мгновение замерли — и вдруг, развернувшись, припустили в ближайший проход между домами так резво, будто всерьез собрались поставить какой-нибудь олимпийский рекорд.
— Стой! Стой, кому сказано!!! А ну… Э-х-х-х, ушел, зараза!
Дядька Степан с щелчком оттянул курок, подхватил «наган» второй рукой снизу, зажмурил один глаз — но стрелять все-таки не стал. То ли снова подвели немолодые глаза, то ли цель оказалась уже слишком далеко. А может, просто побоялся зацепить Фурсова, бестолково застывшего там, где застывать ни в коем случае не следовало.
— Вовремя вы, — улыбнулся я. — Еще немного — и остались бы от нас рожки да ножки.
— А ты тут какими судьбами, Владимир? — Дядька Степан неодобрительно проводил взглядом, «наган», который я как раз спрятал за пояс. — Стрельба, крики… Что тут у вас стряслось?
— Ограбить пытались. — Я соврал почти не задумываясь. — Налетели прямо в заведение, похватались за револьверы… Ну, и мы — то есть, я — тоже.
— Так и было, — тут же закивал Петропавловский. — Никак, каторжане заявились, господин городовой. Прямо среди бела дня — вот страху-то было!
— Совсем страх потеряли, ворюги треклятые… Да и вы хороши! — Дядька Степан отступил на шаг, разглядывая нас — и покачал головой. — Форменные башибузуки! Подстрелили кого?
— Двоих. Там, на улице лежат. — Я пожал плечами. — Еще один подраненный был — может, хозяин видел, куда уполз.
— Да уж, с тобой, Владимир, шутки плохи. Чуть что — сразу за «наган»… — вздохнул дядька Степан. — Стало быть, у нас тут самооборона?