Волков. Гимназия №6 (СИ)
Ну да — конечно же, медведя. При жизни косолапый был не из крупных, но мастер-чучельник постарался на славу, и выглядел зверь грозно — почти как живой. Распахнул зубастую пасть, вывалил язык, уперся в помост могучими лапами и застыл. В таком усилии, будто ему и правда оказалось не под силу сдвинуть с места свою поклажу, хотя единственным грузом саней была девица.
Вполне себе живая. Молоденькая, стройная, накрашенная до неприличного и облаченная… точнее, разоблаченная тоже до неприличия — из одежды на ней имелись только туфли, чулки в сетку, чисто символической длины пышная юбка и корсет со здоровенным алым бантом на груди. Видимо, девушку специально наняли заманивать падких до всего этакого посетителей, но время для всяких непотребств было еще слишком раннее, так что она просто развалилась на сиденье и потягивала из высокого бокала что-то подозрительно похожее на шампанское.
Я бы поставил свою фуражку, что к вечеру девица в витрине уже будет пьяна в стельку… А может, и не к вечеру — настроение у нее уже сейчас было весьма и весьма игривое: заметив меня, она отсалютовала бокалом, игриво подмигнула и даже изобразила воздушный поцелуй.
Я помахал в ответ.
— Эй, студиозус, — проворчал недовольный голос. — Тебе чего тут надобно?
Видимо, глазеть на девиц полагалось только господам при деньгах. Здоровенный швейцар в ливрее, которому куда больше подошло бы слово «вышибала» направился ко мне. Без особой спешки — в его обязанности наверняка входило только гонять всяких сомнительных личностей, а не устраивать с ними драку. Так что здоровяк шагал неторопливо, явно давая мне возможность удрать — и только потом размахнулся, чтобы отвесить подзатыльник.
Не вышло.
— Потише, любезный. А то рассержусь, — произнес я, сжимая широкое запястье так, что хрустнули кости. — Я к хозяину, по особому приглашению. Вели передать — его благородие Владимир Волков пожаловал.
— Это ты, значит, и есть лихой гимназист? — натужно просопел швейцар, пытаясь освободиться. — Пусти! Сам отведу, куда следует — Фома Ильич тебя уж заждался.
Заждался?.. Все интереснее и интереснее.
Я не стал спорить, и через мгновение уже поднялся по ступенькам и шагнул следом за швейцаром в полутемный зал ресторации. Тот даже не подержал передо мной дверь — просто толкнул тяжеленную створку так, что та распахнулась, пропуская нас обоих.
Угол оказался действительно медвежий — и внутри даже больше, чем снаружи: на антураже в заведении явно не экономили. Еще больше звериный шкур, чучела, деревянная сцена, заделанная под сарай, чуть поодаль и, конечно же, камин, над которым висела лосиная голова с размахом рогов метра этак в два. И снова оружие — какие-то коллекционные мушкеты с золочеными прикладами, сабли… Не знаю, сколько денег старший Кудеяров потратил на все это богатство — делал он это от всей широты сибирской души. Не знаю, успело ли добраться сюда мудреное слово «китч», но в оформлении зала и наивно-колоритное обаяние и откровенная безвкусица присутствовали в таком количестве, что я, пожалуй, не смог бы сказать, чего из них было больше.
— Сюда, — буркнул швейцар. — Надо наверх подняться.
Мы шли мимо пустых столов — для появления вечерних посетителей время еще не настало, а на обед в такие заведения наверняка ходили нечасто. Официанты в белоснежных сорочках скучали без дела у стойки, а девица в санях с медведем и вовсе, похоже уснула. Делом был занят только музыкант: сидевший на краю сцены цыган в красной рубахе задумчиво крутил колки на семиструнной гитаре, настраивая инструмент.
Тишь да гладь. Даже охрана — крупные бородатые мужики в двубортных мундирах — лишь провожали нас взглядом — и тут же снова отворачивались и снова пялились через витрины на улицу. Видимо, швейцар занимали среди местной братии особое положение, и никто не задавал лишних вопросов.
И все же когда мы шагнули на лестницу, я вдруг почувствовал себя неуютно. Света здесь определенно не хватало, простора было еще меньше, зато табачного дыма столько, что он намертво повис в воздухе густой сизой дымкой. Да и публика… спускавшийся навстречу плечистый бородатый мужик выглядел, пожалуй, поприличнее Прошкиных каторжан, зато зыркнул так подозрительно и недобро, что я с трудом подавил желание нащупать пистолет под кителем.
Впрочем, патронов в нем все равно не было.
Второй этаж «Медвежьего угла» отличался от первого разве что отсутствием лишней мишуры: чуть меньше чучел, голов и шкур на стенах, но тоже дорого и богато. Ковры на полу, отделка деревом темного оттенка, бархат тяжелых и плотных штор… кое-где поблескивало даже золото. Обстановка мало напоминала воровской притон или даже штаб-квартиру криминального воротилы, и все же я сразу сообразил, что здесь лучше вести себя прилично. Вряд ли старший Кудеяров пускал в святая святых кого попало, и это в некотором роде…
Обязывало.
— Фома Ильич! — громогласно позвал швейцар, распахивая тяжелую дверь. — Фома Ильич, к вам тут гимназист пожаловал.
— Ну, пусть проходит, раз пожаловал, — раздалось в ответ. — А ты, Василий, ступай. Работай.
В комнате оказалось так темно, что я даже не сразу смог понять ни какого она размера, ни сколько людей собрались внутри. Окна были плотно зашторены, а несколько тусклых ламп на стенах освещали только стол, затянутый сверху сукном. Слишком большой для кабинета — скорее он годился для игры в карты. Впрочем, у публики в помещении явно имелись дела поважнее: ни еды, ни даже напитков я разглядел. Значит, собрались обсудить что-то важное — и, судя по количеству пепла и папиросных окурков в здоровенной бронзовой пепельнице — беседа вышла не из легких.
Несколько человек на диванах и креслах вдоль стены наверняка были не более, чем статистами — то ли советниками, то ли подручными. А может, и вовсе самой обычной охраной, которую привел с собой один из тех, кто собрался за столом. Когда глаза чуть привыкли к наполненному табачным дымом полумраку, я разглядел самого Кудеярова, невысокого и полного господина с черной бородкой и золотым пенсне на носу.
И третьего — самого колоритного из всех. Настолько огромного, что по сравнению с ним все остальные в комнате казались чуть ли не худосочными карликами. Роста в нем было, наверное, метра два, не меньше, и если Кудеяров напоминал крупного бурого медведя, то этот вполне тянул на целого североамериканского гризли. Копна наполовину поседевших волос и почти белая борода только усиливали впечатление, и даже одежда ненавязчиво намекала на происхождение. Охотничья куртка не только смотрелась в этом зале чужеродным элементом, но и словно добавляла великану еще суровой таежной стати. Кудеяров-старший и мужики в коридоре приехали из Сибири — но этот, похоже, и вовсе привез ее с собой.
Сходство с хозяином не заметил бы разве что слепой. Не отец, конечно же — старше от силы лет на десять-пятнадцать. Скорее дядька… или брат, который явно прибыл в столицу совсем недавно. Если уж пока не успел ни обзавестись приличной городской одеждой, ни даже сходить к цирюльнику и постричься — серая грива разве что не лезла великану в глаза. Да и вообще цивилизация будто нарочно обходила его стороной.
А вот местная фауна, похоже, уже успела познакомиться… скажем так, поближе: из-под рукава куртки торчала повязка. Рана едва ли причиняла Кудеяровскому родственнику серьезные неудобства, и все-таки выглядела свежей: сквозь светлую ткань то ли платка, то ли оторванного куска чьей-то рубахи просочилась кровь, оставив небольшое круглое пятно.
Такой человек вряд ли стал бы совать пальцы в рот собаке или лезть рукой в мясорубку — а значит, тут постарался человек. Ударил чем-то тяжелым, полоснул финкой… или бутылочным горлышком.
— Все ж таки пришел, — негромко усмехнулся Кудеяров. — Значит — живой.
— Стрельба была на Васильевском, часа два назад. — Чернявый господин в пенсне повернулся в мою сторону. — Говорят, гимназиста совсем убили.
— Ну… слухи о моей смерти сильно преувеличены. — Я пожал плечами. — Хотя стрельба и правда случилась.