Исход (СИ)

Старуха поперхнулась очередной ягодой.
— Я тебе не ведьма, шельмец! Я знахарка! Моя волшба земная, от кореньев, растений лечебных, костей мертвых животных, амулетов да оберегов.
— А еще есть волшба небесная? — уточнил я, заинтересовавшись.
— Догадливый! Небесная волшба в опоре на земные штучки не нуждается. Волхв одной силой на мир влияет. А есть и чужая волшба, не из нашего мира — вовсе непонятная.
Я задумался. Откуда эта взяла эту классификацию? Выдумала? Во сне увидела?
— Значит, — заговорил я о другом, — выходить надо пешком и рано поутру. Ладно, мы поняли. Спасибо.
Мы встали и вышли из дома. Бабка Марина не задерживала. В сенях вокруг нас закружились мухи — результат близости загона для скота. Мы отмахнулись от них и вышли во двор.
Забравшись в машину, стали держать совет.
— Бросать машину с нашим добром нельзя! — заявил Витька.
Я не спорил.
— Сам понимаю. Но другого выхода нет.
— Как это нет? Возвращаемся и ищем другую дорогу.
Я кое-что прикинул в уме.
— Вот что, Витька, давай так. Сделаем пробную вылазку. Просто прогуляемся с минимумом обвеса в лес, посмотрим, что да как. Если Отщепенцы живут в дне пути, должны быть признаки, так сказать, цивилизации. Увидим эти признаки — пойдем дальше, если лес нежилой — возвращаемся, материм старуху и едем назад, до развилки.
— Договорились.
Мы вернулись на полтора километра назад по горам и заночевали в маленькой долине с ручьем. Долина — сплошное загляденье: живописные кусты и старые мощные деревья, свежий ветерок, прозрачный ручей. На склонах долины зловеще шумел густой непролазный лес.
До наступления темноты мы зарядили фонари под завязку, проверили автоматы, зарядили магазины, взяли запасные, прихватили еду на два дня, воду в баклажках и фляжках. Все это добро уместилось в два рюкзака.
Среди ночи я проснулся ни с того, ни с сего. Такое бывало. В палатке было очень темно и душно. Как по заказу, спустя мгновение после моего пробуждения сработали датчики движения, и гирлянда ожила — вспыхнул свет, стены палатки осветились. Такое тоже бывало и не раз. Иногда чувствительные датчики реагировали на пробежавшего ежика или белку, на пролетающую сову или нетопыря, иногда гирлянда включалась из-за движущейся от ветра ветки. Не слишком встревоженный, я привычным движением подхватил автомат и тихо, стараясь не разбудить мирно сопящего Витьку, выбрался через клапан наружу.
Снаружи было тепло, но гораздо свежее и приятнее, чем в душной палатке. Заливались сверчки, квакали лягушки в стоячей воде у ручья, в небе висела огромная луна, заливая серебром черный массив гор и леса.
Гирлянда светила вовне, и кусты на ближайшем склоне были видны до последнего листочка. Вдали, на границе света за кустами, мелькнула белая фигура, и я вцепился в автомат. Но это был не Урод и не Лего, это была голая девушка с гривой темных волос!
— Кира? — вырвалось у меня.
Почему-то подумалось, что это она. Я сдержал порыв схватить фонарь и побежать за ней.
В палатке заворочался и заворчал Витька. Но не проснулся.
Я смотрел туда, где продефилировала неведомая нимфа, пока гирлянда не погасла. Датчики больше не включались. Я постоял минут пять или дольше, потом вернулся в палатку.
Кто это был? Датчики среагировали на нее, мне не привиделось. Она не шарахнулась от света, как Погань. Выходит, это что-то другое. Но при этом она не заинтересовалась нашим лагерем, даже головы не повернула. Я прокрутил увиденное заново с помощью нейрочипа. Да, она не шарахнулась, однако быстро растворилась в темноте.
Возможно, это порождение Поганого поля… Не баба Марина ведь, превращенная ночью в прекрасную деву!
Я лежал на спальнике, прислушивался к звукам снаружи и еще раза три прокрутил “ролик”. Удобная штука этот СКН! Нимфа прошла за кустами далековато, нормально не разглядишь. Приблизить картинку не удалось — у апгрейда нет такой функции. Дева молодая, стройная, почти тонкая, волосы до талии.
Зачем обычному человеку гулять ночью в темноте по Поганому полю? Да еще и голой?
 
Я все ждал, что к нам явятся гости, но датчики не срабатывали, сверчки пели усыпляющие заунывные песни, и я вскоре уснул. Ко всему привыкаешь — даже к сну среди бугименов.
***
Едва рассвело, мы поднялись, наскоро перекусили. Я переобулся в нелюбимые берцы, которые чуть не выбросил. В сандалиях или туфлях по лесу не походишь. Переоделись в плотную одежду, загнали машину в буйные заросли, и Витька, ворча под нос, повесил на кузов висячий замок с рычажком в лабиринте. Аналогичный висел на дверях замаскированной мастерской. Пацану не нравилась идея оставлять все наше добро, он то и дело озирался по сторонам, выясняя, не следит ли за нами клятая ведьма или кто-то другой. Мы забросали машину ветвями так, что и с двух метров ничего не различишь.
Утерев пот, нацепили рюкзаки. Самыми тяжелыми были аккумуляторы и патроны, но в целом рюкзаки оказались вполне транспортабельными.
Ослепительный край солнца приподнялся над лесом, когда мы выступили в пешее странствие. Настроение у меня было не ахти, мучили тревога и неуверенность. Раньше мы не отправлялись в путешествие пешком по джунглям, и вчерашнее ночное приключение навевало беспокойство. Я не рассказал Витьке о ночной нимфе, так и представлял его ехидную усмешку и вопрос, не слишком ли часто я вспоминаю Киру, а то, мол, мерещится всякое.
Мы поднялись по плохо различимой колее наверх из долины и молча, экономя дыхание, зашагали то вверх, то вниз по горам. Под ногами встречались куски старого-престарого асфальта, зарастающего почвой, на которой росла трава. Оглушительно звенели насекомые, над головой вились мошки, в кустах перепархивали с ветки на ветку птицы. Жизнь в горах била ключом.
Когда добрались до избушки, баба Марина копалась в огороде, задрав кверху увесистый зад. Она услышала наши шаги и махнула рукой. Лица я не разглядел, но показалось, будто старая ведьма язвительно щерится.
На границе с джунглями перебрались через завал поваленных деревьев, цепляясь за ветки одеждой и рюкзаками. За завалом взору открылась тенистая, закрытая зарослями со всех сторон тропа шириной в три-четыре шага. Машина по этому тоннелю ни за что не проехала бы. Через пятьдесят метров путь перегородил новый завал.
Дорога была не просто хреновая, она была ужасная. Постоянно приходилось идти гуськом, наклоняться, отодвигать надоедливые ветви и паутину, вьющиеся сорняки, протискиваться, пролезать и ползти чуть ли не по-пластунски. Я активно использовал мачете по прямому назначению. Тропа заросла, ее покрывали груды веток и гнилой листвы, разрезали промоины, усеивали острые камни. Один неверный шаг — и улетишь либо под откос, либо вывихнешь ногу.
— Будто специально дорогу испортили, — отдуваясь, пробормотал Витька спустя час страданий.
— Не исключено, что специально… — прорычал я, разрубая очередную тонкую, но прочную лиану.
Солнце почти не проникало под свод тропы, и мы перемещались в темно-зеленоватом сумраке. Временами справа и слева от тропы вырастали гигантские вздутые сферы — ядовитые грибы. Те, что сидели в дерне близко от тропы, удалось рассмотреть: бледно-синюшные, с красноватыми прожилками, похожими на вены. Чувствовалась пульсация в глубине этих отвратительных существ, словно в них билось странное, ни на что не похожее сердце. Наверное, грибница пронизывает весь лес…
В какой-то момент забежавший вперед Витька напрягся, глядя куда-то налево.
— Что такое? — прошипел я.
— Не пойму… Словно смотрит кто-то…
Спустя минуту я тоже почувствовал. Стоит скосить глаза, боковым зрением улавливаешь, как на дереве появляется лицо. Переводишь взгляд — нет, просто случайный рисунок на коре старого дерева. Шизофреническая парейдолия.
Остановившись, мы постояли, вращая головами и прислушиваясь изо всех сил. В лесу было тихо, если не считать шорох ветвей и треск сучьев вдали (зверек крадется?), и темно, между деревьями колыхались полотнища белой паутины.