Ретроспектива (СИ)
Последнее произнесла едва слышно, насаживаясь сама на готовый ствол, ловя последний, полный любования взгляд, прежде чем закрыть глаза…
Впереди прекрасный день. А день, что начался вот так, плохим быть не может.
Ну и дуры их бабы, будь покойный князь хоть вполовину так умел в спальне и силён мужски, я бы его почитала, как Мать-Землю, хоть итак никогда неуважением не обижала.
Стоило только прогнать утреннюю негу и томление, как заспешила к своим вьёрнам. Те уже терпеливо меня дожидаются, кружа над замком свои танцы, торопятся с доносом. А торопиться было чего. Картина, что они мне показали… не была я к ней готова. Ждала чего угодно, но не того, что как только башенные часы пробили полночь, из ондолийской свиты отделился мужчина, оставив остальных в трактире.
По пустынным, узким мощённым улочками, он пробирается к роще, что аккурат подпирает… подпирала крепостную стену… Прячась в тенях, что отбрасывает низкая, покатая луна…
____________
Тот самый вельможа, с которым Тосэя наша забавлялась.
Кафтан сменил на крестьянский. Неужто думал, что не признает никто?
“А что там голубки наши?” — кликнула Тулупчика, что сидит тут же, на скамейке, двумя лапками держит очередную креветку, что собирался проглотить.
“А всё. Окончилась лубовь. Замуж он её позвал”, — крысиная пасть зачмякала кушаньем.
“И?”
“И усё. Тойка наша хоть и ветреная, но свободу свою любит не меньше, чем ухажёров менять”.
“От ворот поворот, значит…”
Крыс не ответил, заглотил очередного гада. Молчание — знак согласия.
Я с этого… да и с другого Ондолийца за всё спрошу! Был бы кто свой — наказала бы не меньше. Хоть и представить не могу, кто бы из итвозцев на такое мог решиться. Любой горожанин знает — виновного всегда отыщут, редко какое злое деяние у нас без наказания обходится.
Написала казначею. А когда тот прислал мне требуемое, сверху прилетела причка от Вереха: Тосэя просит с княгинюшкой свидеться. Дело у ней личное, деликатное.
Вооружилась талмудом от казначея, лишь взгляд в него теперь пёк меня изнутри, аж дышать, собака, не даёт. Одно дело смириться с потерями. Никто в Итвозе не сумел бы мне возместить убытки от спаленной рощи, но вот этот заморский шутник — явно не последний человек у себя на родине. Последние в сваты с королями не ездят. А по сему: своё я стребовать намерена. Да ещё и сверху… ну это хорошо бы. Попытаться можно.
А пока же Тосэя ждала меня у двери княжеского кабинета, куда я вышла аккурат с тайной тропы.
— Пошли, — чернобровка двинулась за мной.
Как же хороша! Любо-дорого посмотреть! Жалко, что девка замуж не хочет за ондолийца, а то бы можно было такой калым за неё стребовать… ну да ладно. Да и не дочь она мне…
А богатства бы здесь остались, как ни крути…
Не мои то деньги, негоже и горевать по ним!
— Рассказывай.
— За защитой я пришла, княгинюшка. К тебе, больше не к кому, ты одна меня и понять сможешь, и защитить. Страшно мне, — слушаю, вот и слышу, а всё одно: любуюсь. Как коса чёрная на солнце блестит, щёчки гладкие раскраснелись, губы, что малина… Ох, хороша Тосэя! Да она не вельможи, такая и короля достойна!
Чумную, дурную мысль прогнала подальше. У короля тут только одна зазноба, а Тосэю ему лучше бы и вовсе не видать!
— Всё, как на духу рассказывай, тогда и мне ловчее тебе помочь будет.
— Есть среди гостей ваших, купцов иностранных, один. Ладный, видный. Мы гуляли с ним несколько раз. Поозорничали, — карие глаза блестнули, дабы я не сомневалась, как озорничали, — я-то думала: веселимся просто, он заезжий ведь. А он замуж меня позвал…
— А ты, стало быть не хочешь?
— Что же я совсем полоумная?
Вот сейчас немного не поняла.
— Поясни.
— К нам по весне заезжали купцы из Вотэрда, так они и говаривали, что в Ондолии той нравы, почище, чем в темнице. Что торгуют они своими сёстрами, да дочерьми, замуж за того отдают, кто калым больший поставит. А у девиц и вовсе не спрашивают. А как свадьба отыграется, всё по правилам, да по приличиям. Дома сиди, вздохнуть громко бойся, чтобы бескультурной никто не обозвал… Из дома даже одни не выходят они! Сопровождать всегда старая родственница должна. А ежели нет: позор и бесчестье. И не уйти никак, домой дорога закрыта, выкуп уплачен, сама никуда не пойдёшь. Там даже дом нельзя женщине купить, всё мужчина. Он хозяин и господин. Хочет — бьёт, хочет — ласкает. И в своём праве!
— Неужто всё так? А не мог приврать тот купец?
— Мог, — неожиданно я выдохнула.
— Да только и до него, все батюшкины гости одно и то же говорят. Только ондолиец пел соловьём: как у них хорошо да сладко, как жена герцога… — мысленно присвистнула, представляя навскидку, какой выкуп можно было бы запросить, — жила бы там, как сыр в масле. Только мне такого не надобно. Пойди что не так? Тут из дома кузнеца мне четверть колокола до батюшкиного дома бечь, а там? До свадьбы они все сладкие да пригожие.
— Поняла, поняла. От меня-то что надобно?
— Не принял он отказа. Сказал, что таким как он не отказывают. Что честь мне большую сделал, а я опозорила его… Только где ж я позорила, когда никто и не слахал нас? Чую я, что не отступится он, что-то может выдать, каверзу какую.
— Я отправлю за тобой магический пригляд… но можешь пожить тут пока, во дворце, рядом. Но гости здесь же, хоть и в другом крыле, столкнуться можете.
— Спасибо, княгинюшка! Спасибо, родненькая! — Тосэя бросилась на колени, схватила мою руку, что вмиг похолодела от эдакой выходки, — я знала, что ты не откажешь! А батька: “не ходи, дурында, глупостями своими владетельницу отвлекать! У неё итак бед полно!”. А я знала, знала, что ты вступишься! Что не откажешь!
— Встань немедля! Чтобы не было такого больше. Мне этого-такого не надобно! Иди. Не бойся, но и на рожон не лезь!
глава 10
Отправила фамильяра прознать, не якшается ли где снова ондолиец, а когда тот обернулся, любовно пригладила все подсчёты, лист к листу…
Значится, они там любят властвовать сами и распоряжаться, ну что же… покажу ему и покорность и подчинение, глядишь, удастся деньгу свою вернуть!
Преисполненая самым лучшим расположением распахнула дверь и… чуть не влетела в епископа.
— Ваше святейшество! — отпрыгнула от массивной фигуры, в которую чуть было не врезалась.
— Княгиня, — святой отец, раскинувший руки от неожиданности, сводить их не торопится.
Будто я передумаю, я всё же упаду на бедного служителя церкви.
— Вы ко мне?
— Дда, конечно. Вы позволите? — кивнул он на порог.
— Пожалуйте.
— Куда-то собирались?
— Это терпит, — а как иначе? Я ж теперь, вроде как твоя должница, — чем могу быть полезна?
Откашлялся, занимая собой всё кресло.
— Возможно, это я смогу быть вам полезен? — на мой вопрос в глазах добавил: — на утренней молитве мне рассказали о случившемся. Хоть это преступление и находится в сфере светской власти, я, в знак своего расположения и дружбы с ней, хочу предложить свою помощь в расследовании…
— Благодарствую… чем же вы можете помочь? У святой церкви появились толковые следователи, а мы и не знали? — попыталась пошутить. Никто не посмеялся. Потеха — не моя сильная сторона.
— Конечно нет, — всё же оценил, мягко улыбнулся, от чего всегда острое лицо немного смягчилось. — У церкви несколько другие инструменты, как то, доверие и вера людей, жажда чуда, надежда на спасение… то, чего не может дать государство.
— Положим, — кивнула, — что вы предлагаете?
— Уделить больше внимания на исповеди тем прихожанам, на кого укажут дознаватели, вывести того на откровения при исповеди, повлиять на него словом создателевым… — хорошие методы. Тихие и очень действенные для простого человека. — У меня так же есть предположения, которыми я хотел бы с вами поделиться, чтобы помочь, — серые глаза смотрят внимательно и спокойно, от улыбки не осталось и следа, снова тот самый глава эстесадской церкви. — И у вас и у Долва есть и другое имущество… захоти злоумышленник причинить вред или насолить, а убийств не подразумевалось, не дом подожгли… то могли бы поджечь его виноградник или ваш склад… из чего делаем вывод: преступник не знал о втором собственнике, или же намеренно хотел навредить оливковому предприятию… конкурент? — Все знают, как бы ни были дела, запасов ваших хватит, пока на обгорелых пнях появятся новые росточки… — большие пальцы, его скрещенных на коленях рук, крутили невидимое колёсико, в такт повествованию, — если же поджигатель не знал ни о втором компаньоне, ни о свойстве оливы… выходит, он неместный…