«АрктидА». 20 лет. Академический метал без цензуры
Аккорд 3. Дмитрий Машков (Машков)
Появление клавишника в группе стало судьбоносным. Дмитрий Машков всегда был творческим, эмоциональным и увлекающимся ребёнком. Всему, за что брался, он отдавался всецело и с головой, а если что-то не получалось, то злился и налегал с утроенным рвением.
Музыка ворвалась в его жизнь в раннем детстве – с шести лет он играл на фортепиано. Потом к Диме приехал в гости двоюродный брат, сел за инструмент и сыграл красивую аккордовую последовательность из тоники, субдоминанты и доминанты. Дима очень впечатлился, но был маленьким и повторить такое произведение не смог. После чего разозлился и настырно его выучил. И даже придумал свою мелодию на эту последовательность, впервые реализовавшись, как композитор в нежных шесть лет.
Родители увидели рвение маленького Димы и отдали его в музыкалку, которую он дико ненавидел. Диме не нравилась учительница и то, какие произведения она давала ему учить. Он хотел играть «К Элизе», а ему отвечали:
– Это произведение слишком сложное для тебя…
После такого заявления Дима психанул и перестал ходить на занятия, убегая с уроков. В итоге его отчислили из музыкальной школы. Но Дима засел дома и разучил эту запретную «К Элизе» сам. Она у него прекрасно получилась. Тогда и проявилась его великая любовь к творчеству Людвига ван Бетховена. Это сыграло основополагающую роль в дальнейшем творчестве Димы, поскольку Бетховен – драматический композитор. А зерно метал-музыки держится на драматизме и надрыве.
Родители поразились упорству сына и наняли ему репетитора по фортепиано. Прекрасную учительницу, Альбину Геннадьевну, которой Дима в музыкальном смысле многим обязан. Она увидела в маленьком упрямце потенциал и буквально сразу начала разбирать с ним «Патетическую сонату» Бетховена, «Прелюдию до-диез минор» Рахманинова, «Полёт шмеля» Римского-Корсакова в обработке Рахманинова и «Вальс до-диез минор» Шопена.
Шло тяжело и плохо, но Дима кипел и назло всему учил эти произведения. К тому же, они оказались хорошей конкурсной программой пианистов. В одном из таких конкурсов учительница предложила Диме поучаствовать. Что такое конкурс и с чем его едят, он не знал, но звучало интересно, по-новому, и Дима согласился. Правда, главным условием было то, что обязательно нужно представлять какую-то музыкальную школу.
Делать нечего. Дима сообщил об этом родителям, и его снова устроили в музыкалку. С учительницей он продолжал заниматься, готовясь к конкурсу.
Когда пришло время отправляться на конкурс, Диме было всего девять лет. Для своего возраста и первого в жизни настоящего Международного конкурса пианистов он сыграл довольно сильно: пятое место из шестнадцати возможных. Что очень достойно, учитывая огромное количество конкурсантов, прибывших из разных стран.
Но после этого конкурса Дима понял, что ненавидит, когда его игру или что-то другое оценивают и судят. Ибо не людское это дело – судить. Он стал ненавидеть экзамены и конкурсы. Все эти лица, которые смотрят с неприкрытым снобизмом, будто говорят: «Ну давай, удиви меня, толстячок».
Однако музыкальная школа подарила Диме второго преподавателя, который, пусть и обучал его недолго, но дал азы композиторского искусства. Звали её Екатерина Алвиановна. Занимаясь с ней, Дима понял, что сочинять музыку – это его.
Под руководством Екатерины Алвиановны совсем юный Дима сочинил две собственные сонаты для фортепиано, вальс-фантазию на тему Шопена, несколько пьес и ещё ряд произведений.
Потом девятилетнего Диму решили пихнуть в школу Римского-Корсакова в Санкт-Петербурге. Там его снова оценивали дяди и тёти, поправляя средними пальцами свои очки на носах, и говоря с кривыми лицами напыщенным тоном:
– Слабовато играете, молодой человек. Надо было раньше приходить, года в четыре-пять.
Для увлечённого музыкой ребёнка, готового заниматься сутками, это стало глубоким потрясением. Неприкрытая грубость и снобизм поразили его так сильно, что Дима бросил музыку и в течение пяти лет почти не подходил к фортепиано. Лишь иногда, пока никто не видит, он поигрывал то, что знал, для души, до самой встречи с Васей Смолиным.
Дима пробовал себя в спорте. Сначала занимался дзюдо, а в подростковом возрасте Диму отдали заниматься баскетболом. Но со спортом у него ладилось с переменным успехом – он часто травмировался.
Однажды на баскетболе ему повредили руку, пришлось восстанавливать. А потом серьезно травмировали глаз, пришлось перенести не одну операцию и забыть о баскетболе. А когда решили вспомнить с друзьями детство и, балуясь, побороться на снегу, Диме случайно сломали ногу.
Но спустя многие годы Дима понял, что со спортом его травмы не связаны. Просто он такой неуклюжий и честно над этим шутит. Став чуть старше и поднабравшись опыта, Дима решил, что самая главная сила Homo sapiens – это его «сапиенс». Что, конечно, не помешало ему, как и большинству парней, побывать в разных рукопашках. Но в физический конфликт Дима вступал редко и в крайне опасной ситуации, когда совсем не было выхода.
На момент, когда будущая «АрктидА» искала клавишника, Дима считал себя басистом и со всей силы лабал на басу в дуэте со своим братом Антоном Меньшиковым. В то время мощное классическое музыкальное образование по классу фортепиано у Димы уже имелось. Но любовь к хэви-металу проявилась, когда Дима приехал в гости к своему брату Михаилу в Иркутск. Брат достал кассету, которую двадцать минут назад вынул из унитаза, потому что случайно её туда уронил. И поставил Диме песню «Battery» группы «Metallica».
– Ох*еть! Что это?!! – воскликнул Дима.
– Это трэш-метал, – ответил брат.
Прослушав одну сторону кассеты, Дима попросил перевернуть, а там услышал песню «Animal house» группы «U.D.O.». Вокал был настолько противным, что аж классным. Дима влюбился в само звучание гитар, барабанов, и именно тогда в его голову было посеяно семя звукорежиссуры.
Потом он обслушался «Сектором Газа», «Rammstein», Михаилом Владимировичем Кругом, Людвигом ван Бетховеном и всей когортой классических композиторов. Из этого калейдоскопа в Диме вспыхнула неистовая тяга создавать что-то своё. Авторское.
Дима учился в гимназии № 59 города Улан-Удэ. Это школа «ухоженных аристократов» и прочей интеллигенции. Но свободное время Дима проводил с ребятами из школы № 42. Совершенно обычной. Там можно было встретить всех: музыкантов, воришек, гопоту и даже мелких авторитетов. Друзей он старался заводить тоже с улицы. Эти два мира так и остались в душе Димы, как сочетание несочетаемого.
Солнечным вечером, в знаменитой каморке 42-й школы, Дима лишился девственности с девчонкой именно из 42-й школы. Эта же девчонка через несколько дней на тусовке познакомила Диму с обладателем ключей от каморки – очень популярным в школе парнем, тем самым Васей Смолиным из группы «Аркаим».
Тусовка проходила жарко, с девчонками, песнями и плясками. Дима представился Васе как басист, ибо считал, что рок-музыка должна играться на гитарах. Вася, ухмыльнувшись, отодвинул очередную откровенно вожделеющую его барышню и предложил:
– Давай смотреть, что у тебя за аппарат. Он где?
– Дома у меня, – скромно ответил Дима.
– Значит, к тебе.
Бас-гитара у Димы была довольно неплохой – «Silver Star», аналог «Ibanez’а». Позже парни из разных групп стали называть её «конфетка». Вася понимал, что играет в Улан-Удэ чуть ли не круче всех, и, спокойно взяв Димин бас, начал выдавать такие звуки, что Дима воспринял его как бурятского Джако Пасториуса и Билли Шихана.
Вася играл и слэпом, и тэппингом – по-всякому. Через тридцать секунд Дима понял, что ему в рок-музыке ничего не светит. Его постигло масштабное удручение, внутри всё погасло, а мир в очередной раз потерял краски.
Вася закончил бахвалиться на басу, его взгляд упал в угол на запылённый синтезатор.
– О! Твоя клава? – поинтересовался он.
– Моя, – признался Дима.
– Играешь?
Дима смутился ещё больше.