Не проси прощения (СИ)
Марина и Максим на этих фотографиях росли. И выглядели счастливыми. Дни рождения и другие праздники, поездки на природу и море, просто что-то забавное — фотографий было много, очень много. И на каждой оказывалось то, о чём Виктор не имел понятия. Начиная от мелочей вроде одежды, заканчивая чёрным спаниелем. Когда Горбовский чуть ранее увидел его на фотографии рядом с новорождённой Ульяной, то как-то не придал значения… а теперь выяснилось, что эту собаку завели, когда Марине и Максиму было лет по пятнадцать. И Виктор даже не знал, мальчик она или девочка.
Часа через два, в самый разгар рассматривания фотографий, Горбовский не выдержал и написал Ире краткое «спасибо». Она не ответила, да и не увидела сообщение — видимо, всё ещё смотрела спектакль. Но Виктор не сомневался, что, даже если бы увидела, вряд ли написала бы что-то в ответ.
Он всегда знал, что Ира не настраивала против него детей, но Горбовский и сам с этим справился в тот день, когда они увидели его и Дашу в ювелирном магазине. В то время Виктор находился для них — особенно для Марины — на пьедестале, он был любимым и обожаемым, самым лучшим… и падение оказалось болезненным. Слишком болезненным. Виктор в одночасье потерял для своих детей всякую ценность, превратившись из родного человека в чужого и подлого предателя.
А Даша… Горбовский понятия не имел, где она сейчас, но малодушно надеялся, что у неё всё плохо. Не должно у таких «людей», как она, быть всё хорошо.
Не зря же существует закон бумеранга…
.
Рождение близнецов принесло Виктору и Ире много счастья, но и проблем тоже. Поначалу всё казалось нескончаемым кошмаром — бесконечные подгузники-пелёнки-стирки-кормления-крики-колики, бессонные ночи, громоздкая двойная коляска, которая не влезала в лифт — приходилось поднимать вручную, благо жили они в то время на третьем этаже. Теперь Виктор понимал, что на самом деле им с Ирой несказанно повезло — Марина и Максим не были капризными детьми, болели редко и по ночам просыпались не очень часто. Но самое главное — когда один из них орал, второй (или вторая) молчал, а не поддерживал совместным криком. Вопили близнецы действительно чаще всего по очереди, а не вместе, и это спасало Иру, когда она оставалась с ними одна.
Помогали все — и родители Виктора, и мама Иры, и её брат (Наталья Никитична продала квартиру в Калуге и вместе с Толей переехала в Москву, как только сын закончил школу). И няню нанимали. Но дома всё равно царил перманентный хаос, и из спокойной девочки жена быстро превратилась во взбудораженное существо, вечно торопящееся и дёргающееся по любому поводу и без него. Это порой угнетало, поэтому Виктор, как только близнецы немного подросли, сказал:
— Иди доучивайся. Тебе ещё целый курс.
Ира ужасно обрадовалась. Она ведь ушла в академ и возвращаться не планировала, понимая, что с двумя детьми ей будет не до этого. Да и зачем? На работу устраиваться можно только, когда близнецы пойдут в школу, и то не факт: к этому времени её гипотетический диплом филолога протухнет. Кто её возьмёт с двумя детьми и без опыта?
Всё это она вывалила на Виктора, но он был непреклонен.
— Тебе нужно отвлечься, а то совсем быт поглотил.
— Я плохо выгляжу? — забеспокоилась Ира, и Горбовский честно соврал:
— Нет. Ты просто устала и погрязла в дне сурка. Нужно разнообразие, иначе у тебя начнётся депрессия.
На самом деле, Ира действительно тогда выглядела не очень, но это была не её вина, Виктор понимал и не желал обижать жену. Близнецы отнимали много сил, а ещё ведь нужно было следить за домом, готовить и убираться. Родственники и няня могли помочь с детьми, Виктор ходил за покупками, но всё равно львиная доля забот была на Ире. И накопившаяся усталость давала о себе знать — и серым цветом лица, и синяками под глазами, и нервным состоянием.
Учёба пошла Ире на пользу. Она расцвела, стала лучше выглядеть, и настроение тоже выправилось. Виктор был доволен. Хотя больше никакой пользы в том, что Ира всё-таки закончила институт, не было. На полноценную работу она так и не вышла, только иногда пыталась подрабатывать по мелочи — то рецензии какие-то писала, то была модератором группы в социальной сети, то ещё что-то. Горбовский никогда не воспринимал это как работу, скорее как необходимость переключиться от быта на что-то другое, и не возражал, наоборот — поддерживал Иру в любой инициативе.
Между тем близнецы росли. Пошли в детский сад, затем в школу, в один класс. И если раньше они в основном дружили друг с другом, то со школы у обоих появились свои компании. У Максима, естественно, из мальчишек, а у Марины — из девчонок. Между собой дети тоже общались, и хорошо, но уже не были абсолютно неразделёнными, как до школы. Виктор немного огорчался из-за этого, а Ира смеялась.
— Ты что, это нормально, — утешала она его, — они ведь разного пола. Само собой, что Максу интереснее с мальчиками, а Ришке с девочками. Главное, что они при этом и друг друга любят и ценят.
Да, это было правдой, и Виктор, оглядываясь назад, понимал, что причиной подобной дружбы были не только характеры близнецов, но и Ира с её воспитанием. Она делала всё, чтобы Марина и Максим дружили, поддерживали друг друга и осознавали: остальные друзья могут прийти и уйти, а вот они навсегда останутся братом и сестрой. И Виктор знал, что у Иры получилось. Вот у него — нет, а у неё — да.
Хреновый из него отец и муж, как выяснилось. А ведь он когда-то гордился своей семьёй…
13
Виктор
Горбовскому было что вспомнить о тех временах, когда они были счастливы вместе с Ирой и детьми. Счастье не было радужным, бывало всякое — и проблемы, и ссоры, и скандалы. Последние, правда, в основном между близнецами — Виктор и Ира если и конфликтовали, то чаще всего тихо. Точнее, громким был один Виктор, а Ира старалась как могла снизить градус его возмущения. Она вообще редко выходила из себя. Возможно, поэтому и получила сразу инфаркт вместо банальной истерики, которую могла бы закатить другая женщина на её месте.
Но, чем старше становились близнецы, тем больше свободного времени появлялось у Иры, и в конце концов она всё же пошла на работу — обычным секретарём, больше её никуда не брали. Получала какую-то ерунду, ещё и начальник попался самодур, и Виктор, заметив, что жена начала сильнее нервничать, заставил её уволиться.
— Ты мне нужна спокойная и счастливая, а не это вот всё, — сказал он тогда, горячась. — Лучше… не знаю… вязать научись. Или валять из шерсти, говорят, это сейчас модно.
— У меня руки не из того места растут, — возразила Ира, но он только отмахнулся. И задумался о третьем ребёнке, понимая, что малыш помог бы жене отвлечься, да и возраст у неё был подходящий, и близнецы выросли, теперь не нужно было круглосуточно их пасти. Предложил Ире — и она с радостью согласилась.
Но в отличие от прошлого раза в этот всё получилось не так. Сначала Ира долго не могла забеременеть, затем у неё случился выкидыш, в третий раз — замершая на маленьком сроке беременность. Ира переносила всё стойко, не жаловалась, хотя и расстраивалась ужасно. Стала мрачной и неразговорчивой, и Виктор, приходя в то время домой, раздражался из-за поведения жены. Он по натуре был менее чувствительным, чем Ира, — понимал, почему она огорчена, но не понимал, почему настолько. Ведь у них уже есть двое детей! Ладно бы не было. Зачем же себя изводить?
Кроме того, именно в тот год Виктор решил наконец организовать собственную стоматологию, и ему было немного не до семьи — боялся прогореть, не выдержать конкуренции. Пахал как проклятый, искал деньги и кадры, света белого не видел. А дома вместо улыбчивой Иры — хмурая Ира, которую видеть не хотелось. Горбовский даже стал замечать, что отчего-то избегает близости с женой, потом понял, в чём было дело. Он боялся, что Ира вновь забеременеет, потеряет ребёнка и расстроится. Хватит с неё расстройств!
И в этот временной период, когда они с Ирой существовали рядом на максимальном за все годы брака расстоянии друг от друга, в жизни Горбовского и появилась Даша. Молоденькая студентка меда, двадцати лет от роду, которую он взял на работу своим ассистентом. Девушка была понятлива и расторопна, и у Виктора с самого начала не было к ней практически никаких нареканий — идеальный работник, да и только. Вежливая, старательная, милая и обаятельная. «Приятно на неё смотреть» — так он тогда думал.