Одна из них

«Ангел… помоги слабым и немощным, придай им сил и спаси от страшного недуга…»
Ремко не отводил глаз от гобелена. Смотритель затих за спиной – ушёл, может быть? Неважно.
«Прошу тебя от всего сердца: излечи их тело и душу. Эти люди не заслуживают такого наказания… Господи, да никто не заслуживает такого наказания! Я буду рядом с ними и не уйду, пока последний из них не встанет и не продолжит путь. Да и тогда я не брошу их. Ты же знаешь, Господи, что каждый из них особенный, каждый – частичка жизни, которую Ты сотворил. Прости их! Излечи их, чтобы они снова могли трудиться и заботиться друг о друге. Верни им будущее. Я никогда не забуду Твою доброту, и эти люди тоже будут помнить вечно. Прошу тебя, Ангел, помоги больным. Освободи…»
Мысленно Ремко добавил к своей неуклюжей молитве «Отче наш» и даже не заметил, как по привычке перекрестился.
Опустив глаза, он побрёл обратно к выходу. Больно признавать, но ему не стало легче, как бывало в детстве, когда он каждое воскресенье ходил с родителями в церковь.
Ремко вышел из храма, как и зашёл, с пустыми руками. Тяжёлая папка с деньгами осталась в подвале. Уже наполовину пустая, она лежала на голом полу среди коробок с лекарствами, которые были так необходимы тем, о ком он молился.
У него за спиной на стенах ровно горели разноцветные свечи – красные, зелёные и синие. Резкая, совсем неподходящая к этому месту поп-музыка выплёскивалась из приёмника на столе смотрителя. В кристальной звезде, обычно прозрачной и ничем не замутнённой, клубился туманный сгусток.
δ
С некоторых пор в груди у Вилмора Госса поселилось прежде незнакомое гнетущее ощущение неправильности его жизни. Объяснить эту неправильность он не мог, но знал, что, если бы ему снова довелось встретиться со своей бабушкой, крошечной старушкой с выбивающимися из-под чепца белыми завитками волос, она бы посмотрела на него, покачала головой, отвела глаза и сказала: «Неправильно живёшь, Вилли, нехорошо, нехорошо…»
Бабушка могла судить Госса, ведь на то она и бабушка, но Госс – разве он судья другим? И разве ему рассуждать о вине и невиновности, о преступлении и наказании? Ещё недавно всё казалось таким простым! Монотонная работа в изоляторе не напрягала, Госс не любил перемен и тем более не хотел быть двигателем этих перемен. Теперь же, когда его повысили в должности и поручили – лично Роттер поручил! – дело фальшивой принцессы Амейн, ему приходилось принимать решения, которые выполняли его подчинённые. Впервые в жизни у Госса появились люди в подчинении, а ведь он об этом совсем не просил. Да, всё стало чертовски неправильным.
Если забыть об этом гнетущем ощущении, этом липком комке в груди, утро Госса выдалось спокойным и солнечным. На завтрак были фрукты и творожные блинчики с мёдом. Взрослый сын Госса сидел тут же, за столом в кухне, уткнувшись в книгу, и пил уже третий стакан сока. Когда в его руки попадала книга, Тобиас больше ничего вокруг не замечал.
– Тоби, тебе надо что-нибудь съесть, – сказала Ренни, когда сок в пакете кончился.
Родителей поражала любовь сына к чтению – он даже в армию взял с собой не менее дюжины книг, в ущерб количеству носков и рубашек, а обратно привёз, кажется, ещё больше.
– Так, ну-ка убери книгу, – строго сказал Госс, вспомнив, что он глава семьи. – Давайте поедим по-человечески хоть раз в неделю!
– Пап!.. – Тоби на секунду оторвался от учебника, чтобы запротестовать, но, встретившись глазами с отцом, тут же заложил страницу и спрятал книгу под стол. – Ладно, извините. Что тут у нас? А, творог… Но я не голодный.
– Почему? – воскликнула Ренни. – Милый, ты вернулся из армии! Я думала, ты похудеешь…
– Куда ему худеть, – усмехнулся Госс. – Он и так как селёдка.
– Как селёдка, пап, серьёзно?
Тобиас приподнялся на стуле и взглянул на своё отражение в дверце буфета. Он и правда был довольно нескладный, высокий и худощавый – свитера, хорошо сидевшие в плечах, всегда оказывались ему слишком коротки. Однако сравнение с селёдкой явно показалось Тобиасу оскорбительным.
 
– Что читаешь? – спросил Госс, зная, как отвлечь сына от неудачной метафоры. Тот сразу оживился.
– Жутко интересную книгу нарыл в библиотеке…
– Ты вообще нормальную работу искать собираешься? – перебила Ренни. – Пора бы! Ты же сказал, что библиотека – это на неделю-две, и что?
Тобиас поморщился, но не успел ответить – в дверь позвонили, и Ренни исчезла в коридоре.
– Я читаю сравнительный анализ астрономических карт нашего мира и Поверхностного, – Тоби обратился к отцу. – Довольно старый уже, то есть не хватает новых данных, но написано славно, из королевских архивов, наверное. Я даже не знаю, как…
– Вилмор! – голос Ренни из коридора звучал напряжённо. – Это к тебе! Из правительства…
Госс озабоченно сдвинул брови и отложил нож с вилкой. Рука дрогнула, и приборы тревожно звякнули о тарелку. Вызов в воскресное утро? На прежней должности его не беспокоили по выходным. Его вообще никогда не беспокоили.
На пороге квартиры стоял щекастый парень в форме, с внушительной кобурой на широком поясе и в красном берете – то ли полицейский, то ли почтальон. Ренни пригласила его пройти в коридор, но парень лишь качнул головой: он ждал Вилмора. Госс сразу узнал личного посыльного Роттера – Купидона, как его звали за глаза.
Купидон протянул Госсу запечатанный конверт и расписку. Вилмор подписался, прислонив бумагу к косяку двери; руки тряслись, и подпись вышла корявая. Посыльный дважды хлопнул себя по груди и удалился. Вилмор Госс несколько секунд таращился на опустевшую лестничную площадку, затем медленно прикрыл дверь, щёлкнул замком и прошёл в кухню. Пожёвывая губами, он некоторое время стоял, изучая печать Роттера и не решаясь вскрыть послание. Он не знал, что внутри, но конверт был словно тлеющий уголёк, готовый перерасти в пожар. Сладко пахло мёдом и творогом, жёлтые выцветшие занавески колыхались у открытого окна. А ведь как хорошо начинался день!
– Ну что ты, Вилли, давай я прочту, – не выдержала Ренни. Это, конечно, было запрещено.
Краем глаза Госс заметил, что Тоби снова достал книгу и как ни в чём не бывало продолжил чтение, покусывая блинчик. Безразличие сына вывело Госса из оцепенения. В самом деле, ведь это просто буквы! Буквы складываются в слова, слова – в приказ. Каким бы он ни был, это всего лишь символы на клочке бумаги.
 
«Уважаемый Вилмор, – так начиналось послание Роттера, – не желая портить себе воскресенье, шлю записку вместо личной встречи. Итак, ты облажался. Мои указания были: 1) Доставить В. из Роттербурга в тюрьму Флоры. 2) Доставить В. № 2 в тюрьму во Флоре. 3) Держать обеих в одиночных камерах, встреча В. и В. № 2 нежелательна и недопустима. Почему обе оказались в Роттербурге? Я не желаю терпеть их в своём городе. Задача: немедленно отвезти девиц на юг, держать во Флоре. Оставаться там до получения дальнейших указаний от меня лично! Роттер.
 
P. S. Всё ещё благодарен тебе за тот звонок, поэтому никаких санкций. Но это в последний раз!»
 
– Ну, что там? – Ренни с волнением следила за выражением его лица. Вилмор поджал губы.
– Глупости, – сказал он. – Вроде как я приказ неверно исполнил. А это неправда: он мне сказал «в Роттербург», а не «во Флору», я клянусь… Ну да ладно.
– Как это «да ладно»? – не поняла Ренни. – Надо же указать на ошибку, если ты прав!
– Это Роттеру-то? – усмехнулся Госс, складывая письмо и убирая в карман. – Как-нибудь в другой раз!
– Роттеру? – Тобиас вскинул голову и чуть не выронил книгу.
Кажется, он только сейчас осознал, что его отца не просто повысили, а действительно очень хорошо продвинули по службе.
ε
Она проснулась и ощутила пустоту в душе. Это было новое для неё чувство – отсутствие всех чувств. Кассандра села на кровати и положила руку на грудь, чтобы убедиться, что сердце по-прежнему бьётся. Ещё вчера они надеялись, что маме может стать лучше после некоторых процедур. Вчера они со Стафисом строили планы, где раздобыть лекарство, – Стафис строил, а Кассандра беспокойно листала свежие газеты из Алилута и Индувилона.