Одна из них

– Но как же обещание, которое мы дали, когда… помнишь, обещание, что мы не тронем Амейн и ребёнка в обмен на информацию и лояльность нашего… сообщника? – Игорь проигрывал, но явно не собирался сдаваться без боя.
– Не будь так наивен, – ухмыльнулся Роттер и, развернувшись к Линчеву, внимательно на него посмотрел. – Наш друг и «сообщник» спасал себя, свою жалкую загибающуюся душонку, когда просил не убивать их. Мол, я предатель и подлец, но всё-таки не убийца. И мы охотно ему подыграли – зачем же доводить человека до исступления?
Игорь салфеткой промокнул выступивший на лбу пот.
– Только где он теперь, наш приятель? – продолжил Роттер. – Мы, кажется, позаботились о том, чтобы среди наших новых друзей не было предателей. Он уже, небось, давно помер. Его маленькое желание мы выполнили, но срок давности истёк, финита. Так что… нечего тянуть, – подвёл он итог. – Плесни мне шампанского, Игорь, это надо отметить.
– Отдашь приказ прямо сейчас? – спросил Линчев, доставая бутылку шампанского из стеклянного шкафчика в углу просторного светлого кабинета.
Роттер задумался.
– Нет, позже. Переговорю с Холландом, как лучше с этим покончить. Передай ему, пусть позво… нет, вызови его сюда. Давно уже он не показывался.
Когда Линчев ушёл, Роттер встал, потянулся, разгибая затёкшую спину, и подошёл к окну так близко, что чуть ли не уткнулся в него носом.
– Отличная погодка сегодня, – довольно промурлыкал он.
Лучи солнца отражались в стёклах зданий; свет дробился, множился, и всё вокруг сияло. Восхитительно! В такую погоду Роттер гордился своим детищем даже больше обычного. Вот он – Роттербург, его столица, его мечта, а не Флора и Ориенталь, то жалкое подобие городов, где ему пришлось провести столько лет на пути к власти.
Роттер помнил, как его, тогда ещё тощего подростка, угораздило провалиться в этот мир с Поверхности. Это был не город и даже не деревня – место, куда его занесло. Так, горстка хижин на окраине леса. Роттер презирал людей, приютивших его, этих необразованных грубоватых дикарей, которые и носа не высовывали за ограду своих земель. В восемнадцать лет он свободно говорил на трёх языках, видел Чикаго, Пекин и Москву, погружался на подводной лодке и имел разряд по шахматам, но их интересовало только, умеет ли он доить коз. Просто кошмар! Роттеру до сих пор становилось дурно при одной мысли о козах, и он предпочитал не вспоминать об этом унизительном периоде своей жизни. Кроме разве что…
Впрочем, всё хорошо, что хорошо кончается, и через несколько лет скитаний по Флориендейлу, когда он наконец привык обходиться без электричества, научился ездить верхом и в совершенстве освоил их убогий диалект, Роттер случайно наткнулся на портал домой. Пространственные дыры открывались и закрывались произвольно в самых непредвиденных местах, но обычно – только в одну сторону. А ему повезло!
Ликующий Роттер вернулся на Поверхность и зарёкся, что ноги его больше не будет во Флориендейле. Он решил податься в политику. Но быстро уяснил, что все места в партере уже заняты, а глядеть на сцену, стоя в пятом ряду на балконе слева, он не хотел. На Земле не нужны были такие, как он, мастера по козам и выращиванию капусты без школьного аттестата, своё время он упустил. Однако отказываться от мечты о грандиозной политической карьере Роттер не хотел. Семь лет жизни не так-то просто вычеркнуть из памяти, и он задумался: а надо ли вычёркивать? К Флориендейлу он испытывал лишь брезгливость, оказаться там и снова вляпаться в их средневековый быт – ничего не могло быть хуже. Но что, если новый мир станет играть по его правилам?..
Мысль эта была так соблазнительна, что он стал буквально одержим ею. Он вспомнил, как долговязая нескладная девица, «королева» Эстель, махала ручкой с балкона своим новым подданным, когда Венда Амейн вышла на пенсию – или как они там это называли. В том мире партер был пуст, и он, Роттер, мог не просто занять лучшее место – он мог дирижировать оркестром!
К тому времени как международное сообщество признало Флориендейл и толерантно провозгласило принцип невмешательства в дела Нового мира, Роттер уже нашёл того, кого искал: биофизика Эдгара – амбициозного, гениального и недооценённого. От Эдгара вечно несло вонючим табаком, а Роттер ненавидел курильщиков, однако старик полагал, что знает, как стабилизировать пространственные порталы между мирами, так что приходилось терпеть.
 
К сожалению, Линчева интересовали только сами исследования. Он делал это «для науки», чтобы его наконец-то начали приглашать на конференции вместе с большими шишками. Он отказался делиться с Роттером своими разработками. Пришлось потратить ещё несколько месяцев, чтобы ублажить старика, очаровать его невзрачную дочку Ирину Линчеву и сына-неудачника Игоря, и вот уже они вместе следили за раскрытием пространственного коридора в другой мир, впервые проходившим под полным контролем человека!
Это было не менее легендарно, чем высадка Армстронга на Луну, но Роттер, надавив на все рычаги и прибегнув к волшебному воздействию табака и алкоголя, заставил Эдгара умерить гордыню и скрыть эксперимент от академиков. Эдгар жаждал признания и почёта, толпы, которая будет кричать его имя, – всё это и даже больше Роттер пообещал ему, но не на Земле, а в Новом мире. Конечно, после всего, что он вынес, Роттер не собирался ни с кем делиться своим триумфом: он подтолкнул старика в будущее кресло предводителя специально. На фоне обрюзгшего и нелепого Линчева Роттер выглядел разумным и надёжным управленцем. Что ж, Линчев это понял, но слишком поздно.
Королевство сдалось легко – теперь Роттеру так казалось, хотя гражданская вой на велась долгие три года и унесла немало жизней, в том числе среди его людей. Были забастовки и марши, убийства и теракты, перебежчики, дезертиры, были жертвы среди населения. Роттер не считал себя виноватым ни в чём. Он лишь заронил семя недовольства – будь эта земля неплодородной, оно бы не взошло. А раз взошло, да ещё и расцвело таким буйным цветом, значит, были предпосылки.
Главным препятствием до самого конца оставалась ненавистная магия, которая пронизывала Новый мир, словно плесень – гниющие продукты. Она до чёртиков пугала Роттера, хоть он и был достаточно умён, чтобы никому об этом не говорить. Ему нечего было противопоставить их шаманским фокусам: его лучшие самолёты не летали, а солдаты вязли в болотах по мановению руки магистров королевы. Но Роттер не сдавался и был вознаграждён. Настал день, когда их преданный пёс – королевский предатель – прибежал сообщить, что стихии вышли из-под контроля. Это означало победу! Впереди ждало столько проектов…
Его мысли прервали отрывистый сигнал интеркома и голос секретаря:
– Господин Роттер, к вам майор Холланд, начальник отдела по делам…
– Пропусти! – рявкнул Роттер. – Я знаю, кто такой Холланд, ради всего святого.
Мужчина средних лет в тёмной военной форме и при оружии вошёл в кабинет. Он дважды хлопнул себя по груди в знак приветствия, коротко поклонился и выложил пистолет на тумбу у дверей. Холланд был последним человеком на свете, кто стал бы угрожать Роттеру, но так было положено по инструкции, а он всегда щепетильно следовал указаниям.
Как обычно, Холланд морщился – его привычное выражение лица, будто он всё время жевал лимон. Выглядело это довольно отталкивающе, но Роттер ведь его не для красоты нанимал. Холланд начинал свою карьеру как телохранитель Роттера. И в этом деле его высокий рост, широкие плечи, а главное – невероятная преданность и привычка не задавать вопросов ценились больше, чем приятная наружность. С мозгами ему тоже повезло, и он быстро выслужился, оказавшись сообразительнее других людей Роттера. Разглядев талант Уильяма Холланда, Роттер не стеснялся применять его по назначению. Несколько лет назад он отправил Холланда в Алилут управлять тюрьмой особого режима, где содержались в основном политические преступники. Туда требовался как раз такой человек.
– Прекрасно, Уильям, что ты поспешил, – сказал Роттер, выступая ему навстречу. – Но как же это? Я полагал, мой вызов застанет тебя в Алилуте.