Там, за зорями
В этом доме выросла ее мама и прошло ее, Златино, детство. Здесь всё, начиная от покрашенных полов, тюлевых занавесок на окнах, старых обоев, разрисованных букетами цветов, было знакомо с детства. И казалось таким же родным и близким, как и большое трюмо, «стенка» с набором посуды, ковровые дорожки, шифоньер, добротные покрывала, украшенные бахромой, на креслах и диванах, ватные одеяла, большие перьевые подушки, кружевные расшитые гладью накидушки, тяжелые створки дверей с кой-где потрескавшимся слоем краски, выгоревшие шторы на окнах и дверях, новый цветной телевизор, старый дисковый телефон и громоздкая печка — обязательный атрибут деревенского дома. Все в этом доме оставалось неизменным на протяжении не одного десятилетия. Незыблемым, надежным, вечным, изменить которое не смогла даже смерть. Бабушки и деда уже не было в живых, а стены дома продолжали стоять и хранить былое.
Последние несколько лет до смерти бабушки Злата Полянская не слишком часто бывала в Горновке, к тому же, перенеся инсульт, баба Соня последние два года жила у Полянских. Злата как раз училась в университете и была занята своей жизнью, не часто вспоминая о Горновке. Впервые что-то забытое, щемящее шевельнулось в душе, коснувшись сердца легкой грустью, когда девушка приехала на похороны… Тогда она впервые, отправившись бродить по окрестностям, ощутила собственную близость и принадлежность к этой деревне, земле и этому дому. Она как будто к истокам вернулась. Что-то перевернулось тогда в душе и сознании и уже не хотело отпускать. Вернувшись в город, к прежней жизни, Злата часто вспоминала и этот дом, и эту деревню, и неизбывная тоска закрадывалась в сердце, тоска, от которой ничего не спасало… Ее тянуло сюда. Это пугало и не поддавалось объяснению.
Что ей, девчонке двадцати лет делать в почти вымершей деревне?! Но уже тогда зрело решение относительно будущего. И свободный диплом филологического факультета лишь способствовал этому. Она училась на платном отделении, родители, будучи людьми со средним достатком, сделали все для того, чтобы она получила высшее образование.
Да и бабушка, пока была жива, помогала. Поэтому ей не нужно было отрабатывать обязательные два года и отправляться по распределению неизвестно куда. После защиты дипломной работы она вернулась домой и отправилась в районный отдел образования. В тот момент ей ничего не смогли предложить, но пообещали, как только освободится место, дадут гнать. Почти год. не желая сидеть у родителей на иждивении, девушка подрабатывала то в лагере, то в детском саду, заменяя отпуска и больничные.
Жизнь кружила, увлекая в водоворот бурь и страстей, но все чаще среди них в самый неожиданный момент всплывали воспоминания об этой деревне, и сердце сжималось от невыносимого желания бросить все и съездить туда. Казалось, что-то осталось там. что-то бесконечно дорогое, не дающее покоя. И Злата приезжала сюда, ничего не говоря родителям. Ходила на кладбище, наведывалась к подругам покойной бабы Сони, гуляла по окрестностям и ходила по дому. А желание остаться здесь навсегда становилось все отчетливее и сильнее… И каждый раз уезжать не хотелось…
И вот теперь она приехала, чтобы остаться. В это еще не верилось, но теперь это было правдой. И при мысли об этом сердце снова и снова как будто что-то обжигало.
О том, что происходило с ней, что она чувствовала и переживала, Злата не рассказывала никому. И даже не потому, что все это было слишком личным, почти интимным. А потому что знала: понимание того, что происходит в ее душе, опа вряд ли у кого-то найдет. Идея с романом пришла неожиданно и звучала убедительно. К тому же она на самом деле собиралась написать роман о Горновке и ее жителях.
Улыбнувшись всем Анькиным сетованиям и причитаниям, Злата встала и пошла к калитке.
Парень, который в одиночестве гулял по деревне, ни на минуту не задержался в ее мыслях. Зато Аньку он очень заинтересовал.
Не успели они сесть за стол, как она тут же засыпала вопросами свою мать и мать Златы.
Но те просто не представляли, кто этот парень и к кому приехал. В деревне осталось не так много хат, в которых еще жили люди. Большинство домов давно стали дачами, куда наведывались родственники точно так же, как приехали и они в бабушкин дом. А были и такие, которые уже много лет никто не навещал. Они ветшали и разрушались, время и непогода властвовали над ними, и никого больше не интересовала их дальнейшая судьба.
А Злате Полянской это причиняло боль, и она ничего не могла с этим поделать. Наверное, тут все дело было в слишком уж живом воображении и чувствительности.
Заросшие бурьяном и диким малинником дворы и огороды, болтающиеся на петлях двери и калитки, дома, хранившие в себе истории судеб не одного поколения, больно ранили. Злата легко могла представить себе ту жизнь, коей жили в этих домах когда-то. Она знала и помнила почти всех тех людей, хаты которых теперь стояли пустыми. С ними дружила и общалась ее бабушка Соня, работавшая продавцом в магазине, который когда-то еще был в деревне. Их знала прабабушка Гайя, которая была отсюда родом. И пусть она, Злата Полянская, узнала этих людей уже на закате их жизней, отдельные детали и фрагменты отчетливо врезались в память…
— Мам, а помнишь, какие красивые «огоньки» всегда цвели на окнах у бабы Кати? — подперев щеку ладонью, спросила Злата, задумчиво помешивая ложечкой остывающий чай.
За окном давно стемнело, и деревня уснула, а они все сидели в большой комнате, которую издавна называли столовой. Кухонька у них была небольшой, половину ее занимала громадная печь, и за маленьким столом в ней могли поместиться разве только два человека. Поэтому, сколько помнила себя Злата, они всегда собирались в столовой. Здесь, под тусклой «рогатой» люстрой, прямо посреди комнаты, стоял большой стол, а вокруг него стулья и табуретки. У стены примостился старый продавленный диван, а над ним висели деревянные рамки со множеством черно-белых и цветных фотографий, на которых было запечатлено не одно поколение их семьи.
Напротив, на тумбочке в углу, стоял телевизор, над ним — икона. Рядом с телевизором — старый буфет с посудой и все возможными нужными и ненужными безделушками, штучками и мелочами, собранными за десятилетия, а среди них — бабушкина резная шкатулка, в которой хранились нитки пуговички. наперсток, иголки, шпильки, лоскутки и ее брошка, украшенная светло-зелеными камешками, даже не серебряная, и, возможно, не имевшая никакой ценности, но очень дорогая бабушке; большие золотые сережки, которые баба Соня носила всю жизнь, а также «каралi» или бусы, крупные и помельче, янтарные и стеклянные, и яркие, цветные, из обычного пластика. Ох, как же Злата любила эту бабушкину шкатулку! Это была настоящая сокровищница для нее, маленькой. И сколько раз. стоя перед зеркалом, она примеряла эти бусы, а бабушка умилялась и обещала подарить, когда маленькая Златуля немного подрастет.
Рядом с дверями в маленькую спаленку, где раньше жила прабабушка Таня, а сейчас спали мужчины, стояло два кресла. В них любил сиживать дед Витя, да и бабушка дремать под звуки телевизора. Эта просторная комната была сердцем большого дома во всех смыслах этого слова. Самой теплой и уютной. Здесь и кушали, и телевизор смотрели, и чаи распивали, и вообще любили просто посидеть и поговорить. И расходиться не хотели.
— Конечно, я помню эти цветочки. Розовые такие, как розочки, пушистые, а еще ярко-красные, будто огоньки. Баба наша брала их у бабы Кати, и не раз, но они у нас почему-то не приживались.
— А после ее смерти их, наверное, кто-то забрал?
— Да я уж и не знаю. Она ведь давно умерла. Дочек жизнь по миру раскидала. Я помню внучку их, Оксану, примерно твоих лет, может быть, и ты ее помнишь. Она летом на каникулы все ездила сюда, но после смерти бабушки… Вряд ли кто-то появлялся здесь с тех пор. Надо, кстати, не забыть заглянуть к ней на могилку на Радуницу. Все-таки она соседкой нашей была. Баба Соня не забывала наведываться к ней. когда была жива. Умирает деревня, умирает… — с печалью произнесла Лена Викторовна. — Здесь же даже на дачи дома не хотят покупать.