Переплет 13 (ЛП)

— Перестань защищать его, — прошипела я, понизив голос, чтобы не разбудить человека, который успешно разрушал мою жизнь каждый день с 13 марта 1989 года — день, когда я вошла в этот мир и в токсичную гребаную семью. — Просто остановись, мама! Что бы ты ни говорила, это не помогает. Это просто продолжает происходить снова и снова. Так что просто перестань извиняться и пытаться объяснить его поведение. Мы устали это слышать.
— Я делаю все, что в моих силах, Шэннон, — прошептала моя мать.
— Для кого, мама?
Ее глаза вспыхнули гневом, когда она посмотрела на меня и выплюнула:
— Для моей семьи.
— Для него, — пробормотала я себе под нос.
Моя мать вздрогнула, но я не взяла свои слова обратно. Они являлись правдой.
— Ты не можешь так со мной разговаривать, — отрезала она. — Ты не представляешь, как тяжело каждый вечер возвращаться домой, как на третью мировую войну.
Я не ответила. Мне нечего было сказать.
Если она действительно верила, что я не знаю, каково это — жить в зоне боевых действий, тогда она была сумасшедшей, а также безразличной к нам матерью.
— Я устала от этого, Шэннон, — сказала она. — Я устала от такой жизни. И я устала от того, что меня судят мои собственные дети.
— Что ж, вступай в наш клуб, мам, — выпалила я. — Мы все устали от такой жизни.
— Не дерзи мне, — предупредила она. — Я не буду с этим мириться, Шэннон. Я говорю тебе, что сейчас я могу рассказать…
— Моему отцу? — Я перебила ее, тон высокий и пронзительный. — Это то, что ты собиралась сказать, не так ли, мама? Ты собираешься рассказать ему обо мне?
— Тебе нужно проявить ко мне немного уважения, Шэннон, — прорычала она. — Я работаю до изнеможения, чтобы помочь тебе закончить школу, и мне чертовски не нравится, что ты разговариваешь со мной, как будто я дерьмо на твоем ботинке!
— Ну, мне не нравится, когда меня называют шлюхой каждый раз, когда я переступаю порог, — выдавила я, мои эмоции выплескивались наружу.
Чувство вины за то, что я расстроила свою мать, бурлило во мне, смешиваясь с обидой, страхом и гневом, накопившимися за всю жизнь.
— Потому что он так меня называет, мам, — хрипло выдавила я. — По словам моего отца, я всего лишь грязная шлюха.
— Он беспокоился о тебе, — ответила она. — Он не знал, как ты добралась домой прошлой ночью.
— Он беспокоился обо мне, поэтому назвал меня шлюхой? — Я потрясенно покачала головой. — Это не имеет никакого смысла.
— Потому что ты была на той фотографии..
— Ты видела фото?
— Нет.
— Ну, если бы ты увидела, то сказала бы, что я не сделала ничего плохого! — Смахнув предательскую слезу, я шмыгнула носом. — Я даже никогда не была с парнем, мама, и ты это знаешь. Но он называет меня шлюхой, а ты ничего не делаешь.
— Я сделала, — защищалась она. — Я поговорила об этом с твоим отцом, и он пообещал больше так не делать.
— Забудь об этом. — Отодвинув стул, я быстро встала, направилась к двери, не желая слушать, как она оправдывает действия моего отца. — Просто забудь об этом, мама.
Я слышала достаточно таких оправданий за эти годы.
— Мне нужно идти, — хрипло добавила я. — Я не хочу снова опоздать на автобус и вызвать еще больше проблем.
— Остановись, — предупредила она, следуя за мной. — Я еще не закончила.
— Да, но я закончила, — выдавила я, стряхивая руку, которую она положила мне на плечо.
Это было нежное прикосновение, но оно ранило сильнее, чем любая пощечина, которую она могла нанести. Не обращая внимания на протесты моей матери, я вышла из кухни.
— Как ты добралась домой прошлой ночью?
Остановившись у входной двери, я повернулась к ней лицом.
— Что?
— Твой отец думает, что Ифа подвезла тебя домой со школы прошлой ночью, — сказала она, в глазах было беспокойство. — Но я знаю, что это неправда — она работает по вторникам вечером. Итак, как ты добралась домой?
— Какое это имеет значение?
— Это важно, потому что от нашего дома до Томмен пятнадцать миль, Шэннон Линч, и я хочу знать, как ты проделала это путешествие! — потребовала она. — У тебя опять проблемы? Ты специально пропустила свой автобус, чтобы избежать новых хулиганов?
 
— Нет, мам, у меня нет проблем в школе, — выдавила я.
— Это не первый раз, когда ты пропускаешь автобус, Шэннон, — возразила она, голубые глаза встретились с моими. — Если у тебя проблемы, ты можешь сказать мне. Я могу тебе помочь.
— Я люблю Томмен, мама, я счастлива там! — Слова, которые слетели с моих губ, удивили меня, потому что они были правдой.
Потрясающе, но я поняла, что на самом деле люблю свою новую школу.
— Тогда как ты добралась домой? — она повторила в третий раз. — Скажи мне!
— Джонни Кавана подбросил меня домой, — выпалила я, борясь с желанием закричать. — Хорошо? Теперь ты счастлива? Это тот парень, с которым я была в газете. Я сфотографировалась с ним на прошлой неделе, а потом пошла и села в его машину, и он подбросил меня домой прошлой ночью, так что, полагаю, ты можешь сбегать наверх и сказать папе, что он был прав все это время, и я — гребаная шлюха.
Лицо мамы стало смертельно белым.
— Я звоню в школу.
— Что? — Мои глаза расширились. — Почему?
— Этот мальчик не должен приближаться к тебе, — выплюнула она.
— Почему нет?
— Потому что он причинил тебе боль, Шэннон!
— Это был несчастный случай.
— Я звоню мистеру Туоми.
Мама повернулась, чтобы вернуться на кухню за телефоном, и я поймала себя на том, что бегу за ней.
— Не надо, мама, не надо!
— Отдай мне мой телефон, Шэннон, — приказала моя мама, когда я вырвала его у нее из рук. — Сию секунду.
— Ты даже не знаешь почему! — Я плакала, прижимая ее мобильный к груди.
— Мне все равно, — рявкнула мама и вырвала телефон у меня из рук. — Он знает правила. Они были объяснены ему очень четко. Он не должен с тобой разговаривать. Он был предупрежден, Шэннон. Открытым текстом. Его следовало отстранить за то, что он сделал с тобой. К тому времени, как я закончу с ним, он будет отстранен.
— Проблема здесь не в Джонни, — выдавила я. Мое сердце бешено колотилось в груди, мысль о том, что Джонни снова попадет в беду, вызывала у меня головокружение. — Он извинился за то, что произошло. Он заменил мою форму. Он заступился за меня в школе, когда один мальчик доставлял мне неприятности. Он был только добр ко мне, мама.
Моя мать не была крупной женщиной, но рост в пять футов и восемь дюймов и четвертый с половиной месяц беременности делали меня очень маленькой по сравнению с ней в этот момент.
Когда ее пальцы застучали по клавиатуре телефона, я достигла предела.
— Я пропустила свой автобус! — Я закричал, запаниковала, когда она начала набирать номер. — Я боялась опоздать. Я боялась поздно возвращаться домой к нему. Я решила попробовать, потому что была в отчаянии! Потому что я знала, что он сделает, если я буду ждать следующего автобуса.
— Шэннон, — прошептала мама, остановившись на середине набора. — Тебе не нужно бояться возвращаться домой.
— Разве нет? — Я убрала волосы с лица и указала на шрам на виске.
Тот, который мой отец нанес мне, когда чуть не покалечил меня бутылкой виски, когда мне было одиннадцать.
Там, где находился этот, было еще много других, но она уже знала о них.
— Ты так озабочена борьбой с хулиганами в школе, мама, — рыдала я, слезы текли по моим щекам. — Когда самый большой хулиган из них всех живет под этой крышей.
Моя мать вздрогнула, как будто я физически ударила ее. Но это сделала не я. То, что она чувствовала прямо сейчас, было холодной, жесткой дозой реальности, бьющей ее по лицу.
— Ты должна оставить Джонни в покое! — Я закричала во всю силу своих легких, пронзительным и яростным голосом. — Он не сделал ничего плохого! Абсолютно ничего.
Мне было уже все равно.
Если я разбудила своего отца, значит, я разбудила его. Если бы он вышиб из меня все дерьмо, я бы исцелилась. Я не могла сдерживаться, и все мое беспокойство было направлено на мальчика, который не сделал ничего, чтобы заслужить быть втянутым в мое безумие.