Сяо Тай, специалист по переговорам (СИ)
— У тебя там надпись стерлась, ничего не разберешь. — говорит лохматый и чуть приподнимает колодку руками, давая отдых своей шее: — ничегошеньки не видно. Вот затерлось все совсем.
— Да? Вот же… — оставаться в колодках крайне не хотелось, но о здешней системе правосудия он не знал ничего. За что наказывают, сколько всего еще это наказание терпеть и не является ли это наказание всего лишь прелюдией к другому. Там, например, сперва стоять у позорного столба три дня, а потом отрубить голову на площади, при стечении народа.
— Но, насколько я знаю, ты либо воровка, либо проститутка без разрешения. Вряд ли ты кого убила.
— Что⁈ — руки вниз, быстро! К черту колодки, к черту боль в израненной шее, к черту все! Ничего не видно и не удастся увидеть, деревяшка мешает. Но! Какие-то завязки на штанах, нет это не штаны, это юбка!
— Что⁈
— Эй, ты чего, сямэй? Подруга? Эй? Ты чего? Стража! Чэнь Ди, величайший из стражей справедливости и самый неподкупный золотой талант в глазу у Небесного Владыки! Сюда! Кажись эта странная померла! Если у нее было чего, то я ее наследник вроде как, мы тут в колодках все как одна семья! — слышит он крики переполошившегося соседа-каторжника, уже теряя сознание.
Глава 3
Глава 3
Сидеть в колодках крайне утомительно. Но ночевать в колодке — сущее мучение. Да, на ночь их отводили с площади, отводили в местную тюрьму. Но колодок никто не снимал, мягкой кроватки никто не стелил, даже поесть не давали. Насколько Виктор понял, это такая вот социальная сторона наказания — если есть в местной общине кто-то, кто зла на тебя не держит и более того, готов на площадь прийти и накормить-напоить, то хорошо. А нет… ну так не проживешь ты не только месяца — недели в колодке не протянешь. Сдохнешь от жажды. Он не знал, что за время года сейчас на дворе, однако днем на площади было жарко, а ночью в клетке — холодно. Организм боролся как мог, но ему нужна была вода и пища, иначе не выжить.
С тем, что Виктор попал в чужое тело, да еще и девичье, он поделать ничего не мог, однако это было не самой главной его проблемой. Самой главной его проблемой была чертова деревяшка на шее, которая, казалось, весит сто тонн, давит вниз, постоянно натирает шею до крови, нагружает и без того ноющие мышцы спины и плеч.
Как оказалось, Старший Брат Иши, бесстрашный предводитель банды и мелкий воришка — изрядно насвистел насчет того, что «меня тут будут кормить и поить, держись меня и прорвемся». Никто к нему не пришел. На второй день Иши погрустнел и сказал, что видимо его братья погибли в бою, раз так. Впрочем, Виктор уже понял, что этот Иши человек ненадежный и ради красного словца готов так приукрасить что родную мать не пожалеет. То она у него в одном рассказе — благородного роду леди, овладевшая Семью Искусствами и познавшая истинное Дао, которая вынуждена была бежать от преследований клана, потому его и оставила, то в другом — певичка, которая заболела чахоткой и передала сына на воспитание соседям. Язык у братца Иши вперед головы треплет. Пример? Так вот и пример — стражник Чань, который оказался не таким уж суровым, а после того, как Виктор там на площади в обморок упал — даже лоб ему влажной тряпкой протер и попить дал, так вот этот самый стражник Чань на его просьбу спокойно прочел то, что написано на его колодке. Ничего там не затерлось, просто Старший Брат Иши читать не умеет, вот и все. А что на колодке написано? «Непочтительное обращение к судье». Вот так. Оказывается, за такое тут можно и к смертной казни быть приговоренным.
— Какая же это смертная казнь? — едва ворочал опухшим от жажды языком Старший Брат Иши на третий день их бдения на площади: — просто колодки. У меня знаешь, сколько знакомых в них побывали. Виктор не стал даже отвечать, экономя силы. Мелкое девичье тело, в которое он попал — отчаянно хотело пить, но на третий день уже и жажда казалась чем-то далеким, ненужным и неинтересным. Он снова умирал. Интересно, вяло думал он, а если на самом деле я все еще лежу на полу в палате, а все это — выверты моего мозга, который перед смертью показывает мне картинки, такую вот историю в конце которой я обязательно должен умереть? Был же такой фантастический рассказ про человека, которого повесили за попытку диверсии во время гражданской войны, а у него веревка порвалась, он упал в реку, уплыл, убежал, прятался в лесу, шел домой и вот уже когда перешагивал порог родного дома — оказалось, что он висит на том самом мосту с высунутым языком и выпученными глазами.
— Нас отпустят, вот увидишь. — продолжает вяло говорить Старший Брат: — стражник Чань, да продлят его годы Небесные Колесницы, да будут его предки гордиться столь праведным потомком — он же давал нам воды попить, верно? Значит не хотят, чтобы мы тут умерли.
Виктор снова ничего не ответил. Лохматый Иши верил в то, во что хотел верить. Суточная норма воды на взрослого человека — полтора, два литра. Приблизительно, конечно. Конечно, возможно протянуть несколько дней на усеченном пайке, используя воду организма, но потом все надо вернуть на место, восполнить. А тут… два жадных глотка из фляжки стражника, мгновенно испаряющихся из пересохшего рта — даже на двести миллилитров не потянут. И непонятно, то ли он их действительно так жалеет, то ли наоборот, желает, чтобы помучались подольше. Ведь они в течение дня не просто в тенечке сидят, а в центре площади, на палящем солнце. Хорошо, хоть дети камнями перестали кидать, и то хлеб. С другой стороны — вот попал бы кто особо меткий в темечко и все, конец мучениям. Тот самый темный сон до конца, до тепловой смерти Вселенной.
Из-за отсутствия воды и еды сил на лишние движения не было, он уже не обращал внимания на ноющую боль во всем теле, периодически задумывался о том, чтобы когда цепи вечером отстегнут и поведут в тюремную клетку — намерено споткнуться и со всего размаху упасть лицом вперед, убрав руки за спину для надежности. Если хорошо упасть, есть шанс, что чертова колодка перебьет трахею и он задохнется в течении нескольких минут. Получаса. Вряд ли тут трахеотомию ему делать будут, умер и пес с ним, особой гуманности в местном правосудии он не заметил. Опять-таки, если очень удачно упасть, можно и шею сломать, хрусть и на небесах.
— Вот была бы тут моя матушка, никто бы меня в колодки не заковал. — говорит Старший Брат Иши: — только бродяг всяких могут заковать, а если ты из приличной семьи, к тебе и отношение другое. Штраф бы уплатили и все. Хотя… был бы я из хорошей семьи, сдалась бы мне эта подвеска…
Непотизм, думает Виктор, плевать. Плевать на местные обычаи, устои и на весь этот мир. Ему все равно недолго осталось. Идет уже третий день, как это тело в колодках без еды и воды, на жаре днем и в холоде ночью. Он и в туалет эти три дня не ходил — нечем. Судя по всему, это тело и раньше не сильно едой баловали, ручки-ножки худые, мышечной массы никакой, насколько он мог судить наощупь. Черт. Если бы не то, что он все равно уже умирал, то он бы поймал немаленький стресс по поводу этой перемены пола.
И дело тут даже не в том, что как всякий мужчина он первым делом свои «фамильные драгоценности» проверять кинулся, а в том, что в таких традиционных обществах роль у женщины в обществе одна. Быть женой. И это в лучшем случае. Потому как тем, у кого не получилось быть женой у хорошего, богатого и доброго мужа (а такие вообще существуют?) — тем уготована другая роль. Сперва — подстилки, общество-то не сказать, чтобы гуманное тут. А потом — служанки, как молодость пройдет. Ну и комбинации служанки-подстилки и подстилки-служанки. Быть подстилкой не хотелось до крайности. Быть женой, впрочем — тоже не хотелось. Не вызывали эти вот перспективы энтузиазма. Так что может и хорошо, что он сейчас помрет. В своем мире умер, а сейчас вот тут умрет. Хм. А если это рекурсия? Может он вообще в аду и обречен вечно умирать, просто в разных антуражах? Вот тут умрет, а глаза откроет и на тебе, здрасьте, я уже Стенька Разин и стою перед толпой на Лобном месте, вот сейчас меня четвертуют и голову отрубят. Опять умер — и вот уже я где-нибудь в Японии, на ростке бамбуке сижу. Или это китайская казнь? Неважно. Тысячи лет субъективного времени в постоянной агонии, сменяя тела и эпохи. Ого как. Персональный ад.