Ненастье

Прапорщик Сергей Лихолетов сидел на свёрнутом спальном мешке на крыше БМП, курил и рассматривал сапёров. Эти парни — смертники. Если «духи» нападут из засады, первыми они скосят сапёров. Конечно, перед маршем дорогу прочесали «вертушки», проверили на душманов, но разведка с неба — не гарантия. Лихолетов был готов к атаке «бородатых» в любой момент. Даже на крыше БМП он расположился так, что в наиболее вероятном секторе обстрела его прикрывала башня. Лихолетов вёл себя как американский рейнджер и выглядел не по?советски: каску свою он обтянул куском маскировочной сети и не снимал чёрных очков?«хамелеонов». Разве что короткие рыжеватые усы намекали на то, что прапорщик — русский.
Он командовал боевым охранением всей колонны, однако предпочитал находиться на самом опасном месте — возле сапёров. Он присоединился ко второму расчёту, который ехал во второй БМП. Расчёты уже сменились дважды: сапёры отрабатывали час — и залезали отдыхать «на броню», уступая пост. «На броне» было легче, чем в десантном отсеке БМП. В отсеке стенки и потолок раскалились от солнца, а банная жара не вытекала из приоткрытых кормовых дверей: в общем, днём машины превратились в душегубки.
Сапёры, мокрые от пота и грязные от пыли, сидели на крыше БМП, заставленной патронными ящиками. Ящики были прикручены к скобам и проушинам проволокой и служили багажниками десанту, которому в тесном отсеке не хватало пространства для вещмешков и разного снаряжения. Здесь, наверху, духота не давила на грудь, хотя людей иногда заволакивало густым дизельным выхлопом из сопла, расположенного тоже на крыше. Сапёр?вожатый даже затащил «на броню» свою собаку: снял с неё намордник, усадил рядом с собой и прижал рукой. Большая чёрно?рыжая псина тяжело дышала, вывесив язык, и косилась на незнакомых ей солдат охранения.
— Ноги из люков достаньте, мужики, — посоветовал прапорщик сапёрам. — Случится подрыв — может отрезать. Бывало, и головы срезало.
Около полудня, на пятом часу марша, колонна добралась до кишлака. О его приближении свидетельствовали маленькие зелёные поля возле дороги, заботливо огороженные стенками из камней или глиняными валами.
— Тормознёмся? — спросили у Лихолетова. — В дукан заглянем.
В это время из люка на башне по плечи высунулся командир экипажа в замасленном ребристом шлемофоне и крикнул:
— «Тобол» передал, стоянки не будет!
«Тобол» — позывной командира колонны.
— С машин не слезать! — приказал Лихолетов. — Ссым с брони на траки.
Кишлак Ачинд считался безопасным, «советским», при въезде над углом какого?то дома на палке висел выгоревший красный флаг. Сюда из Шуррама доезжали подразделения царандоя — афганской милиции; для самообороны тут был сформирован небольшой отряд, вооружённый страшными местными самопалами — «мультуками», и старинными английскими винтовками «Ли Энфильд», которые остались от времён британской оккупации. Эти винтовки были без магазинов и с большими стальными шарами на рукоятках затворов; называли их «бурами». Хотя верить красным флагам и афганским царандоям не следовало. Афганцы миролюбиво улыбались «шурави», но кто знает, кого «буры» и «мультуки» Ачинда выцеливали по ночам.
Дорога делила Ачинд пополам. Лихолетов с БМП разглядывал нижнюю часть кишлака, расположенную на склоне между дорогой и бурливым Хиндаром. Толстые глинобитные стены, глухие и шершавые; если и есть в них окошко, то маленькое и занавешенное изнутри. Здания — будто огромные коробки, плоские крыши устланы сеном или циновками. Из?за этих плоских крыш кишлак сверху напоминал неряшливую шахматную доску, где каждая замусоренная клетка — на своей высоте. Во дворах за оградами?дувалами Лихолетов видел крохотные садики с пышными и кривыми плодовыми деревьями; открытые галерейки с объёмистыми горшками, полными всякой зелени; широкие, тоже глинобитные ступени — дастарханы, крытые коврами; низенькие печи из камня?плитняка — тандури. Это была невероятная, но совершенно реальная жизнь из арабских сказок про падишахов и джиннов.
Автоколонна медленно проехала вдоль шеренги дуканов — маленьких афганских лавчонок, забитых всяким пёстрым товаром от одеял и чайников до индийских джинсов и корейских магнитофонов. Торговцы?дуканщики размахивали руками, зазывая к себе солдат?«шурави», и что?то возбуждённо кричали, но их не было слышно за рокотом моторов и лязгом гусениц.
Сквозь дизельный чад пробивались запахи кишлака: сочное зловоние навоза, горечь кизячного дыма, чистое благоухание шелковиц. Автоколонна подняла над кишлаком птичью тучу. На улицах мужчины поворачивались к дороге и рассматривали колонну, приставляя ладони козырьком к бровям, а женщины в голубых паранджах куда шли, туда и шли, будто механические куклы, и не останавливались. В одном проулке Лихолетов заметил пустую «барбухайку» — восточный грузовик с высоченным кузовом. Кабина и кузов были ярко разрисованы тиграми, павлинами, драконами, слонами, какими?то узорами, а может, сурами из Корана. «Барбухайки» у афганцев служили автобусами. Лихолетов не раз встречал эти колымаги на дорогах войны: люди ехали в кузове вместе с овцами и коровами; те, кому не хватило места, лепились на подножках и сидели на крыше кабины. Громоздкие грузовики, подвывая и шатаясь, изо всех сил лезли в гору по серпантину или, наоборот, сжигая тормоза, дымя и сотрясаясь, спускались с горы.
Кишлак закончился мусорными кучами, в которых рылись здоровенные жёлтые собаки, а потом за поворотом дороги показалось кладбище: пустырь, усыпанный крупными камнями и обнесённый оградой из таких же камней. Среди груд и развалов вертикально торчали плоские глыбы, обозначающие могилы, и всюду были натыканы деревянные шесты с зелёными тряпками.
Прапорщик Сергей Лихолетов отпил из фляжки и закурил сигарету.
В кабине «Урала», который катился за БМП Лихолетова, водитель Сашка Кощеев толкнул своего напарника Герку Неволина:
— Немец, подъём! Твоя очередь рулить.
* * *
В 1977 году, ещё до ввода войск в Афганистан, советские гидротехники обследовали долину речки Хиндар на возможность построить электростанцию. Подходящее место нашли в километре от кишлака Хиндж, где долина сужалась. Правый берег Хиндара был склоном водораздельного хребта, а с левого берега к речке придвинулся утёс — край длинной скальной стены, нижнего уступа долинной террасы. Огромный глыбовый развал от утёса докатился до речки, и Хиндар здесь клокотал и ярился на шивере.
Дорога проходила по правому берегу над шумным быстротоком и плавно спускалась к мосту, построенному советскими строителями. Сооружение это было несложным: десяток длинных швеллеров уложили в ряд над рекой и с испода приварили к ним арматуру; под опорными концами балок в скальных лбах просверлили шпуры и забили анкеры. Мост пересёк Хиндар в узком месте — на повороте, а груды глыб, отколотых от утёса на левом берегу, громоздились возле съезда с моста немного ниже по течению.
В начале лета в горах ещё продолжалась весна, ледники таяли, и Хиндар был полноводен. Сапёры обследовали мост и не нашли ничего, внушающего подозрения. Две БМП, составляющие передовую бронегруппу, прикрывая друг друга, переползли на левый берег, визгливо скрежеща стальными траками по стальным балкам, и просигналили, что путь открыт и безопасен.
Неволин спускал свой «Урал» вниз к мосту на тормозах, примериваясь, чтобы точно попасть колёсами на швеллеры. Лучше бы, конечно, грузовик вёл Кощей — у него опыт, а Герман практиковался в рулёжке только дома, в школе ДОСААФ перед призывом. Но сейчас некогда было отвлекаться и будить Кощея. Грузовик скатывался медленно и неумолимо. Под колёсами хрустели мелкие камешки. Герман сосредоточенно смотрел только вперёд.
— Не виляй, косяпорина, — вдруг раздалось рядом. Кощей проснулся сам, протянул левую руку и тоже положил ладонь на руль, опасаясь, что Немец не справится. — Пролезем. У бээмпэшки колея на полметра шире нашей.
«Урал» прокатился по ржавым швеллерам, которые слегка пружинили от тяжести грузовика. Герман видел, как за крылом машины, глубоко внизу, под мост уносятся струи Хиндара — то блещущие, то белые от пены. На выезде с моста Герман дал по газам и вытолкнул грузовик на пригорок.