Мой любимый судья (ЛП)

— Я не была уверена, что ты имел в виду, говоря, что мой первый раз должен быть особенным, но, если хочешь секса в коридоре, давай сделаем это, большой мальчик.
Он резко разворачивает меня лицом к себе, его челюсть сжимается, глаза сверкают.
— Не могла бы ты просто… просто…
Бедняга потерял дар речи. Ох, милый. Что я наделала?
— Просто… помолчи. — Он прижимается своим ртом к моему. Аллилуйя. Наконец-то. Это был долгий день.
Его поцелуй вызывает во мне страсть, разочарование и голод. Его рот и язык заявляют на меня права; его пальцы владеют мной, впиваясь в мои бедра. Легкий укол боли усиливает мое вожделение к этому разъяренному, возбужденному мужчине. Я пытаюсь поцеловать его в ответ, но он не позволяет мне. Он хочет одолеть, забрать, насытиться вместе со мной. От того, как Филипп обрушивает свою силу на мое маленькое тельце, я могла бы прогнуться назад под силой его поцелуя и умолять о большем.
Внезапно он останавливается и тянет меня за собой по коридору.
— Куда мы направляемся?
— Мы идем туда, куда отправляют плохих девочек.
Твою ж мать.
Он открывает тяжелую деревянную дверь, быстро втаскивает меня внутрь, затем поворачивается и запирает за собой дверь. Он уже закатывает рукава рубашки, показывая мускулистые предплечья, когда поворачивается ко мне лицом.
— Выбери паддл.
Я следую за его взглядом к ряду предметов, похожих на ракетки для настольного тенниса, выстроенных в ряд на диване.
— Что?
— Это то, что мне нужно прямо сейчас. То, о чем я пытался рассказать тебе прошлой ночью. Если не можешь справиться с этим…
Меня осеняет.
— О!
Вена у него на лбу подсказывает мне, что я не должна тратить время на вопросы. Я изучаю набор паддлов. Некоторые из них кожаные. У некоторых перья.
— Меня отшлепают?
— Только если ты согласишься.
— Будет больно?
— Только если ты этого захочешь.
— Здесь?
Он отвечает на дополнительные вопросы, и я соглашаюсь. Я доверяю ему.
— Выбирай сам, — говорю я.
— Очень хорошо. Мы начнем с малого. — Филипп берет паддл с розовой ручкой.
— Наклонись и задери юбку.
Я делаю глубокий вдох.
— А потом… кровать?
— Нет, — отвечает он. — Прямо сейчас все, что я хочу сделать, — это трахнуть тебя. Это совсем другое. Но я не собираюсь трахать тебя или заниматься с тобой любовью, пока это проклятое соревнование не закончится.
— Тогда почему?
— Потому что сегодня ты была непослушной девочкой.
— Прости, папочка.
Филипп гладит меня по волосам и говорит:
— У тебя на щеке осталось немного муки.
— Думаю, я немного грязная. Что ты собираешься со мной делать?
Рычание, исходящее из глубины его груди, кажется, заставляет вибрировать всю комнату, и я чувствую это между своих бедер. Его голос низкий и смертельно тихий.
— Наклонись. Подними эту юбку. И держи руки на диване.
— Да, сэр, — отвечаю, прерывисто дыша.
Я делаю, как он велит, наклоняюсь и задираю плиссированную юбку. Воздух холодит мою обнаженную плоть.
Филипп выпаливает проклятие, когда видит, что находится под юбкой.
— Что случилось с твоими гребаными трусиками?!
Мои ладони потеют, когда хватаюсь за кожаный диван и смотрю на него через плечо.
— Глупышка. Должно быть я сняла их где-то по дороге.
— Хлоя. Разве твоя мама никогда не говорила тебе не играть с огнем?
Он сжимает ручку деревянного паддла так, что белеют костяшки.
— Конечно, дорогой, — отвечаю я, подражая его акценту.
Паддл со стуком падает на пол, эхом отражаясь от стен. Наконец, он сдается.
Удар!
Прикосновение его ладони к моему мясистому заду застает меня врасплох, и я вскрикиваю от удивления.
— О! — Легкая боль переходит в теплые покалывания. — Не паддлом?
— Иногда единственное, что может обозначить мою точку зрения… — Удар! Еще один легкий укол, за которым последовало еще больше покалываний удовольствия, распространяющихся по моей обнаженной коже. — Моя рука.
Я опускаю лоб на руки, переводя дыхание и решая, нравится ли мне. Судя по реакции моего тела? О, боже! Да, да, мне действительно нравится небольшая порка. Кто бы мог подумать?
 
Я снова поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, на этот раз притворяясь, что у меня есть хвост и виляю задницей.
— Я не знаю, сладкий. Я могу придумать другие части тела, которые, возможно, хотели бы указать свою точку зрения.
Удар! Удар! Филипп шлепает меня дважды, быстро, по одному разу по каждой ягодице.
— Грязная девчонка.
На этот раз покалывания проходят быстрее и что-то странное, и приятное начинает сжимать мои внутренности. Мои соски твердеют и жаждут освободиться от этой одежды; губы жаждут поцелуев; моя киска умоляет, чтобы ее наполнили. В уголке глаза появляется слеза, но это не от боли. Это пытка от того, что он еще не предъявил на меня свои права.
Мое тело, как оказалось, обожает пытки. Я могу сказать это по тому, как поджимаются пальцы на ногах, и волна удовольствия поднимается внутри меня.
— Филипп, я…
Тело Филиппа быстро накрывает меня сзади. Я все еще держусь за спинку дивана и его прерывистое дыхание касается моего уха.
— Здесь, в комнате для порки. Ты. Обращаешься. Ко. Мне. Папочка.
Его грудь прижимается к моей спине, его руки поверх моих, его ноги касаются задней поверхности моих бедер, а его пах прижимается к моей киске, все это подталкивает меня ближе к краю. Я едва могу соображать, не говоря уже о том, чтобы говорить.
— Я… — Я сглатываю. — Папочка, я… мне жаль, но, кажется, я вот-вот кончу.
— Подожди, — низким и хриплым голосом произносит он мне на ухо.
О, боже, это не помогает мне сдерживаться.
— Это… это слишком. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, перестань мучить меня, папочка. Я обещаю, что буду хорошо себя вести.
Со злобным, разочарованным рычанием он приказывает мне раздвинуть ноги. Когда делаю это, меня охватывает совершенно новое ощущение. Его пальцы скользят в мои влажные складочки, а его большая рука ласкает меня, скользя по моей влажности. Новизна всего этого, жадность, влажные звуки, его стоны, которые вибрируют во мне… это гораздо больше, чем могут вынести мои разум и тело.
И все же не могу контролировать свой острый язычок.
— Видишь, я же говорила тебе, что моя киска готова для тебя, папочка.
— Блядь, — снова восклицает он. Эрудированный англичанин затрудняется подобрать правильную речь! Неожиданно он погружает один палец в мой вход и двигает им по кругу.
— Ох! — кричу я.
— Хорошо? — спрашивает он все так же хрипло и сексуально.
Я хнычу.
— Мхм, — теперь я уже в точке невозврата, когда стеночки моей киски сжимаются вокруг его толстого пальца. Больше. Я хочу больше и глубже. Мне это нужно. Прошлой ночью он почти был у меня в руках, почему я не могу получить его сейчас?
Я плачу настоящими слезами, когда он вынимает палец из моего влагалища и, слегка коснувшись моего клитора, полностью сталкивает меня с обрыва. Волны освобождения накатывают на меня, и это так сильно, что я могу потерять сознание.
У меня действительно подгибаются колени, но Филипп держит меня.
Я содрогаюсь от оргазма, волна за волной накатывающего на меня, пока он продолжает ласкать мою киску.
Когда он решает, что с меня хватит, Филипп усаживает меня на диван. Когда оказываюсь у него на коленях, его рука остается у меня между ног, массируя мои бедра. Это прикосновение вызывает у меня еще два, три непроизвольных спазма удовольствия.
Наконец, его целительный поцелуй на моих губах возвращает мне связность мыслей.
— Все в порядке, любимая?
Я киваю.
— Да, папочка, — выдыхаю я, содрогаясь.
— Ты можешь стоять? Вставай, давай посмотрим на красную попку.
Я, конечно, повинуюсь и позволяю ему задрать мою юбку. Он цыкает.
— Я оставил что-то вроде отпечатка руки, не так ли? Мне поцеловать его для тебя?
Я просто киваю, ошеломленная его внезапной переменой от властного к заботливому. Он целует мои ягодицы одну за другой, затем нежно растирает красные пятна.