Серая мышь для королевы

– И что они делали? – взволнованно выдохнула Самсонова.
– Стояли и разговаривали.
– И все? – разочарованно протянула Самсонова. – Ну и что?
– Ну как? – возмутилась Кривицына. – Что общего может быть у Маринки и Мажарина? Ничего! Только если…
– Думаешь, он к ней подкатывает? – одновременно с сомнением и удивлением предположила Самсонова. – Да ну… Хотя… – Она молчала пару секунд, потом вспомнила о Кате. – А как же Булатова? Они же, наверное, года два уже вместе.
– И не говори, – хмыкнула Кривицына. – И как он столько времени выдержал?
У Самсоновой хватило совести – а может, чувства справедливости, – чтобы заступиться:
– Катя же красивая, на нее все парни пялятся. А Маринка по сравнению с ней – ничего особенного.
– Внешне, может, и ничего особенного. Однако Мажарина зацепила. – Кривицына хихикнула. – И скоро останется наша Катечка у разбитого корыта. А Антоша будет с Лавренковой.
– Ну и правильно, – подытожила Самсонова. – А то такой хороший парень с такой… – Она красноречиво замолчала на середине фразы.
Кате захотелось рывком развернуть Самсонову к себе и все-таки выяснить: с какой «такой»? Но она лишь громко кашлянула.
Самсонова с Кривицыной разом вздрогнули и обернулись. Курицы! Потом одновременно заискивающе, по-идиотски заулыбались, вскочили из-за стола и поскакали к выходу, бросая друг на друга страшные взгляды.
Катя усмехнулась им вслед. Вот оно, свершилось! Появилась тема для обсуждения. Пришла в класс, откуда ни возьмись, скромная, робкая замухрышка, вся такая милая и положительная, и посрамила злую королеву, увела у нее прекрасного принца.
Сколько же будет разговоров! Ни одна девчонка в школе не удержится – ввернет хоть одно словцо, выскажет свое мнение.
Почти каждая заявит: «Так ей и надо! Сама виновата! Слишком много о себе думает!» – и побежит смотреть, как там Катя.
Потрясающее зрелище, когда кто-то чьими-то тихими стараниями падает с пьедестала или с крыши небоскреба.
Все равно ничего выдающего не увидите. Катя привычна к поражениям. Отработанная схема: упала, встала, отряхнулась и пошла.
Антон заметил ее с другого конца коридора, окликнул:
– Кать! Подожди!
Она остановилась, даже развернулась в сторону Мажарина и неприветливо бросила навстречу:
– Чего тебе?
Антон озадаченно застыл – словно укололся о холодные иглы. Выражение лица – дурацкое и к тому же виноватое. Сейчас произнесет что-нибудь жалостное или извиняющееся.
– Ну… Кать… я…
– «Ну… я…» – нетерпеливо передразнила его Катя. – Что-то, Тоша, оскудел у тебя лексикончик. Ничего нового добавить не хочешь?
– Кать, ты чего? – окончательно смешался Антон.
Никогда еще Катя с ним так не разговаривала – с открытой неприязнью, с колючими интонациями. Но дальше – больше.
– Ничего. Достал ты меня. – Катя не повышала голоса, и со стороны казалось, что они мирно беседуют. Никто бы не догадался, что Булатова сейчас произносила: – Отвали, Мажарин. Не о чем нам разговаривать.
– Кать!
Почему он такой терпеливый? Не заорет, не убежит обиженно.
Потому что виноват перед ней. Предатель.
Ведь знала же, знала, что нельзя никому доверять. Но Антон казался таким надежным, таким бесхитростным.
Вот именно, что казался…
Откуда-то сбоку вывернула Лавренкова.
Ни за что не пройдет мимо, обязательно сунет свой досужий нос. На вид – невинная овечка, будто и не догадывается ни о чем. Подвалит и заботливо поинтересуется: «Что тут у вас?»
У нас – ничего! Больше ничего.
И вообще теперь к Антону с Катей местоимение «мы» ни в какой форме неприменимо.
Катя развернулась, не дожидаясь продолжения разговора.
Упала, встала, отряхнулась и пошла.
 
Марина
 
Катя и раньше с Мариной не особо общалась, а тут и вовсе перестала.
Лавренкова честно пыталась понять почему; пробовала наладить вроде бы, по ее мнению, начавшие складываться отношения, но наткнулась на ледяное безразличие. Точнее, на полный игнор. Как будто Булатова опять сидела за партой одна и никаких Марин, особенно Лавренковых, в природе просто не существовало.
Катя уходила от прямых разговоров и на мелкие лавренковские уловки не велась. Даже призыв к благородному чувству взаимовыручки сумела пропустить мимо ушей.
Писали самостоятельную по алгебре, и за пять минут до конца работы Марина демонстративно разахалась и разнервничалась, изображая, что в ее ручке закончилась паста. Взывая к мировой справедливости на пределе допустимой громкости, она, между прочим, рисковала навлечь на себя гнев суровой математички. Но мировая справедливость в лице соседки по парте оказалась глуха. Зато воплотилась в соседке спереди – Даше Самсоновой. Та обернулась и протянула Марине запасную ручку:
– На! Держи!
Лавренкова растерянно поблагодарила.
Дописывать самостоятельную пришлось самсоновской ручкой. Рядом лежала собственная, вполне рабочая, осуждающе нацелив в хозяйку-предательницу тонкое жало стержня.
Следующим был урок истории.
– Шестнадцатого декабря 1798 года, – самозабвенно вещал Виталий Андреевич, – к императорскому титулу Павла Первого были добавлены слова «…Великий магистр ордена Святого Иоанна Иерусалимского». А в связи с чем это произошло, нам подробно расскажут на следующем уроке. То бишь подготовят доклад на тему «Мальтийский орден в России»… – Историк пробежал глазами по рядам учеников и остановил взгляд на четвертой парте у окна, – Лавренкова и Булатова.
– Лучше я одна, – мгновенно раздалось в ответ.
Виталий Андреевич озадаченно хмыкнул:
– Это почему?
– Мне так удобней, – невозмутимо проговорила Катя, даже не глянув в сторону соседки, мнение которой Булатову и вовсе не интересовало.
Историк задумался.
– Ты уверена, Катя? Тема довольно объемная. К тому же хотелось бы увидеть несколько слайдов.
Булатова только усмехнулась:
– Я трудностей не боюсь.
Марине надоело изображать из себя бессловесную деталь интерьера. Она приподнялась с места:
– А я тогда другой доклад подготовлю. Следующий.
Но Катя так и не удостоила Марину взглядом. Она смотрела на Виталия Андреевича, ожидая его решения. Все прочие колебания воздуха были для нее обычным сквозняком.
– Ну хорошо! – согласился историк. – Булатову слушаем на следующем уроке, Лавренкова – в уме.
Марина уселась за парту. Она специально сделала это шумно и едва не ткнула Катю в бок оттопыренным локтем. Но та никак не отреагировала – ни поморщилась, ни отодвинулась, – словно рядом никого не было.
Почему? Что такое случилось? Отчего Лавренкова для Кати снова перестала существовать?
Всю дорогу домой Марина ломала над этим голову.
Конечно, она перебьется без Катиной привязанности. Ей даже не столько обидно, сколько любопытно. Ну и потом, все-таки жутко несправедливо, когда вот так не замечают людей. Марина всегда за справедливость и за то, что все вокруг заслуживают хорошего отношения. Даже пауки и червяки. Хотя выглядят они, надо признать, кошмарно.
Погода, кстати, тоже кошмарная. Вот уже несколько дней из прохудившегося серого неба почти без перерыва моросит мелкий холодный дождь. Под ногами – лужи и слякоть. Когда идешь по асфальту, еще ничего, но иногда приходится передвигаться по размытым земляным дорожкам.
А в одном месте путь перерезает свежевыкопанная глубокая траншея.
Трубы, что ли, меняют?
Через траншею переброшена широкая доска, вполне надежная на вид. Марина издали видела, как по ней спокойно проковыляла старушка с палочкой. Значит, и она пройдет без проблем.
Марина даже под ноги не смотрела, когда ступила на доску. Та едва заметно дрогнула. Ерунда! Особенно, если мысли заняты поиском ответов на неразрешимые вопросы.
На полпути Марина в задумчивости остановилась, неосознанно глянула вниз. У траншеи были крутые глинистые берега, а на дне стояла вода. Цвета самого неприятного. Любоваться, в общем, было нечем. Марина сделал широкий шаг. И тут по краю канавы, к которому она стремилась, черной змеей проползла глубокая трещина. Целый пласт глины отошел и скоростной лавиной сполз вниз. За ним поехала и доска, а вместе с доской – стоящая на ней Марина Лавренкова.