Серая мышь для королевы

Антон не сдержался и все-таки произнес вслух то, что последнее время беспрестанно вертелось в голове:
– Почему?
Катя усмехнулась, кольнула холодным взглядом:
– А ты не понимаешь?
Он отреагировал неудачно. Если бы надо было мяч поймать или увернуться от удара, подсознание бы чисто сработало. А вот в чувствах – одни смятение и растерянность.
– Я?
Катя отвела глаза:
– Ну тогда у Самсоновой спроси. Или Кривицыной. Они объяснят.
 
Марина
 
Марина, конечно, заметила, что отношения у Кати с Антоном разладились: никаких звонков и встреч на переменах. Что там было после школы, она точно не знала, но предполагала.
Катя была не из тех, кто любит выдумывать искусственные секреты и играть в конспирацию. Если в школе Булатова и Мажарин сторонились друг друга, то вряд ли потом, оказавшись наедине в каком-нибудь тайном месте, бросались навстречу с распростертыми объятиями.
Неужели расстались?
Скорее всего.
Значит, Антон теперь свободен. Чем не повод для радости?
Но радоваться не получалось. Хотя мысленно Марина легко рисовала себе дальнейшее развитие событий, очень благоприятное и желанное: как Антон позвонит – или нет! – лучше подойдет и скажет, например: «Может, нам встретиться сегодня?»
Дальше вообще фантазия вспыхивала фейерверком. Но когда последние огоньки гасли, на потемневшем фоне сознания возникала Катя. Спокойная, как обычно. Даже, пожалуй, равнодушная. Но при виде нее лавренковская счастливая улыбка таяла, а въедливая совесть строго грозила пальчиком с цепким коготком: «Разве порядочно сразу кидаться на парня, с которым только что рассталась твоя подруга?»
Катя Маринку чуть ли не от смерти неминуемой спасла. Ну уж от полного позора и ночи в грязной яме точно. А неблагодарная Лавренкова тут же начнет прохаживаться перед ее носом с ее же бывшим кавалером?
Конечно, нет. Марина не такая – не подлая, не коварная. Но осознание собственной правильности и благородства не слишком-то греет. И, главное, не с кем ни поделиться, ни посоветоваться.
Подружки из прежней школы совершенно не в теме. С Катей они незнакомы и наверняка не задумываясь ляпнут: «Да не грузись ты, Маринка! Лови момент. А то вдруг поздно будет».
В новой школе единственный близкий человек для Лавренковой – сама Катя. Но ни с ней, ни тем более с Антоном Марина обсуждать свои метания не собирается. А молчать и держать в себе – просто невыносимо! Поэтому пришлось вылить все переживания на Кирилла.
Марина же всегда его выслушивала. А он… пусть хотя бы сделает вид, что ему не все равно.
Кирилл выслушал, но не прочувствовал, еще и осудил:
– Дался тебе этот спортсмен!
Лавренкова ждала отзыва совсем на другую тему:
– Ну не о том же речь!
– А о чем?
Кирилл не умел изображать сочувствие, говорить проникновенным голосом. Уж лучше молчал бы тогда, что ли, или головой кивал, имитируя понимание.
– И какое тебе дело до этой Кати? О ней-то ты чего беспокоишься?
– Она моя подруга, – многозначительно произнесла Марина.
– Неужели? – изумился Кирилл. – Она – подруга? Давно ли ты на нее жаловалась!
– Я не жаловалась. Я просто рассказывала. – Марина решительно восстановила справедливость. – Кир, ты же ее совсем не знаешь, а отзываешься так, будто у тебя к ней есть какие-то личные претензии!
Кирилл усмехнулся. Он мог бы поведать Маринке, о чем беседовал с ее подругой на вершине холма, с которого Лавренкова летела на велосипеде и впереди велосипеда. Но не слишком ли много внимания какой-то там Кате?
– Ну, в общем, ты как хочешь, так и делай, – заключил Кирилл. – Я тут тебе однозначно не советчик.
Марина поняла: очень глупая затея – обсуждать сердечные метания с Кириллом Успенским, хоть он и друг, и почти как брат. Но вздохи и переживания вызывают у него лишь тоскливую зевоту или снисходительное хмыканье. Наверное, со всеми парнями так.
И еще Марина поняла, что неправильно, когда два небезразличных тебе человека друг к другу плохо относятся. Или совсем никак не относятся.
Кирилл презрительно отзывается о Кате. Непонятно отчего? Виделись-то они всего один раз.
Значит, и правда Марина чего-то не то тогда наговорила, раз у Кирилла сложилось настолько негативное впечатление о Кате. И надо непременно исправлять ситуацию, чтобы не чувствовать себя виноватой.
Сложные отношения у Лавренковой с собственной совестью, неравноправные. Совести на хозяйку наплевать, а Марина из-за нее мучается, переживает, можно сказать, ночей не спит. Почти как из-за любви.
Из-за всех этих тревог и волнений Лавренкова едва не забыла об очень важном событии в своей жизни.
– Кир, а ты помнишь? У меня день рождения через неделю.
Вот теперь Кирилл немного оживился:
– Устроишь что-то грандиозное?
– Нет, – Марина отрицательно мотнула головой. – Наоборот. Приглашу несколько человек, самых близких, куда-нибудь в кафе. Тебе ведь не надо специально говорить, что ты среди приглашенных?
На следующий день в школе Марина обратилась к Кате почти с теми же словами:
– А у меня через неделю день рождения. Сходим куда-нибудь?
– Вдвоем? – уточнила Катя удивленно.
Лавренкова, размышляя, чем вызвано ее удивление – не ожидала или считает, что они не настолько дружны? – пояснила:
– Нет. Позову еще кого-нибудь. – И нарочно добавила, желая узнать, как Катя отнесется: – Самых близких.
Никаких особых реакций, только неопределенный звук, заменяющий слово «понятно».
– И подарок не надо приносить, – предупредила Марина. Не хотелось таскаться с сумочками и букетами. – Лучше потом.
А еще лучше – совсем без подарков.
Наблюдать, как увядают цветы, – мало приятного, да и вещи – не главное. Было бы весело и уютно в компании. И не важно, сколько рядом человек, два или двадцать. Все зависит от того, кто они.
Марина в этом уже убедилась.
Вообще-то девушкам полагается опаздывать, но Лавренкова пришла на условленное место встречи заранее, как-никак хозяйка торжества. Катя появилась вовремя, а опоздал Кирилл. Еще и остановился, не дойдя до девушек несколько шагов. И лицо у него при этом было не виноватое или смущенное, а вроде как слегка перекошенное.
Марина улыбнулась ему, и Катя…
Нет, Катя не улыбнулась. Глянула снисходительно, поджала губы и отвернулась.
Кирилл уже успел выдавить улыбку, более подходящую радостному событию, и, подойдя, поинтересовался:
– А где остальные?
– Все уже на месте, – беззаботно призналась Марина.
– То есть… – Кирилл обреченно оборвал фразу на середине. – Ну ладно. – Потом вспомнил о празднике: – Еще раз поздравляю.
Он по-дружески чмокнул Маринку в щечку. И сразу возникло чувство, что все уже совершено и завершено и можно с чистой совестью расходиться по домам. Но неунывающая упрямая Лавренкова сделала вид, что не замечает ни кислых физиономий гостей, ни накрывшей их неприветливой тишины, и с восторженными интонациями профессионального аниматора воскликнула:
– Что выбираем: бургеры, пиццу или суши?
Катя и Кирилл одновременно посмотрели на Марину, словно по команде открыли рты, намереваясь ответить, но, случайно заметив намерения друг друга, также дружно рты закрыли.
Лавренкова с радостью отметила эту потрясающую синхронность – хоть что-то общее! – и даже проговорила вслух: «Хорошо!» – но потом добавила, вроде бы опять про меню:
– На месте разберемся.
В кафе, куда вела гостей Марина, готовили и пиццу, и суши, и даже какие-то сэндвичи.
Устроились за столиком. Катя и Кирилл, конечно, уселись с противоположных сторон – и вовсе не для того, чтобы лучше видеть друг друга. Несколько минут с жутко сосредоточенным видом и в полном молчании изучали меню.
Заметив приближающегося официанта, Марина, чтобы избежать споров и очередного дружного, но бессмысленного открывания и закрывания рта, спросила:
– А можно я сама выберу?
– Конечно! – Катя успела откликнуться первой. – Это же твой день рождения.