Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды

Трагическими для этого маленького кружка стали май, июнь и июль 1536 года. В мае — арестована и казнена Анна Болейн с пятью своими приближенными. В июне — обнаружен тайный брак между Маргаритой Даглас и сэром Томасом Говардом; оба преступника были арестованы и брошены в Тауэр. И, наконец, в июле умер Генри Фицрой, муж Мэри.
В эти печальные месяцы Девонширский сборник пополнился, может быть, самыми своими трогательными записями. Во-первых, это стихи Маргариты Даглас, которая, в разлучении с супругом (из Тауэра ее отправили в другую тюрьму), писала стихи, ободряя своего любимого и восхищаясь его мужеством. А на соседних страницах Томас Говард, которому сумели на время переправить заветный альбом, записывал стихи о своей любви и верности. Два года спустя он скончался в своей тюрьме от малярии.
История Девонширского альбома ярче многих рассуждений показывает, каким рискованным делом была куртуазная игра при дворе Генриха VIII. Неудивительно, что достоинствами дамы в том узком кругу, для которого писали придворные поэты, почитались не только красота, но и сообразительность, решимость, умение хранить тайну. И не случайно первым стихотворением, занесенным в альбом, оказалась песенка Уайета «Take hede be tyme leste ye be spyede»:
 
 
Остерегись шпионских глаз,
 
Любить опасно напоказ,
 
Неровен час, накроют нас,
 
Остерегись.
 
 
В стихах Уайета многие вещи сознательно маскировались, зашифровывались. Загадка с именем Анны: «Какое имя чуждо перемены, хоть наизнанку выверни его?» — простейшая. Недавно критики обратили внимание, что образ сокола в стихах Уайета 1530-х годов может иметь дополнительное значение. Я имею в виду, прежде всего стихотворение: «Лети, Удача, смелый сокол мой!»:
 
 
Лети, Удача, смелый сокол мой,
 
Взмой выше и с добычею вернись.
 
Те, что хвалили нас наперебой,
 
Теперь, как вши с убитых, расползлись;
 
Лишь ты не брезгуешь моей рукой,
 
Хоть волю ценишь ты и знаешь высь.
 
Лети же, колокольчиком звеня:
 
Ты друг, каких немного у меня.
 
 
Белый сокол был эмблемой Анны Болейн на празднестве ее коронования в 1533 году. Значит, можно предположить, что и эти стихи относятся к тому же «болейновскому» лирическому сюжету. [14] Они могли быть написаны, например, в 1534 году, когда Томас Уайет в первый раз попал за решетку (за уличную стычку, в которой был убит стражник). Там он, вероятно, написал и веселый сонет «О вы, кому удача ворожит…» — о несчастливце и вертопрахе, который, вместо того, чтобы радоваться весне, вынужден проводить дни на жесткой тюремной койке, «в памяти листая все огорченья и обиды мая, что год за годом жизнь ему дарит».
Но маяться в веселом месяце мае Уайету пришлось недолго. Вскоре он был освобожден, и удача продолжала ему улыбаться.
  
Томас Уайет
 
  
Отвергнутый влюбленный призывает свое перо вспомнить обиды от немилосердной госпожи
 
 
 
Перо, встряхнись и поспеши,
 
Еще немного попиши
 
Для той, чье выжжено тавро
 
Железом в глубине души;
 
А там — уймись, мое перо!
 
 
 
 
Ты мне, как лекарь, вновь и вновь
 
Дурную сбрасывало кровь,
 
Болящему творя добро.
 
Но понял я: глуха любовь;
 
Угомонись, мое перо.
 
 
 
 
О, как ты сдерживало дрожь,
 
Листы измарывая сплошь! —
 
Довольно; это все старо.
 
Утраченного не вернешь;
 
Угомонись, мое перо.
 
 
 
 
С конька заезженного слазь,
 
Порви мучительную связь!
 
Иаков повредил бедро,
 
С прекрасным ангелом борясь;
 
Угомонись, мое перо.
 
 
 
 
Жалка отвергнутого роль;
 
К измене сердце приневоль —
 
Найти замену не хитро.
 
Тебя погубит эта боль;
 
Угомонись, мое перо.
 
 
 
 
Не надо, больше не пиши,
 
Не горячись и не спеши
 
За той, чье выжжено тавро
 
Железом в глубине души;
 
Угомонись, мое перо.
 
 
  
Влюбленный сравнивает себя с галерным рабом, а даму со звездой
  
 
 
Пусть гавань близко и твой верный раб
 
Гребет упорно, глубь надеждой меря,
 
Но сделай так, пока он не ослаб,
 
Чтоб вспыхнул твой огонь на темной сфере,
 
Указывая верный путь галере.
 
О Киферея, не видать ни зги —
 
Зажгись, гребцам усталым помоги!
 
 
 
 
Как тяжело в тумане и во мгле
 
Плыть, холодея, из последней мочи;
 
Лишь ты — его надежда на земле,
 
В пучинах моря и в пустынях ночи.
 
Когда удары ветра все жесточе
 
И волны наступают, как враги, —
 
Зажгись, гребцам усталым помоги!
 
 
 
 
Так, мучась на одре своем без сна,
 
Взываю я бесплодными ночами;
 
Какой горою ты заграждена,
 
Какими тучами и облаками?
 
И заливаясь горькими слезами,
 
Молю: хоть луч в потемках мне зажги,
 
Явись, гребцам усталым помоги!
 
 
 
 
Как раб, к своей прикованный доске,
 
Забывший даже думать о свободе,
 
Ищу тебя вблизи и вдалеке,
 
Но ни звезды — на черном небосводе;
 
О смилуйся, ведь силы на исходе,
 
И не горят в тумане маяки:
 
Зажгись, гребцам усталым помоги!
 
 
  
In aeternum
 
 
 
Я вечности, казалось мне, вкусил,
 
Когда влюбился, и судьбу просил,
 
Чтоб так любить достало сердцу сил
 
       In aeternum [15].
 
 
 
 
В ту пору возлелеял я мечту
 
Завоевать упорством красоту,
 
Я знал, подобной я не обрету
 
       In aeternum.