Альбом для марок

– Девушка опоздала на последнюю электричку в Нью-Йорк. На шоссе ни машины. Вдруг едет негр на велосипеде. Она говорит: – Подвезите меня. – Садитесь, – и посадил на велосипед перед собой. Довез до дому. Она слезла, повернулась, чтобы сказать спасибо, и увидела, что велосипед дамский.
– Состязались, кто первым донесет на хую ведро с водой на верхний этаж небоскреба. Погиб самый сильный – перед финишем ведро сорвалось, и хуй стукнул его по черепу.
– Мальчик ходил в баню с папой, а тут пошел с мамой. Увидел, спрашивает: – Что это у тебя? – Щетка. – Ну, у папы щетка получше – с ручкой, с шишечкой и на колесиках!
 
 
      Барсук
 
      Повесил яйца на сук,
 
      А девки думали – малина
 
      И откусили половину.
 
 
 
У кого красные веки, в школе скажут:
 
– В пизду смотрел.
 
 
Пизда бывает – складываются концами большие и указательные пальцы:
птичья,
расставляются на фалангу:
овечья,
не размыкая пальцев, во всю длину:
человечья.
Небывальщина:
 
 
      Гермафродит —
 
      Сам ебет, сам родит.
 
 
Резюме:
 
 
      Хуй – пизда
 
      Из одного гнезда,
 
      Где сойдутся,
 
      Там поебутся.
 
 
Генерализация:
 
 
      Ебется мышь, ебется крыса,
 
      Ебется тетка Василиса,
 
      Ебется северный олень,
 
      Ебутся все, кому не лень.
 
 
Семинарская Песнь песней:
 
 
      Взойдем на горы алтайские,
 
      Зазво́ним в колокола китайские,
 
      Вынем шпагу Наполеона
 
      И засунем ее в пещеру Соломона.
 
 
Гимназическое склонение:
 
 
      День был Именительный,
 
      Я ей Предложный,
 
      Она мне Дательный,
 
      Мы с ней Творительный,
 
      Она Родительный —
 
      Чем же я Винительный?
 
 
Классика – Лука Мудищев и Евгений Онегин – сочинения то ли Баркова, то ли Есенина:
 
 
      Я вас прошу, придите в сад
 
      На место то, где кошки ссат…
 
 
 
           Оркестра звуки ввысь неслись,
 
           Онегин с Ольгою еблись…
 
 
Народный театр:
 
 
      – Где ты был, Савушка?
 
      – В Ленинграде, бабушка.
 
      – Что там делал, Савушка?
 
      – Девок еб, бабушка.
 
      – Сколько раз, Савушка?
 
      – Сорок восемь, бабушка.
 
      – Что так мало, Савушка?
 
      – Хуй сломался, бабушка.
 
      – Ты бы склеил, Савушка.
 
      – Клею нету, бабушка.
 
      – Ты б купил, Савушка!
 
      – Денег нету, бабушка.
 
      – Ты б заня́л, Савушка!
 
      – Не дают, бабушка.
 
      – Ты б украл, Савушка!
 
      – Иди на хуй, бабушка!
 
 
Почти баллада:
 
 
 
       Двадцать пятого числа
 
       Маша с улицы пришла.
 
       Только стала спать ложиться —
 
       Что-то в брюхе шевелится,
 
       Не то мышь, не то лягушка,
 
       Не то маленький Ванюшка.
 
       Стала мать ее ругать:
 
      – Ах ты, сука, ах ты, блядь,
 
       Кто тебе велел давать?
 
      – Не твое, мамаша, дело,
 
       Не твоя пизда терпела,
 
       Не твой старый чемодан —
 
       Кому хочу, тому и дам.
 
 
Новый Гоп-со-смыком (Гоп-со-смыков набежит с том):
 
 
      По бульвару Лялечка гуляла, да-да,
 
      Атаманов много Ляля знала, да-да,
 
      Своей талией пушистой,
 
      Своей юбкой золотистой
 
      Ляля атаманов привлекала, да-да.
 
 
Сексуальный фольклор обстоял нас с рождения. С каждым годом он делался громче, грубей, неотвязней. При этом матерная сексуальность была не руководством к действию, а скорее – сказкой, ловкой выдумкой, ирреальностью:
– Мальчик, чего ты больше всего хочешь?
– Рогатку.
– А если нет рогатки?
– Тогда девочку.
– Что ты с ней сделаешь?
– Заведу ее в лес, сниму с нее трусы, вытащу резинку и сделаю рогатку!
И вот фольклор оказался самой жизнью. Он обращался прямо к той темной, густой и тягучей жизни, которая всколыхнула нашу телесность, разбередила душу и раздражила ум каждым прикосновением к действительности. От действительности хотелось зарыться в себе, от разбухания и брожения внутри хотелось бежать сразу во все стороны.
Шурка был уличный, я домашний. И все-таки – оба —
 
 
      Сидели мы на крыше,
 
      А может быть, и выше,
 
      А может быть, на самой на трубе.
 
 
В который раз потрясенный Шурка пересказывал мне, как его одноклассник буднично сказал однокласснице: – Варька, пойдем поебемся. – И одноклассница буднично ответила: – Не, назавтра столько уроков задали… – Это была земля, это было естество. С нашей крыши мы не могли ни опуститься до земли, ни возвыситься до естества. Не хватало воли и воображения. Подавляющее большинство наших сверстников находилось в том же параличе.
Про нас презрительно: – Еб глазами, носом спускал.
Сами мы острили: полоумные мы ребята, половой у нас ум.
Но сознание/подсознание, равно как и эстетическое чувство, препятствовали подчинению телесной тяге. Каждый спасался как мог. Днем занятий хватало. Мы с Шуркой, распространившись на ближних соседей, вовсю менялись марками и монетами.
Шурка вгрызался в схемы, рассчитывал и паял/перепаивал свое и чужое.
Я корпел над стихами – брал выше, а получалось ниже, чем в школе:
 
 
      Светляки озарили росу,
 
      Ухнул филин в далеком лесу,
 
      И от дальних и ближних озер
 
      Слышу я удивительный хор —
 
      Пенье эльфов, русалок, сильфид
 
      Гимном чудным над миром летит…
 
 
Читал запоем. Гимназическая хрестоматия по истории литературы и История дипломатии успокаивали. Виконт де Бражелон и Бегущая по волнам относили в прохладные дали. Прощай, оружие и Дикая собака динго тревожили. Хулио Хуренито и Заложники Гейма распаляли, но я не захлопывал их и не откладывал в сторону.