Плохой парень (ЛП)

— Еще и полутора лет не прошло, а она уже говорит полными предложениями.
В ответ она бормочет:
— Ма-ма-ма-собака-собака.
Очевидно, она говорит на каком-то продвинутом коде. Любой робот смог бы расшифровать ее речь и найти решения для крупнейших мировых кризисов.
Затем она рыгает и отвлекается на кусочек ворса на полу.
— Так мудро. — Я киваю, принимая бокал вина, который Йен протягивает мне, прежде чем он поворачивается, чтобы взять чашку Вайолет. — Ты думаешь о Колумбии, Принстоне или Гарварде?
Йен пожимает плечами.
— Она выберет Плющ, но кто знает, может, просто вступит в Корпус Мира или в труппу бродячего цирка.
— Давай не будем об этом говорить. Мне от этого грустно.
— Что она собирается присоединиться к цирку? Я действительно сомневаюсь, что это произойдет.
Я наклоняюсь и поднимаю ее. Все, что мне нужно, — это одно приличное объятие, но она в том возрасте, когда ей нужна свобода, место для прогулок. Вайолет высвобождается и возвращается к игре на полу.
— Просто... Мне не нравится думать о том, как она растет. Она слишком мала, чтобы присоединиться к цирку.
Йен садится рядом со мной на диван и притягивает меня к себе. Я утыкаюсь носом в его грудь и закрываю глаза. Я могу услышать глубокое дыхание, наполняющее мои легкие, ровное сердцебиение моего мужа, игривый лепет моей дочери — все звуки жизни, о которой я не могла мечтать всего несколько лет назад, в основном потому, что мне снился лейтенант Йен, трахающий меня в армейской казарме.
— У меня такое чувство, что ты действительно зациклилась на цирке.
Я игнорирую его.
— Сегодня она лепечет у наших ног, завтра качается на трапециях, путешествуя по стране в вагоне поезда.
— Опять же, вероятно, этого не произойдет.
— Обещай мне, что она всегда будет такой маленькой. — В моем голосе звучит отчаяние.
Йен потирает большим пальцем мое плечо.
— Нет, не могу.
— Обещай мне, что она всегда будет маминой дочкой.
— Э-э-э, правда? — он дразнится. — Ее первым словом было «папа» — это не может быть совпадением.
У меня есть непреодолимое, нелепое желание заплакать.
— Что ты можешь мне обещать?! Блин, у меня тут сердце разрывается.
Йен усмехается и тянется, чтобы приподнять мой подбородок так, чтобы мое лицо было повернуто к нему.
— Сэм... Сэмвич… Сэм и сыр…
Я моргаю, открывая глаза. Его голубые глаза в нескольких дюймах от моих.
— Я не могу обещать особенных вещей, но могу обещать тебе, что мы всегда будем смотреть «Западное крыло» по средам.
— Разумеется.
— Я могу обещать, что, пока ты возглавляешь «Оук Хилл газет», я буду читать каждый номер.
Хватаю его за рубашку с дикой мольбой.
— Ты должен... Ты наш самый преданный читатель.
— Я также обещаю прислать тебе больше всех медведей на День Святого Валентина из всех учителей в школе.
Наша традиция все еще в силе.
— Спасибо. Я ценю это.
— Как и руководитель хора. Я думаю, что наши выходки составляют половину его годового дохода от сбора средств.
Я ухмыляюсь, а потом улыбка исчезает, когда я кое-что понимаю.
— Ты упускаешь одну вещь, — подталкиваю я.
Он хмурится.
— Что? — И тут его осенила идея. — Ах да, я всегда буду любить тебя. Это то, чего ты добиваешься?
Я вздыхаю с притворным раздражением, типа, Тьфу ты, идиот.
— Нет. Любовь — меня это мало волнует. Обещай мне, что ты всегда будешь моим лучшим другом.
Йен смеется, наклоняет голову и целует меня в щеку.
— Я думал, это очевидно, Горячие губки. Лучшие друзья, навсегда.
Конец