Циклоп
— В первый и последний раз, — согласились тени. — Мне стыдно вспоминать об этом.
— Когда поединок?
— Ты стар, мальчик мой. Ты дряхл. Не мне говорить об этом. Но и не мне выходить в Круг Запрета! Амброз моложе и сильнее. Ты слышал, что он берет уроки тау-тё? В его башне постоянно живет кто-то из дикарей Ла-Ангри. Н'Ганга рассказывал…
— Я не собираю сплетни! Когда поединок?
— В полночь.
— Если ты сказал все, Древний, — Симон отвернулся, оперся ладонью о стол, — я больше не смею тебя задерживать. Уходи, я хочу отдохнуть перед схваткой.
Кокон теней взлетел над креслом. В движениях гостя появилась резкость, не свойственная ему ранее. Оставив комнату, тени повисли за окном, на прежнем месте.
— Что есть в наследстве Красотки, — спросил Максимилиан, — чего ты не хочешь уступить Амброзу? Если Симон Пламенный готов унизиться в Круге Запрета, это должна быть величайшая в мире драгоценность. Что это, мальчик мой?
— Честь, — ответил Симон. Между его пальцев сочился дым. Столешница горела, в дереве корчился уродливый, пятипалый отпечаток, похожий на кленовый лист. — Дружба. Любовь. Долг. Память. Да что угодно! Вокруг нас тьма забавных пустяков, каждый из которых стоит унижения. Смеешься? Да, ты прав. Я выжил из ума. Зато я живу, а не храню величие.
— Я не смеюсь, — ответили тени. — Я бы заплакал, но забыл, как это делается.
— Напомнить?
— Не трать силы зря. В полночь я вспомню сам.
Струйка пота сползла по спине Циклопа. Весь дрожа, он следил, как Древний в плаще из краденых теней скрывается в ранних, зимних сумерках. Земля вокруг башни дышала весной, зато небо плевать хотело на ухищрения колдунов. Небо знало, какое время года на дворе. «Что есть в наследстве Красотки…» Двадцать лет назад, в Шаннуране, измученный пытками Симон учуял Око Митры из темницы, сквозь толщу камня — и безошибочно привел Вульма в сокровищницу. Что помешало Древнему, во всей его силе и мощи, учуять камень во лбу Циклопа? Ну не равнодушие же к человеку, лишенному магии?! И не кожаная повязка, жалкая лента…
— Успокойся, — со злостью глядя на испорченный стол, бросил старец. — Мои братья, бес их дери, глухи к твоему «третьему глазу». Они сгорают от любопытства, вот и все. И закрой рот. Я не читаю твои мысли. У тебя на лице все написано…
— Глухи? Почему?!
— Если б я знал! Когда Око Митры вросло в твой лоб, я тоже перестал слышать его эманации. Ты — есть, его — нет. А ты, дружок, вряд ли вызовешь интерес Максимилиана…
— Поединок, — напомнил Вульм.
В течение визита Древнего бывший искатель приключений сидел тише мыши, прикидываясь мебелью, и лишь сейчас подал голос:
— Он сказал: поединок. В Круге Запрета. Что это значит?
— Это я сказал, — буркнул Симон. — Я сказал первым.
Вульм вздохнул:
— Ребячество. Клянусь Беловой задницей! Ребячество — последнее, в чем я рассчитывал тебя упрекнуть, Симон. Надеюсь, с Амброзом ты поведешь себя, как взрослый, опытный маг. Сожги его в пепел…
— Вряд ли, — рассмеялся Симон. — Пепел? В другой раз.
Вид старца испугал Циклопа. Симон походил на безумца, радующегося стекляшке, которую он принимал за бриллиант.
— Хорошо, — кивнул Вульм. — Преврати его в яблоню. Летом мы наварим варенья из Амброзовых яиц…
— Яблоня? — смех превратился в хохот. — И не надейся!
Приблизившись к стене, Симон изо всех сил ударил в нее кулаком. Посмотрел на разбитые костяшки, слизнул кровь. Впору было поверить, что старец жалеет о Шебубовой напасти — каменной, неподъемной руке.
— Врешь! — ахнул Вульм. — Не может быть!
Симон оскалился:
— Замолчи, бродяга! Тебе ли решать, что возможно на этом свете, а что — нет? Разве ты не слышал, как Максимилиан говорил об унижении?! В Круге Запрета нет магии. Я и Амброз будем драться, как пьяные лавочники. Руки, ноги, кулаки. Голые по пояс, мы расквасим друг другу носы, вцепимся зубами в дряблую шею. Потеха! Зрители животики надорвут…
— Оружие?
— Нет, — маг взял с блюда баранье ребрышко с остатками мяса. Взмахнул им в воздухе: — Как бараны! Мы сойдемся, как два барана из-за овцы! Сцепимся рогами: кто кого? Чары, сталь, палка, ребристый камень — исключено. Тумаки, пинки, зуботычины — вот оружие великих, прославленных магов в Круге Запрета. Ну что же ты, бродяга? Скажи еще раз: «Ты врешь, старый дурак!»
Вульм встал. Под глазом авантюриста дергалась синяя жилка. Он был потрясен, и не скрывал этого.
— Ваши примут замену? — тихо спросил Вульм.
— Нет. Ты не выйдешь драться вместо меня. Амброз, сукин сын, все продумал заранее. Симон Пламенный — опасный соперник. Но Симон Остихарос в Кругу Запрета — дряхлый старик. Ржавый клинок, изношенный ремень. Амброз уверен, что я откажусь. Мне будет приятно его разочаровать.
— Он убьет тебя, — сказал Циклоп. — Откажись, умоляю.
— Убьет? Глупости. В конце концов, я могу сдаться…
— Ты?!
Симон не ответил.
— Если ты проиграешь, Амброз заберет Циклопа, — Вульм лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. — Мы должны… Симон, возьми его в ученики! Сейчас! Немедленно!
— Кого? — изумился маг.
— Циклопа! Амброз не может взять Око Митры, не взяв Циклопа. Если к тому времени Циклоп будет считаться твоим учеником, ты предъявишь на него права. Возникнет новый спор, и решать его вы станете уже вне Круга Запрета…
Старец долго молчал.
— Спасибо, — наконец произнес он. — Спасибо, бродяга. Если ты чувствуешь какую-то вину передо мной — забудь. Вины нет, есть уважение и благодарность. Твой способ и впрямь мог бы сработать, не будь я Симон Остихарос! К сожалению, ничего не выйдет. Двадцать лет назад я поклялся, что больше никогда не возьму ученика. Все маги знают о моей клятве. Не клянитесь опрометчиво, друзья мои! Придет срок, и вы пожалеете…
Он подошел к окну. Вдали, над спящим Тер-Тесетом, качалась луна. Пятна на диске складывались в лицо, искаженное гримасой боли. Где-то выли собаки. Еле слышно постукивали ставни, и Циклоп с опозданием вспомнил, что на окнах башни нет ставен. Это в полном безветрии стучали дощечки барьера крови.
— До полуночи есть время, — сказал Симон, не оборачиваясь. — Циклоп, помнишь, в гостинице ты сказал нам, что две исповеди в один день — это слишком? Ты был прав: да, слишком. И все-таки я попробую. Когда я вернулся в Равию из Шаннурана…
Глава четвертая
Круг запрета
1. Скороход Его Величества
Тенедержцы сквозь столетья совершают переход
По колено в лунном свете и спускаются с высот
По обрывистым ступеням многочисленных вчера.
Их приход предвосхищают чернокрылые ветра.
Тенедержцы наступают, дымом грозный строй повит,
Но никто не бьет тревогу, ибо все на свете спит.
Все жители Равии — мальчишки, не брившие бороды, и старики, помнящие осаду города кочевыми ордами Йо-хана — знали, где расположен дом Симона Остихароса. Скромное, если не брать в расчет двух спиральных башен из металла, неизвестного людям, жилище мага стояло на юго-западной окраине, там, где начинались сады — снежно-розовое кипение весной, зрелая благодать осенью, черная печаль ветвей в зимние месяцы.
Дом магу строили каменщики и плотники, которым было щедро заплачено из казны Махмуда Равийского, шестнадцатого в могучей династии Менгеридов. Услуги, какие чародей оказывал султану, стоили дворца, захоти Симон жить во дворце. Башни же возникли в одну ночь, восстав из-под земли парой адских фаллосов, и те, кто возвел их, хохотали и рыдали так, что младенцы седели в колыбелях. Чем заплатил маг ужасным зодчим, осталось загадкой, и горожане до сих пор ломали голову над ней.
Глупцы полагали, что Симон платил душой. Над ними смеялись, ибо душа — товар лежалый, дешевый на любых пластах бытия, включая геенну. Торговый перекресток, Равия знала толк в барышах.