Главред: назад в СССР 3 (СИ)

— Константин Филиппович рассказывал, — режиссер загадочно подмигнул мне. — Надеюсь, и для меня потом найдется местечко. Так, девочки, время! Время! Начинаем прогон! Люся, Ната, Земфира! За мной!
Владимирский скрылся, уводя c собой хихикающих актрис, a я мысленно улыбнулся. О дискуссионном клубе начали говорить. Пусть пока только в масштабах ДК, но это очень скоро изменится.
Небольшое помещение клуба очень быстро заполнилось, и на этот раз ни у кого не вышло отгородиться от остальных. Просто свободных стульев не нашлось. Зато между сидящими была четко видна граница: по одну сторону стола разместились городские оппозиционеры, a по другую — лоялисты, как я решил называть это крыло про себя.
— Товарищи, попрошу тишины, — объявил я громко и уверенно, и все посторонние разговоры тут же прекратились. Лишь хмыкнул Жеребкин. — Начинаем первое заседание дискуссионного клуба «Вече». Для начала — правила. Советую слушать c максимальным вниманием и тех, кто впервые здесь, и тем, кто уже знаком. Лишним не будет.
Я повторил все то, что мы обсуждали два дня назад, представил Котенка как своего сопредседателя и обозначил темы выступлений co спикерами. Что приятно, все трое — Варсонофий, Сеславинский и Кандибобер — не соскочили, даже держали в руках исписанные листы бумаги. По всей видимости, конспекты докладов.
— Теперь пара слов отдельно для гостей мероприятия, — я окинул взглядом новоприбывших вроде краеведов. — Запомните, пожалуйста, что вы пока только слушатели. Порядок выступлений и дискуссий уже определен, но у вас будет возможность задать вопросы выступающим в определенное регламентом время. Все просто. А сейчас…
Едва я хотел назвать имя первого выступающего, как раздался резкий стеклянный звон, и в комнату, неся за собой крепкий морозный воздух c улицы, влетел увесистый темный булыжник.
[1]«Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» — рок-опера Алексея Рыбникова и Павла Грушко. Одна из первых в СССР постановок подобного жанра (премьера состоялась в 1976 году в театре «Ленком»).
Глава 15 
Камень пролетел в опасной близости от старушки Кандибобер, она резко отклонилась, нечаянно при этом толкнув краеведа Якименко. Неизвестно кем запущенный снаряд ударился в стол, проехался по нему и рухнул на пол.
Кто-то выругался и тут же интеллигентно извинился, добродушный дядька Сеславинский схватился за голову, глядя на мокро поблескивающий булыжник. А я, помедлив пару секунд, бросился к окну в тщетной надежде увидеть неизвестного метателя, пусть даже убегающего. Увы, занятая нами комната располагалась в одном из крыльев ДК, граничащих c глухими зарослями во дворе соседней пятиэтажки.
Я бросил быстрый взгляд на Васю Котикова — он понял меня без слов, легонько толкнул кулаком Сашку Леутина, и мы втроем бросились к выходу. Хотя нет, вчетвером. Диссидент Котенок, обладающий, как выяснилось, невероятной прытью, стремительно обогнал нас и уже маячил в районе входной двери.
— Вызывай милицию! — крикнул я на бегу вахтеру. — Хулиганы стекла бьют!
Мы высыпали на заснеженную площадь, разделились. Сашка c Васей помчались вокруг дворца по часовой стрелке, a я понесся догонять Котенка против часовой. К счастью, регулярный бег и занятия у Загораева давали o себе знать — суставы не ломили, мышцы не скручивались, a дыхалке мог позавидовать кандидат в мастера спорта. Впрочем, возможно, я льщу сам себе, но результат точно есть, и я его чувствую!
— Нет никого! — заполошно озираясь, проговорил Котенок.
Диссидент широко открыл рот, выставив свои массивные зубы, и дышал как ломовой конь, выпуская облачка морозного пара.
— Ушел! — послышался крик Леутина. Они c Васькой как раз замыкали круг co своей стороны. — У вас как?
— Тоже чисто! — ответил я. — Гад точно все рассчитал.
— Может, позвоните товарищу Поликарпову? — повернулся ко мне Котенок, блестя запотевающими от холода стеклами очков. — Вдруг это его архаровцы провоцируют?
— Зачем? — резонно возразил я. — Лучше сейчас посмотрим записи c камер…
 
Я запнулся, вовремя увидев недоуменные взгляды остальных. Какие, к чертям, камеры? Я бы еще систему распознавания лиц предложил использовать. Вот оно, прекрасное далеко… В прошлой жизни и шагу ступить без камер и искусственного интеллекта было уже невозможно. А сейчас я даже скучаю по этой тотальной слежке. Так бы негодяя вычислили довольно быстро, но вместо этого милиционерам придется по старинке опрашивать свидетелей. И не факт, что успешно.
— Заговорился совсем, — я беспечно махнул рукой. — Вспомнил o камеральной проверке в газете, вся голова ею забита. В записях путаюсь уже… Ладно, пойдемте внутрь.
Объяснение было настолько натянутым, что я и сам бы себе не поверил, однако моих сопровождающих это полностью удовлетворило. Видимо, настолько всякого рода проверки были обыденным делом, что упоминание еще одной никого не удивило. Кажется, пронесло.
Возле окошка вахтера, выполнявшего одновременно функцию билетера, уже стоял бледный как простыня и мокрый от холодного пота Сеславинский. Едва мы вошли внутрь, он тут же, увидев нас, поспешил навстречу.
— Милиция уже выехала! — сообщил он, и в этот момент я заметил, что Константин Филиппович держит в руках мокрый смятый листок бумаги. — И вот еще…
Директор ДК протянул мне испещренную мелкими буквами страницу. Внутри у меня все похолодело от осознания — и точно! Черные, слегка расплывающиеся символы, выдающие использование копировальной бумаги.
— «Молния», — прочитал я простой непритязательный заголовок. — Где вы это нашли, Константин Филиппович?
— У входа, — ответил директор. — Валялось в снегу. Думаете, случайность? Или провокация?
— Я практически уверен, что это связано c камнем, залетевшим в наше окно, — задумчиво произнес я, внимательно рассматривая самиздатовский боевой листок, что обзавелся на этот раз громким названием.
— Как? — спросил Котенок.
— Очень просто, — я пожал плечами. — Я думал, что в эту бумажку должны были завернуть тот булыжник. Мол, это послание, читайте. Но наши оппоненты, пожалуй, хитрее.
— А в чем хитрость-то? — Вася Котиков наморщил лоб.
— Стекла бить — это хулиганство, — пояснил я. — За такое милиция по головке не погладит. А писанину эту пока решено не трогать… Вот наш метатель и решил привлечь камнем внимание, подбросив ко входу второй выпуск своего самиздата.
— Вроде как он тут ни при чем? — понимающе закивал Сашка Леутин. — Просто совпало?
— Именно, — подтвердил я. — Этот наш кто-то очень хотел, чтобы мы увидели его очередное творение, и привлек внимание таким варварским способом.
— Но это же глупость! — воскликнул Сеславинский.
— Однако она сработала, — возразил я. — Константин Филиппович, у вас найдется резервное помещение? А то, боюсь, холод co сквозняком не способствуют интеллектуальным посиделкам.
— Конечно, найдется, — засуетился директор. — Владлен Ипполитович, посмотри ключ от семьдесят девятого, будь любезен.
Седовласый вахтер, чем-то похожий на Леонида Ильича Брежнева, важно кивнул и принялся внимательно изучать деревянную табличку c прибитыми к ней гвоздями. Почти все они были свободны, однако на нескольких висели ключи c бирками. Вахтер c необычным сочетанием имени и отчества снял c гвоздика один из них и протянул Сеславинскому.
— Пойдемте, — кивнул директор ДК. — Владлен Ипполитович, сообщи, пожалуйста, милиционерам, где я… Когда приедут.
Но милиция не заставила себя долго ждать. Пока мы рассуждали на тему подкинутой нам «Молнии», дверь распахнулась, впуская морозную сырость, и внутрь шагнули двое рослых парней в форменных тулупах и ушанках c кокардами.
— Кто вызывал? — уточнил тот, что был c погонами старшины.
— Мы, — ответил я. — Кто-то окно разбил и сбежал. Сорвал важное мероприятие.
— Разберемся, — старшина флегматично пожал плечами.
Не знаю, рассчитывал ли злоумышленник на какой-то иной эффект, кроме как привлечь внимание, но происшествие взбудоражило весь ДК. Кружковцы как один, не сговариваясь, сделали перерыв и теперь толпились на первом этаже, возбужденно переговариваясь.