По волчьему следу (СИ)

И рисунок на ней не пропечатан, а вышит.
Вазочка пухлая. Букет сирени, бело-лиловой, нарядной.
Солонки.
Коробка с бумажными салфетками. Мягкие стулья, бережно укрытые под покрывалами. И ни одного стола ближе, чем на пару метров.
- Вы присаживайтесь, - Шапошников снял фуражку, пристроил на рог напольной вешалки. - Сейчас подавать станут. Я сюда частенько заглядываю.
В это Бекшеев охотно верил. Впрочем, мнение свое он снова придержал.
Стоило присесть, и на столе появилась тарелка с тем самым борщом. Аромат над ним поднимался такой, что рот сам слюной наполнился. Тут же подали и доску с мясною нарезкой.
- Сало. У Аньки берут… у нее отменнейшее.
- Васькина сестра?
- Она самая… крепкая баба. И хозяйство держит, - Шапошников кулак сжал. – Я к ней одно время и приглядывался… конечно, не молодуха уже, но отчего и нет? Хозяйство вон какое… и мужик надобен. Бабе одной на земле тяжко. Хотя не жалуется. Иные-то чуть что плачутся, пороги обивают, вспомоществление требуя. А эта только зубы стиснет…
- И что не сложилось? – Тихоня подцепил вилкой тонкий ломоть.
- Да… так… именно, что не сложилось… какой из меня, если разобраться, хозяин… и с ней не все ладно… репутация там… пусть время прошло, да люди все помнят. Вылезет после… оно мне надо? И другое тоже. Семью, если и заводить, то нормальную, чтобы детишки там.
Он осторожно зачерпнул сметаны, которую подали каждому отдельно, явно выказывая уважение и отнюдь не Бекшееву. Шапошникову?
Или тому, кто желал разговора?
Где он, к слову?
- Доброго дня, - Шапошников явно обрадовался возможности сменить тему. Да и сам Бекшеев тоже. Было как-то неловко обсуждать женщину, которую он в глаза не видел. – Егор Васильевич…
Невысокий седой человек, мало чем от прочих, столовую заполонивших, отличающийся. Разве что взглядом. Цепким.
Оценивающим.
От которого не укрылась ни тросточка, стоящая близ Бекшеева, ни худоба Тихони. Ни прищур его…
- Знакомьтесь, это…
- Алексей Павлович, - представился Бекшеев, но руку протягивать не стал. И этот вот понял все. Чуть склонил голову. Осклабился. – Бекшеев…
- Из князей?
- Из них.
- Бывает, - Егорка-Василек – по отчеству прозвище дали или из-за этих вот, ярко-синих ненастоящих каких-то глаз. – А мы от купеческого ряду будем… простые люди.
Только алая капля на пиджаке не позволяла поверить в эту простоту.
Медаль?
Да еще какая… и тошно от того, что человек, некогда награжденный, стал… кем?
- Ручкаться с вами, княже, мне и вправду не след… оно-то у вас своя жизнь, у нас своя.
Он двигался медленно, явно подволакивая ногу, и не издевкой, передразниванием чужой немощи. Такие вещи Бекшеев чуял. Левую руку, скукоженную, Егорка-Василек прижимал к боку. Ладонь этой руки пряталась под лайковой перчаткой.
Последствия ранения?
Не того ли, за которое его наградили «Кровавой Анной»?
- Второе неси, - велел он подавальщице, что появилась за столом. – Водки не надо, пить не будем. Или как?
- Не стоит, - Бекшеев отмечал все больше деталей.
Костюм, пусть и простой с виду, но шит явно под заказ. Да и сукно не из дешевых. Пуговицы… костяные. Галстук шелковый.
- Бают, вы вчера удачно съездили? – Егорка-Василек взял с общей тарелки кусок хлеба, чтобы разломить пополам. – Много… интересного привезли.
- Семерых, - Бекшеев подумал и решил, что тут тайны особой нет. – Даже восьмерых. Должны были доставить из части.
- Утром была машина, - подтвердил догадку Егорка-Василек. Стало быть, приглядывают. Скорее всего за мертвецкой.
- Двое солдат…
- Твою ж… - выругался в сторону Шапошников, правда, жевать не перестал.
- Остальные?
- Женщина. Мертва лет десять тому… плюс-минус пару лет. Сложно пока сказать. Возможно, числиться среди пропавших, но может и нет. Местная или нет, не скажу… надо выяснять.
- Вряд ли получится. Десять лет… война уже… беспорядок был. Большой.
Это Бекшеев и сам понимал.
- Еще одному телу около месяца, может, удастся установить точнее…
Кивок.
И задумчивость.
- Родинка у него была? - Егорка-Василек поднял руку и ткнул пальцем в подмышку. – От тут. Большая. И еще шрамы может?
 
- Не знаю. Вид был… не слишком пригодный для длительного разглядывания.
Понял. И ощерился, разом показав, что части зубов во рту нет. С одной стороны пустота. С другой – ровные золотые ряды.
- У Мотьки племянник пропал… я ей кину, чтоб прислала кого, опознать, ежели он…
- Можно установить родственную связь по крови.
Егорка покачал головой.
- Мотька кровь не даст. Блажная баба… боится, что порчу наведут. Но и так опознает… еще?
- Еще четверо. Возможно, что не наши. С той стороны… встреча должна была быть. В начале зимы или в конце осени. В проклятой деревне… или рядом.
Егорка прикрыл глаза. И стало видно, что левый глаз закрывается плохо, неправильно, будто щель остается между верхним и нижним веком. Стало быть, ранение. Еще с той, с прошлой жизни, в которой он воевал.
И может, был и вправду, если не столпом общества, то просто приличным человеком.
- Вот, значит, как оно…
- Рассказывай, - потребовал Бекшеев, позволяя убрать тарелку с почти съеденным борщом, заменить её на новую. Гора пюре. Котлета чудовищных размеров.
Этак его, если не споят, то укормят вусмерть.
- Тут… историйка… та еще… - Егорка-Василек явно пытался понять, что именно говорить.
И говорить ли вообще.
А он знает. Если не все, то многое.
Информация.
Кому, как не Бекшееву, знать, что информация стоит дорого. Ее выманивают. Вытягивают. Покупают. Выменивают. За нее предают и убивают. И умирают тоже. Раньше.
А сейчас? И что делать, если этот вот человек откажется говорить? Просто встанет и уйдет, решив разобраться сам…
- Аналитик? – поинтересовался Егорка-Василек, разламывая ножом твердую корочку котлеты.
А Тихоня смотрит не на него, но в зал. И по взгляду его Бекшеев понимает, что явился Василек на встречу не один. И понятно.
Вон те двое у выхода.
Еще троица у окна… и та дамочка в цветастом платье и аляповатого вида шляпке, которая ковыряется в тарелке безо всякого энтузиазма… маг?
Стихийник.
- Аналитик, - Бекшеев сцепил руки. – Задерживать не стану, если уйти захочешь.
- Но?
- Мне нужна информация. И я её получу. Военные злы. Очень. И не откажутся провести небольшую чистку… у них свои полномочия. И возможности. А потому на некоторые нарушения прав человека глаза закроют… они да и… не только они.
- Особисты – еще те сволочи, - Егорка-Василек не особо впечатлился. Во всяком случае, на аппетит его услышанное не повлияло. Кусок котлеты он отправил в рот и зажмурился. – И сами не живут, и людям мешают…
А Шапошников ел молча. Медленно, тщательно прожевывая каждый кусок и всем видом показывая, что разговор этот ему совершенно, вот совершенно не интересен. И присутствует он единственно из уважения к двум таким разным людям.
Пускай.
Местная полиция – не Бекшеева ума дело.
- Мне с жандармами не с руки сотрудничать, - наконец, произнес Егорка-Василек. – Люди… не поймут.
И уточнять, о каких именно людях речь, не стоит. И так ясно.
- Однако ситуация уж больно… нехорошая. А я человек разумный. И силы свои знаю. И способности… тогда, по осени, обратились ко мне с просьбой. Поработать… посредником. Сперва отыскать кое-кого там… на той стороне…
Он провел пальцем по краю тарелки.
- Не под протокол, - уточнил Василек.
И Бекшеев кивнул, соглашаясь.
- Свести людей. Передать записочку… другую… после образцы… товара.
Уж не того ли, который отыскался вчера? Вероятнее всего.
- Договориться о встрече… найти проводников. Надежных людей. Таких, которым как себе веришь.
- А такие есть? – хмыкнул Тихоня, ненадолго отвлекшись от созерцания зала.
- Случаются… временами. Люди – твари особые… хитрые, умные. Свирепые. Куда там зверю. Зверь, если подумать, подле любого человека беззащитен. Даже тот медведь вот…