По волчьему следу (СИ)

Вздох, тяжкий, из глубины могучего тела идущий.
- И Полуню я свою забрал, пусть уводом, пусть без приданого, но забрал… поселились туточки, на хуторе, стало быть. Я отцу помогал, матушка с Полуней по дому. Детишки опять же. Боги и матушку одарили, и нас с Полуней…
Сердце болезнено сжимается.
- Матушка в деревню частенько бегала. В городе-то нас не больно жаловали. Побаивались, хотя вот на торгу брали, что меды, что травы. Шкурки опять же… отец взялся и за графскими землями присматривать, а ему с того дозволение высочайшее вышло зверя бить без платы и по своему разумению. Так и жили-то…
- А деревня? – нарушил Бекшеев молчание. – Что с нею?
- Деревня… наши были, те, которые в старых богов верят, но все одно чужие. Инаковые. Это вам кажется, что если язычники, как вы тут называете, то одинаковые. А племен много. И богов много. И выходит часто, что у каждого – свой покон, свой закон. Тутошние Волоху кланялись, почитая его выше прочих, разве что Земля-матушка да Небо-отец над ним стояли, но то всегда и везде так…
Он снова отхлебнул чаю и крякнул.
- Небось, и у вас…
Киваю.
И добавляю в кружку горячей воды.
- Волоха наши тоже чтили, но первым почитали Солнцебога…
И замолчала.
В святилище я бывала редко, по праздникам, ибо не женское это дело, богам жертвы приносить. Да и что я, девчонка, могла дать-то? Вот на взросление и повели, одарила богов медом, с кровью мешанным… для нас, девчонок, иное святилище было, женское, на берегу реки.
Мыслю, что и третье имелось, куда бы меня старшие женщины отвели бы в ночь после свадьбы. Только свадьбы той, по законам нашим, не случилось. Да и святилища, надо думать, сгинули.
- Видишь… нас пустили, когда мы явились, чтоб показаться богам и договор заключить, ибо выходило, что жить будем туточки, на их землях. Ну и потом-то заглядывали в то, которое большое, на праздники там. Или по иному какому поводу.
Бекшеев поглядел на меня.
- Поблагодарить, - поясняю. – Если вдруг удача выпала. Или попросить чего, когда нужда… но это общее святилище, верно?
Кивок.
- Было и другое, тайное. Для своих, - говорю через силу, словно тайна эта сама запирает губы. – И не одно… для женщин вот свое есть. И для воинов обычно отдельно ставят. И… про мужские не скажу.
- Мы с отцом поставили в ельнике старом. Хорошее место, темное. Самое оно для Хозяина Лесов… и медвежий череп положили. Медведя отец сам добыл, когда в силу вошел. Я думал тогда, что придет срок, и свой добавлю. А там и сыны. И осядет род, пустит корни в землю.
- Не вышло?
- Нет… но ты меня не путай. Оно и так все, - Михеич сжал кулак преогромных размеров. Таким и вправду медведя зашибить можно. – Спуталось… люди-то, пусть и Волохом отмеченные…
…что я про Волоха-то знаю? Помимо того, что его скотьим богом величают? Мало… мне сказывали, да, но мне же в те годы это было не особо интересно. То ли дело женские заговоры.
На красоту.
На белое лицо. На густой волос… я невольно провела рукой по своим волосам. Густые. А вот с лицом, заговаривай там или нет, отбелить не выйдет. Загар с Дальнего намертво въелся.
Ну и плевать.
- …но все люди. Мы-то с отцом большею частью в лесах. Лес большой, за всем глядеть надо. Чтоб гниль не пошла, чтоб древоточец не завелся аль желтизна не полетела по хвое пожаром. Чтоб зверь не болел… летнею порой следить, чтоб огневые амулеты заряженные были и пожару не случилось. Зимнею – кормушки полнить. Камень соленый кидать. За молодняком приглядывать. Ну и тех, кто без дозволения лес травит, отваживать. Много работы.
Он словно оправдывался.
- А бабам-то скучно. У моих-то родителей я одиным сыном был… ну, пока мамка тут не народила сестрицу, а с Полуней мы двоих прижили. Мамка радовалась крепко. Но в доме им тяжко одним-то. Да и чего делать? Скотину в лесу не заведешь, разве что кур каких да коз, но их обиходить просто. Землицы тоже немашечки. Вот и стали они ходить, гостевать. Пух козий прясть, да после вязать носки, шали там… легкие да теплые. Их на торгу мигом разбирали…
 
Я знаю, чем все…
Я не хочу слышать, потому что знаю.
- И любили-то их. Мы так и остались чужими, а они вот средь баб скоренько освоились. А тут незадолго до войны отцу распоряжение пришло, на сборы военные. А через день и мне карточка пришла призывная. Не только мне… многим мужикам.
Язычников, говорят, всех первой очередью в рекруты забирали, как и прочий малонадежный контингент. Слово это, даже мысленно произнесенное, резануло.
Заставило скривиться.
И незадолго… говорят, что не ждали войны. Не готовились. Но чем дальше, тем больше у меня сомнений, потому как Михеич – не первый, кому эта самая призывная карточка пришла аккурат перед войной.
- К графу мы отправилися… а он руками только развел. Мол, распоряжение высочайшее и ничего-то не способный делать. Его и самого в Петербургу вызывали. Бегчи? Никогда-то наш род от долга не бегал. Да и после-то что? По лесам сидеть до скончания жизни? И детям позор по-за таких отцов. Но и в лесу баб с дитями не оставишь. Пошли мы, стало быть, в деревню. Там и сговорились, что поживут они пока тут. Мыслилось, что сборы-то отцовы ненадолго, месяцок… так граф говорил. Он даже жалование снимать не стал, мол, скоренько возвернетесь.
А вышло…
Даже интересно, жив ли тот граф? Спросить? Нет, перебивать не стану. Ему и так тяжко сказывать.
- Деревенские и пообещали, что приглядят и за ними, и за своими. С деревни тогда тоже многим повестки пришли… так что совпало. Перевезли матушку с Полуней, детей… обустроили… и на пункт отправились. Отбыли… тем же днем и отбыли. Потом еще успел письмо получить. Мол, война началась, наступление, многие бегут, но городские больше. Городским проще. А в деревне кто ж пойдет от хат да полей? И не верил никто, что надолго это… все ждали, когда ж Имперские войска погонят. Потом уж новость пришла, что заняли всю губернию… 
Бекшеев не торопил. А Михеич сидел, покачиваясь взад и вперед. Выдохнул.
- Мы с отцом… мы славные охотники… нам и предложили. Снайперами… я согласился. Прошел. Всю войну… день в день. Отца через год не стало. А я жил. Все думал, как вернусь, как… земли заняли? Так взад отобьем. А деревня… кому надобно деревню трогать? Баб да детишек?
И Тихоня, державшийся до того тихо, неприметно, к стене отвернулся. Лицо его застыло.
Кому и вправду…
- Это уж, когда вернулся, узнал… приключилось тут… то ли взорвали кого, то ли подстрелили. По-разному люди баили. Главное, что сперва в городе вон… вешали. А там и устроили. Показную акцию.
Кулак Тихони впечатался в стену.
И Михеич повернулся к нему, вперился тяжелым звериным взглядом. А после сказал:
- Чайку он попей. И тебе травок дам… мертвые отошли уже. К богам. Это живые все маются. Живым тяжко… я ходил туда. Как вернулся. Все думал отыщу… Полуню, матушку. Детишек… девочки у меня были. Такие… в Полуню все. Волосики светлые, что лен беленый. И глаза ясные-ясные…
Голос дрогнул.
И выправился.
- Ничего не нашел. А скоро и оцепили военные, мол, будет проведено перезахоронение, согласно протоколу и все такое. Благо, начальник у них понимающий. Позволил… быть. Глядеть.
Михеич поставил недопитый чай.
- Капище тоже разворотили все… но то ладно… боги следом за людьми всегда уходят. А вот зверь тогда, мыслю, и поднялся.
Мы с Бекшеевым переглянулись.
Зверь…
Или не совсем зверь? Человек, физически сильный настолько, чтобы протащить на себе другого человека. Это убить легко, подобрался поближе да ткнул железкой. Или издали… а вот тело мертвое, оно тяжело, неповоротливо.
- Волоховы дети… так-то сам я не видел, но наши баили, что есть у них свойство, обличье менять. Не у всех, но тех, кто кровью Волоху глянулся. А может, род свой от него вел. Чужакам-то всего не откроют. Так что видеть я не видывал… знаю, что каждый год на шестую луну уходили мужчины в лес, в закрытый, куда ни мне, ни отцу дороги не было, да три дня там сидели. Ну а после возвертались.