По волчьему следу (СИ)

Я медленно обхожу их, всего шесть идолов крупных, но были и мельче, только… ушли? Сгинули? Или разорили их те, кто приходил сюда? Я вижу проплешины во мху.
Качаю головой.
А потом сажусь перед тем, в ком зверя и человека одинаково.
Смотрю.
Невыносимо долго смотрю. Спросить? А смысл? Боги не отвечают людям. Никогда не отвечали, так стоит ли надеяться на исключение.
Попросить?
О чем?
О помощи? Да… чем он может помочь? Если Охотник и вправду из его рода, то подобная просьба… странна? Пожалуй…
Поэтому вот сижу и пялюсь в каменный лик.
- Наверное, - нарушаю молчание, когда на щеку садиться муха. Вот вряд ли два события связаны. – Наверное, мне не хватает веры… никогда не хватало. Я была на редкость непослушным упрямым ребенком. И не буду врать, что хотела бы все исправить. Это глупо. И невозможно. И даже если возможно, все одно глупо… к тебе не приходят?
Понимание пришло как-то сразу.
Я оглянулась.
Так и есть. Старый седой мох. И дыры на нем… мои следы. Они затянутся. Через пару лет, потому как мхи, особенно такие, растут медленно. И если бы кто-то сюда заглядывал, я бы…
Поднимаюсь.
- Прости, - говорю. – Наверное, ты не такого ожидал… верующего… но… уж как есть.
Оглядываюсь.
Теперь внимательно, выискивая следы-свидетельства чужого пребывания. Но пустота… хлеб остается. Знаю, что звери его съедят. И там, дома, тоже приходили.
Но здесь нет и звериных отпечатков.
Я перехожу от истукана к истукану. И дальше… и по кругу, оставляя раны-дыры на мхах… и еще… я закрываю глаза и тянусь к Девочке, пытаясь донести до нее, что мы ищем. Но вот что именно ищем, я и сама толком не знаю.
Что-то.
Она заворчала и побежала вокруг поляны. Да, правильно. Я изнутри наружу пойду по расширяющейся спирали, а она наоборот, по сужающейся.
Нашла она.
Тявк. И еще один. И на него ответил басовитым лаем пес Михеича, до того скрывавшийся где-то в лесу.
- Иду, - откликнулась.
И пошла.
На самом краю, там, где седые мхи еще перемежались с тонкой травой, лежало тело. То есть… останки, правильнее будет сказать, потому что от тела остались лишь желтоватые кости и истлевшая одежда.
- Ишь ты, - Михеич тоже не отказал себе в удовольствии глянуть. – Фриц.
- Думаете?
- А чего тут думать, - Михеич наклонился и потянул что-то из травы. – Вон, пуговица…
- Может, трофейная.
- Ага… глянь. Ткань черная. И с нашивками… и пуговицы эти, видишь? Две молнии.
Вижу.
И понимаю, что такую одежду нормальный человек не наденет, сколь бы хороша она ни была. Я тоже наклоняюсь, собирая эти вот пуговицы. Одну, другую, третью. Пояс вытаскиваю. На него заявил свои права вьюнок, оплетши плотно, цепко. Розовые цветочки покачивались над воловьей шкурой, которая за годы истончилась и сделалась хрупкой.
Пряжка заросла, но тот же знак – оскаленный череп и пара молний – был вполне различим.
Фриц.
И из числа одаренных, тех, которых я… до сих пор скалюсь вот. И дышать тяжело, и перед глазами красная муть поднимается.
- Интересно, - говорит Михеич. – А голова его куда подевалась-то?
И голос его спокойный возвращает способность думать.
А и вправду… куда голова подевалась-то?
Я моргаю. И убеждаюсь, что головы нет. И наверняка, не сама она исчезла. Значит… понятия не имею, что это значит. А вот останки надо собирать, увозить. Только сперва снять придется, благо, аппарат взяла. Думала, капище засниму, пусть Бекшеев глянет, а теперь вот кости придется.
Костей в этом деле множество.
- Поможешь? – спросила у Михеича. И тот кивнул, мол, отчего бы и нет.
- Давненько он тут… Михеич помог избавить находку от вьюнка. – Ишь… странно, что зверье не растащило… да… иссохся весь.
- Что?
- Иссохся, говорю… хотя и странно… эти-то кости чистые, почитай… а тут он…
Знакомая вяленая желтоватая плоть.
- Погоди… - я делаю пару снимков, затем меняю ракурс и снова делаю. Уже захватываю не только тело, но и Михеича. Сосредоточенный его вид, задумчивость. И все одно звероватость, которая сейчас видна лучше, чем в городе.
А еще ловлю мысль.
 
Нужную.
Кажется.
- Тут ведь кладбище должно было быть… их. Деревенских. Неподалеку… так? Обычно ведь возле капищ его и устраивали…
Мертвые всяко к богам ближе.
- На деревах или…
- Тут, - Михеич потер найденную пряжку о рукав. А затем, пошарив в моховой подушке, вытащил полуистлевшую кобуру с ржавым револьвером. – Тут и было… 
Он привстал.
Огляделся.
Махнул куда-то в сторону.
- Там он ольха стояла. Такая, огроменная… вот. И на ней помосты, стало быть.
А на помостах мертвецы.
- Какой у них обряд был? – уточняю.
Потому как разные бывают. Знаю, что там, на севере, зачастую мертвецов сжигают. А вот на юге – в землю прячут, в долбленых домовинах… слышала, что одно время вовсе дома строили, как для живых. Но это дорого. И тяжко… наверное.
Не знаю.
Может, и вовсе никогда домов не было.
- Дык… как и везде… - пробасил Михеич. – Ежели случалось кому помереть, то покойника наряжали. Как водится. И клали на древо, стало быть…
А древо стояло близ капища. Может, даже в черте его, в той, где сухо и жарко, и воздух ходит. Как и говорил некромант, идеальные условия, если так, для мумификации.
Да и зверье на заговоренные помосты не сунулось бы.
И птицы.
Я ведь знаю… я помню… у нас тоже было такое древо, где тело лежало… сколько? Долго? Наверное. Тогда мне были не интересны мертвецы. Знаю, что после тела уносили…
Куда?
- Прошлою осенью ольха свалилась, - продолжил Михеич. – Ветром её… и так, что прям с корнями. Тоже, небось, замучилась. Устала жить.
Это он…
Про ольху.
Про ольху, что встала над миром живых, но не дотянулась до небес. Про ольху, что принимала мертвецов. Про…
- А ты, - сглатываю, - к ней ходил? К этой ольхе?
Михеич хмурится.
И выдает.
- Нет… близко – нет. Это ж… когда упала… только от весной и решился, значит, разобрать… и то народец нанимал… не дело это, когда оно вот… валяется. Да и непорядок. Платить пришлось, - пожаловался Михеич.
И я киваю сочувственно.
- Но до того не ходил. На кой? Древо мертвых… чужое… ни к чему оно лезть.
Но кто-то все-таки полез.
Кто-то, кто уложил ту женщину на помосте. Кто-то, кто, полагаю, навещал её… присматривал… и пришел, верно, в ужас, увидев, что ольха упала. Тело… не повредилось? Или его подобрали?
Перенесли.
Спрятали… в доме?
А если…
- Спасибо, - говорю Михеичу. – Мешок найдется?
А то фриц там или нет, но мне надо понять, от чего он умер.
Мешок отыскался.
  
Глава 32 Лиса
 
Глава 32 Лиса
«Девице с юных лет следует помнить, что нет ничего важнее, нежели репутация. А потому все мысли её, все устремления должны быть направлены на то, дабы не допустить возникновения ситуаций двусмысленных, которые могут быть истолкованы превратно и навредить…» 
«О воспитании девиц благочинных», сочинение матушки Агафьи, настоятельницы монастыря… 
Шапошников на портрет глянул и поморщился.
Вздохнул.
Сцепил руки на животе и поглядел на Бекшеева с такой тоской, что стыдно стало за свою настырность. Жил человек, никого не трогал, а тут нате вам, расследования, трупы какие-то и прочие вопиющие нарушения привычного бытия.
- Не знаете такого? – все ж уточнил Бекшеев.
От начальника Бешицкой жандармерии едва уловимо пахло коньяком. И еще – сдобой. На столике привычно пыхтел самовар, тут же, укрытые белоснежными салфетками, таились плюшки ли, булки с пирогами или иная какая выпечка, способная примирить Шапошникова с жизнью.
- Знаю, - вынужден был признать он. – Егорьев… Петр Петрович… 
- Из чьих?
В принципе, расклад понятен.