Сабля, птица и девица (СИ)

Богдан вздохнул.
— Добрался Страхиня до турецкого батыра Влах-Алии, которому Ангелина досталась. Вызвал его в чисто поле и давай охаживать и копьем, и мечом, и булавой. Все оружие об поганого переломал, руками душить взялся. И тут Ангелина подбирает меч сломанный и хрясь Страхине по хребту! Тот говорит, глаза протри, дура. Она в ответ, что ничего она не дура, и Влах-Алия ее в жены берет, а дома ей отец с братьями голову оторвут за то, что с нехристем жила и семью опозорила.
— Баб из полона неохотно выкупают, — сказал Ласка, — Воинов выкупают, мужиков выкупают, а баб нет.
— Вот у сербов так же, — продолжил Кшиштоф, — Но Страхиня же богатырь, он, если на бабу глаз положил, просто так не отстанет. Додушил Влах-Алию, Ангелине вдул, через конский круп ее перекинул и галопом домой. На пороге его тесть с шуринами встречает. Говорят, давай удавим неверную, чтобы семью не позорила. Страхиня им отвечает, что справная баба ему самому нужна, и шли бы они лесом. Тесть руками развел, дескать, было бы предложено, и ушел.
— И жили они долго и счастливо? — спросил Богдан.
— Счастливо, но недолго, — ответил Кшиштоф, — Пришел потом султан Мурад, и в битве на Косовом поле все сербские богатыри полегли, а сербский князь с тех пор вассал султана.
Слуги притащили котел с мясом.
— Знаешь, что это такое? — спросил Люциус, — Не знаешь, куда тебе в твоей Москве! Это наше пячисто. Кабан, да тушеный, да большими кусками, да с майораном и кориандром и чесноком, да еще и перченый! Давай под мясо по чарке!
Выпивши чарку и закусив кабанятиной, Ласка наконец-то смог перейти к тому, зачем приехал, и рассказал о просьбе отца насчет микстуры для глаз.
— Так это тебе живой воды надо, — сказал Чорторыльский.
— В смысле аква вита, которая есть продукт перегонки виноградного вина? — уточнил Ласка.
— Нет, в прямом смысле. Бывает вода мертвая, а бывает живая.
— Правда бывает?
— Правда.
— Есть ли у ясновельможного пана живая вода?
— Могу найти. Что взамен?
— Золотом рассчитаюсь. Вот те…
— Тише-тише, — Люциус перехватил руку гостя, не дав ему перекреститься.
— Не веришь? Я в Москве водками торгую. Меня и ляхи знают, и немцы.
— У тебя деньги-то есть? — спросил Люциус.
— Серебром уже и нет. Но золото есть, — ответил Ласка.
Серебро осталось в груди Вия. Дорого ему обошлась та корчма. Не меньше половины рубля. Зато в поясе под одеждой скрывались золотые монеты. Немного, но сколько может стоить пузырек микстуры? Не на вес золота же.
— Серебро-то украли или растратил? — усмехнулся Люциус.
— Ни то, ни другое.
— Взамен за него что-то получил?
— Жизнь. Я как раз утром рассказывал.
— Ну да, ну да. Помню. Что без серебра остался, то не беда. В жизни не слыхивал, чтобы кому за серебро живой воды продали. Не одними деньгами шляхтич богат. Хочешь, на саблю твою поменяемся? Даю за нее пузырек живой воды. На два глаза как раз хватит.
— Где это видано…
— Шляхтичу без последней сабли остаться позорно, а без одной из нескольких обычное дело. Подбери себе другую.
— Я бы лучше на золото поменял, — ответил Ласка.
— Живую воду просто за деньги не купишь. Даже и за золото. За такие вещи всегда услугу просят.
— Какую? — оживился Ласка.
— Иногда достать диковину какую-нибудь.
— Например?
— Например, птица певчая из дворца императора Карла в Вене — такого уровня диковина, чтоб на живую воду менять. Чтобы птица большая, красивая и пела хорошо. Или там племенной жеребец из конюшен короля Франции.
— Это все можно за деньги купить.
— В том и дело, что у королей хранятся уникальные редкости, а за деньги короли ничего такого не продадут. Подарить могут, поменять, но не продать.
— Хорошо. Давай меняться на что-то королевское.
— Давай. Вот я хочу, например, стать виленским воеводой.
— Что же не Папой Римским? Или владыкой морским?
— Я, между прочим, двадцать шесть всадников за свой счет выставляю! Я, между прочим, под началом Радзивилла и Тарновского Стародуб брал! — Чорторыльский даже покраснел от возмущения.
 
— И что, король Гаштольда с виленского воеводства снимет ради пана Люциуса?
Ласка знал, что виленский каштелян — тот самый Юрий Радзивилл по прозванию Геркулес, а виленским воеводой недавно был покойный Альбрехт Гаштольд, и следующим стоит ожидать Станислава Гаштольда, единственного наследника богатейшей семьи Гаштольдов, еще и женатого на Барбаре Радзивилл, дочери Юрия.
— Вильно с прошлого года без воеводы стоит. Королева Бона больше чем Радзивиллов ненавидит только Гаштольдов, — ответил пан Люциус, — Но и кого попало на воеводство не поставишь, дело серьезное. А я Радзивиллам человек свой, хотя и не родственник. И королеве не враг.
— Тогда прошу прощения. Удачи тебе.
Выпили за удачу.
— Воеводу утверждает король. Попробуй-ка, подкупи короля! — грустно сказал Люциус, — Хоть какие бы у меня деньги были, король не примет. Нужны знакомства при дворе, и их нет. Вот за такие услуги можно и живой водой расплатиться.
— Там политика, там договариваться надо, — согласился Ласка, — Король, он рыцарь, человек чести. Перед ним кошельком махать — только позориться.
— Вот и я говорю. Ну или саблю себе другую купи, а мне эту отдавай.
— Как по мне так проще королевскую птицу достать, — вздохнул Ласка, — Синицу. Или лисицу, или страницу, или половицу, а хоть и девицу-певицу! Уж прости, ясновельможный пан, дорога мне эта сабля.
Пропустили еще по чарке. И еще по одной. Закусили лосиными губами. Люциус еще раз напомнил про саблю.
— Вот скажи честно, пан Люциус, зачем тебе моя сабля? — пьяным голосом спросил Ласка, — У тебя же у самого ничуть не хуже клинок на поясе висит. А?
— Так давай меняться.
— Нет, ты сначала скажи.
— Не скажу.
— Христом-богом заклинаю, скажи, зачем тебя моя сабля.
— Положу ее в сундук заговоренный под большой немецкий замок. Дождусь, пока ко мне на поклон ее настоящий хозяин придет, и выгодно с ним сторгуюсь, — скороговоркой ответил Люциус. Даже рукой дернул, чтобы рот себе закрыть.
— Экий ты… — Ласка попытался подобрать подходящее определение такому неуместному использованию славного оружия, но не смог подобрать достаточно вежливое, а обидных говорить не захотел.
— Какой уж есть, — развел руками пан Люциус Чорторыльский.
Ласка, покачиваясь, встал.
— Пан Люциус мне обещал пузырек живой воды в обмен на саблю. Говорит, живую воду не грех не на саблю, так за редкостную заморскую птицу или коня из королевских конюшен поменять! Беру всех вас в свидетели! Что саблю свою ясновельможному пану Люциусу нипочем не отдам! Заместо сабли привезу ему…
— Жалованную грамоту на Виленское воеводство! — вставил Люциус.
— Жалованную грамоту на Виленское воеводство! — не задумываясь, повторил Ласка, — По рукам, пан?
— По рукам! — ответил Люциус.
Душегубы подняли кружки за удачу и за Виленское воеводство.
— Думаешь, меня на слове поймал? — усмехнулся Люциус, — Про жалованную грамоту?
— Да.
— Так ведь это в обе стороны работает. Если не привезешь грамоту, то отдашь саблю.
— Почему?
— Потому что ты сам сказал, «заместо сабли привезу грамоту на Виленское воеводство». Значит, если грамоту не привезешь, то отдашь саблю.
— Привезу грамоту, — насколько возможно твердо сказал Ласка, — А не приведет Господь грамоту привезти, то и саблю отдам, но к отцу не с пустыми руками вернусь.
— Когда? — спросил Люциус.
Ласка подумал-подумал над этим вопросом и ничего не надумал. Будь он трезвым, он бы прикинул время на дорогу туда-обратно, на разведку, на переговоры с императором, на выполнение какой-нибудь работы в обмен на птицу. Но по пьяни дни никак не складывались.
— У татар есть по этому поводу хорошее выражение, — сказал он, — Иншалла. Когда будет угодно Аллаху.
— А когда ему будет угодно? Ну примерно?