НЕ ВЕРЬ... НЕ БОЙСЯ... НЕ ПРОСИ...(СИ)

====== ГЛАВА 11 Возмездие ======
иллюстрация к главе
http://orig06.deviantart.net/07e5/f/2015/306/a/7/malfoy_spank_2_by_iren___loxley-d9f9sa6.jpg
 Как и предупреждала Долорес Амбридж, обнародованные ей скандальные воспоминания Драко Малфоя произвели ошеломляющий эффект на окружающих. Многие почтенные ведьмы из Родительского Совета, узнав шокирующую правду о своих сыновьях, сейчас плакали. Солидные отцы семейств угрюмо молчали, потупив взор в пол. Попечители громко возмущались, отказываясь впредь финансировать учебное заведение, превращенное в гнездо разврата и содомии. Инспектора Департамента Образования в один голос с преподавателями кричали о виновности Поттера и его немедленном исключении из школы и даже аресте. Сам же Гарри, с пылающими от стыда щеками, сломя голову выбежал из Большого Зала. Люциус Малфой, казалось, окаменел от страшного удара, полученного по его самолюбию и гордости, а Драко в этот момент понял, что сегодняшний день станет последним в его жизни: своим поступком он разрушил репутацию их великого рода, и отец никогда не простит ему этого. Теперь на всех углах, во всех паскудных газетенках и журналишках типа «Придиры» будут полоскать имя Малфоев, обливать грязью, смаковать подробности этого ужасного гомосексуального скандала. Крестный презирал его, отец готов был убить, и Драко, находясь на грани нервного срыва, готов был как и Поттер броситься к дверям, спасаясь позорным бегством. Впрочем, гриффиндорцу уже нечего было терять, а ему, Драко Малфою, даже в такой ситуации необходимо было держаться с достоинством, как это продолжал делать его отец, и только бьющаяся на виске голубая жилка выдавала, что в этот момент творилось в душе Люциуса. После того, как первый шок прошел и последующая буря негодования начала стихать, Долорес Амбридж, сделав паузу, довольная произведенным эффектом, наконец–то предложила членам всех советов начать голосование. Ведьмы и колдуны должны были написать в записке — «за исключение», «против» или «воздерживаюсь», и положить листок в кубок, который стоял возле председателя комиссии. Голосование было тайным, но никто не сомневался в его итогах. Отрицательные эмоции до сих пор еще отражались на лицах почтенных магов. Драко видел, как они смотрят на него, и эти взгляды уже резко отличались от тех, что были направлены на него раньше — уважительные, почтительные, а чаще просто заискивающие. Сейчас все изменилось. Он понимал, что его жизнь разрушена, имя опозорено, родовая честь осквернена, и всему этому он обязан человеку, которого считал своим лучшим и единственным другом, которому доверял самые сокровенные тайны — Блейзу Забини, а тот совершил гнусную подлость, выкрав его воспоминания и отправив их Долорес Амбридж. Драко не ожидал такой низости и коварства от своего любовника, который в стремлении расчистить себе дорогу и устранить соперника, не побрезговал самыми грязными методами. Члены советов один за другим подходили к председательскому столу и опускали в кубок записки со своим вердиктом, после чего с мрачным видом снова возвращались на места. Когда последний волшебник из Родительского Совета проделал эту процедуру, смущенно прокашлявшись, Долорес Амбридж звонким, писклявым голоском объявила о завершении голосования, магическим образом запечатала кубок и поставила его в камин. Вспыхнуло ослепительно зеленое пламя, и в следующий миг сосуд исчез, оставив после себя небольшое дымное облачко. Теперь всем предстояло дожидаться результатов голосования, которые должна была определить глава Департамента Образования и прислать официальное постановление. В ожидании ответа из Министерства ведьмы и колдуны тихо переговаривались, обсуждая шокирующие события, произошедшие в стенах школы, свидетелями которых они только что стали. Драко находился в зале, никто не попросил его покинуть помещение и подождать в коридоре, как в первый раз после дачи показаний, а он сам не решался встать и уйти, и сейчас чувствовал себя так, как будто здесь судили не Поттера, а его самого. И если после того, как он дал показания, некоторые даже сочувствовали бедному мальчику, совращенному развратным, порочным гриффиндорцем, то, просмотрев воспоминания «невинной жертвы», отношение к нему резко изменилось. Драко Малфой, «слившись в экстазе» с Гарри Поттером в присутствии своих сокурсников, абсолютно не выглядел бедной совращенной невинностью. Их с Поттером можно было принять за любовников и соучастников преступления, и сейчас слизеринец почти физически ощущал неприязненное к себе отношение, проклиная гриффиндорца за то, что тот трусливо свалил, оставив его одного отдуваться за всех. Малфой чувствовал, что дело не закончится только отчислением Поттера — разгневанные родители, попечители, инспектора и преподаватели жаждут крови, а он, один из главных участников разнузданной групповой оргии, сидит здесь, и когда дело дойдет до дисциплинарных мер, он первый попадет под карающий меч правосудия. Ожидание затягивалось, напряжение нарастало, а кубок с официальным заключением пока не возвращался. Все понимали, что эта задержка, скорее всего, вызвана консультацией по этому вопросу начальника Департамента Образования с самим министром, ибо случай был неординарный, скандальный и способный перевернуть все общественные устои. Мальчик–Который–Выжил и должен был спасти магическое общество от Сами–Знаете–Кого, оказался содомитом и подлежал не только немедленному исключению из школы, но и аресту, но если верить древнему пророчеству, только он один, избранник судьбы, мог избавить мир от одного из самых могущественных темных колдунов. Заключив Гарри Поттера в Азкабан, волшебники тем самым лишались защитника, хотя тот и был грязным извращенцем. Все понимали, какой это щекотливый и деликатный вопрос, и сейчас в Министерстве уже обсуждали не отчисление Гарри из школы, а его дальнейшую судьбу в магическом мире. Мальчика, исключив из Хогвартса, могли принудительно заключить в клинику Святого Мунго и держать там до того момента, пока ему не придет время выполнить свое предназначение, а также могли изолировать от общества в Азкабане и под надежной охраной и защитой содержать там, опять–таки до назначенного ему судьбой решающего часа. Все эти варианты дальнейшей судьбы Гарри Поттера рассматривали на экстренном совещании в Министерстве, а в Хогвартсе ждали судьбоносного решения. Драко сидел, опустив голову на руки, когда, наконец, в камине вспыхнуло ярко зеленое пламя и появился кубок. Долорес Амбридж, председатель комиссии, откупорила его, извлекла пергамент с министерской печатью, и, сломав ее, развернула свиток, пробежала его глазами, а затем громко объявила:  — Итоги голосования таковы: из принявших в нем участие ста десяти членов Дисциплинарной Комиссии — сто девять проголосовали «за», один «против», воздержавшихся нет. Гарри Джеймс Поттер исключен из школы чародейства и волшебства Хогвартс без права обжаловать это решение в суде. Мистер Поттер обязан в ближайшее время сдать школьное имущество, если таковое имеется в его личном распоряжении, и незамедлительно покинуть территорию данного учебного заведения. Дальнейшую судьбу мистера Поттера в данный момент решает специальная комиссия, результаты будут обнародованы позже. Огласив заключение Министерства Магии, Долорес Амбридж с торжествующим видом обвела взглядом всех присутствующих, но в этот момент, прокашлявшись, со своего места поднялся директор Хогвартса Альбус Дамблдор и произнес:  — Дамы и господа! Вы вынесли свой вердикт и порок наказан: Гарри Поттер большинством голосов признан виновным и исключен из школы за недостойное поведение. Но я, как директор, и в силу своих должностных полномочий, требую наказания для всех, придерживаясь мнения, что Гарри Поттер не должен один нести всю ответственность за случившееся. То, что произошло в тот вечер, нельзя ставить в вину ему одному, вы сами видели, что в этом безобразии принимали участие многие студенты, и я считаю, что каждый из них в большей или меньшей степени повинен в совершенном аморальном деянии. Их вина не требует доказательств — мы все стали свидетелями бесстыдного разврата, который произошел в гостиной Слизерина. В тот вечер было нарушено не одно правило школьной дисциплины, и каждый должен понести заслуженное наказание, пропорциональное тяжести его проступка. Присутствующие одобрительно загудели, родители провинившихся слизеринцев, опозоривших семьи, сидели мрачные, потрясенные, многие не могли поднять глаза от пережитого позора и посмотреть в лицо своему соседу. С Дамблдором были согласны все собравшиеся — наказать надо всех участников разнузданной оргии, причем сурово. Драко почувствовал, как карающий меч возмездия заносят над его повинной головой и приготовился к удару, ожидая, что его могут исключить из школы следом за Поттером, но он даже представить не мог, какую ужасную кару им уготовил Альбус Дамблдор.  — Вина этих молодых людей велика и требует самого сурового наказания, — тем временем продолжил директор. — Я долго думал, как покарать провинившихся студентов, чтобы это стало уроком для всех и запомнилось надолго. В силу данных мне полномочий директора школы Хогвартс, с тяжелым сердцем я вынужден применить исключительную меру дисциплинарного взыскания. С сегодняшнего дня я отменяю запрет на физические наказания, который был установлен девяносто пять лет назад, и объявляю о том, что Драко Малфой, Уильям Урхарт, Теодор Нотт, Роберт Вейзи, Николас Харпер, Адриан Пьюси и Ричард Грехем будут подвергнуты публичной порке и получат по тридцать ударов розгами каждый. Факультет Слизерин лишается всех заработанных за год баллов. Также, ученики, имена которых я сейчас зачитаю, подвергнутся дисциплинарному взысканию и до конца года будут нести ежедневную пятичасовую трудовую повинность без права использовать магию при выполнении любой физической работы, которую им поручат преподаватели Хогвартса. Драко уже не слушал, как Дамблдор перечислял имена тех слизеринцев, которым предстояло по пять часов каждый день, даже в выходные, работать на грядках у профессора Стебль, таскать навоз, выдавливать гной бубонтюбера, резать слизняков, перебирать флоббер–червей, чистить вольеры от говна, мыть все школьные унитазы и прочее, и прочее, и прочее… В голове Малфоя–младшего звучала страшная, нелепая фраза директора об отмене запрета на телесные наказания. Слизеринский принц отказывался верить в то, что его подвергнут публичной порке в присутствии всей школы. Это было абсурдно, нелепо, дико! Это не укладывалось в сознании. Такого не могло случиться, ведь он — Драко Люциус Малфой, он высокородный аристократ, элита, чистокровный, неприкосновенный, староста факультета, его никогда не подвергали никакому наказанию даже дома, не то, чтобы в школе. Единственное дисциплинарное взыскание он получил от профессора МакГонагалл на первом курсе, когда настучал на Поттера, Уизела и грязнокровку, и вынужден был вместе с ними отправиться ночью в Запретный лес. Это было единственное и самое страшное наказание за всю его жизнь. Сейчас же слова Дамблдора воспринимались как идиотская шутка старого маразматика — порка розгами в присутствии всех студентов Хогвартса была бредом больного воспаленного сознания Альбуса Дамблдора. Драко бросил быстрый взгляд на отца, потом на крестного, на собравшихся в аудитории магов и с ужасом начал осознавать, что все они согласны с директором, они требуют наказания, они жаждут крови и они ее получат.  — Вы не можете так поступить, — ошеломленно произнес слизеринец в наступившей тишине. — Лучше исключите меня из школы, только не это, — охрипшим голосом добавил он.  — Студенты, которым назначено физическое наказание, будут подвергнуты порке сегодня в три часа дня на школьном дворе в присутствии всех учащихся Хогвартса, членов Попечительского и Родительского советов, преподавательского состава, инспекторов Департамента Образования и председателя дисциплинарной комиссии профессора Долорес Амбридж, — громко объявил Альбус Дамблдор, и Драко почувствовал, как по спине потекли струйки холодного, липкого пота… Прошло уже несколько часов, а Хагрид все не возвращался. Солнце начало садиться за горизонт, тени заметно удлинились, день близился к завершению. Гарри стоял возле изгороди и время от времени бросал гиппогрифу тушки хорьков, размышляя над сегодняшними событиями. Он до сих пор не знал результатов голосования — про него как будто вообще все забыли. Парень думал о том, что же могло произойти, раз в срочном порядке созвали всех старост школы, и даже нашлось важное и неотложное дело для Хагрида, которого, впрочем, не позвали в состав преподавательского совета и не пригласили на дисциплинарное слушание, в отличие от кентавра Флоренса. Гарри снова швырнул тушку, отстраненно наблюдая, как хищник разрывает на куски тельце зверька и проглатывает окровавленное мясо. «Гермиона ошибается, возмездие никогда не постигнет таких подонков, как Малфой и Забини», — подумал Поттер, со злостью бросив очередного дохлого хорька на растерзание магическому зверю. И те, кто напал на него ночью, тоже не понесут никакого наказания. Но главное, что это все–таки не гриффиндорцы… Эта мысль раскаленной занозой сидела в мозгу Гарри до того момента, пока Гермиона не подтвердила, что, вероятнее всего, никто из его бывших сокурсников не покидал этой ночью башню. С души Поттера как будто свалился тяжеленный камень — Рон сначала зализывал раны, а потом занимался любовью с Гермионой, поэтому выпадал из списка подозреваемых. Когда Гарри узнал об этом, вздох облегчения непроизвольно вырвался из его груди. Мысль о том, что его мог избить и изнасиловать друг детства — сводила с ума, доводила до исступления, а сейчас он устыдился того, что мог подозревать в этом страшном преступлении своего друга и бывших сокурсников. Сама мысль о том, что он заподозрил гриффиндорцев, сейчас казалась ему абсурдной, дикой, нелепой. Он чокнутый параноик, если мог усомниться в тех, с кем вырос под одной крышей, они никогда бы не сделали с ним такое, несмотря на то, что наравне со всеми травили его и изгнали из родной обители. Но гриффиндорцы не подлые насильники и садисты, по крайней мере очень хотелось в это верить, хотя в предательстве «благородных и отважных ало–золотых львов» Поттер убеждался уже не раз… Гарри, увидев, как гиппогриф смотрит на него оранжевыми глазами и требовательно разевает клюв, бросил еще одного дохлого зверька и снова начал размышлять и сопоставлять факты, пытаясь докопаться до истины. «Змеёныши» теперь тоже исключались из списка подозреваемых. Из заявления мадам Помфри он узнал, что после оргии, с целью установить всех, принимавших в ней участие, по распоряжению Дамблдора у всех старшекурсников Слизерина практически в принудительном порядке взяли сперму для образцов. После этого «гадёныши» не посмели бы напасть на него снова — им наступили на хвост и они затихли, уползли в свою нору и трусливо сидели там, не высовываясь до самого слушания. Никто из слизеринцев не осмелился бы вновь изнасиловать его, оставляя свою сперму как улику, зная о том, что образцы находятся у мадам Помфри, а имена всех участников вечеринки известны директору. Оставались хаффлпаффцы и равенкловцы. Гарри больше склонялся к мысли, что на него напали все–таки первые. После смерти Седрика Диггори, их лидера и всеобщего кумира, «барсуки» возненавидели Поттера почти так же, как и «змееныши», многие винили его в гибели своего сокурсника, считая, что Гарри завладел кубком уже после смерти Седрика. Кто–то распускал слухи о том, что причиной смерти Диггори стала Чжоу, на которую Поттер положил глаз и, чтобы завладеть девушкой, убил удачливого соперника, расчищая себе путь. До поры до времени хаффлпаффцы затаили свою ненависть, а когда представился случай, первыми напали на него, желая отомстить за все, надругаться и жестоко унизить. В тот день ему чудом удалось вырваться от пятерых мерзавцев, и если бы не помощь МакГонагалл, все могло закончиться весьма плачевно для него. Они могли сговориться сейчас, подкупить Филча, и, когда Хагрид покинул хижину, пробрались в дом и сделали с ним это. За тягостными размышлениями Поттер не сразу заметил, как к нему приближается большая серая сова, неся в клюве свиток. Парень вздрогнул от неожиданности, когда пергамент упал ему под ноги. Птица сделала круг над ним, словно убеждаясь, что письмо доставлено по назначению, и полетела обратно в сторону замка. Сумерки уже заметно сгустились, и Гарри пришлось сильно напрягать зрение, чтобы прочитать послание. Уважаемый мистер Поттер! Сообщаю Вам, что по итогам закрытого голосования, состоявшегося 18 апреля сего года в процессе дисциплинарного слушания, большинством голосов (сто девять «за», один «против», воздержавшихся нет) Вы исключены из школы чародейства и волшебства Хогвартс за недостойное поведение, порочащее честь и достоинство студента. Решение вступило в свою законную силу и обжалованию не подлежит. Так же Вы лишены права восстановления статуса студента Хогвартса и продолжения обучения в последующем. Вам необходимо в ближайшее время сдать школьное имущество (если таковое имеется в Вашем личном распоряжении) и покинуть территорию учебного заведения. Дальнейшую Вашу судьбу в магическом мире определит специально созданная комиссия, о результатах вы будете оповещены дополнительно. С пожеланиями доброго здоровья, искренне Ваша, Оливия Олифэнт, Начальник Департамента Образования Министерства Магии.  — И вам тоже не болеть, мадам Олифэнт, — произнес Поттер и отшвырнул пергамент. — Пошли вы в жопу, свою дальнейшую судьбу я буду решать сам, а не ваша мудовая комиссия. Школьного имущества в его личном распоряжении не было — метла, книги, ингредиенты, котлы, мантии, палочка — все было куплено им самим, но он не собирался брать эти вещи в мир магглов. Он не мог пользоваться магией вне пределов школы, иначе рисковал навсегда лишиться палочки, поэтому лучше все оставить здесь. Завтра Гермиона придет в хижину и заберет его вещи. Уже ничто не удерживало его в Хогвартсе. Ему наконец–то доставили официальное уведомление о том, что он должен покинуть территорию школы, поэтому затягивать с этим больше не стоит и вовсе не обязательно дожидаться возвращения Хагрида или прихода авроров, которые явятся его арестовать по решению министерской комиссии. Гарри подошел к Клювокрылу, провел рукой по серебристо–серому гладкому оперению, отстегнул ошейник и произнес:  — Помнишь, как мы с тобой летали, Клюв? Это было круто. Гиппогриф ткнулся головой в плечо бывшего гриффиндорца.  — Ты должен увезти меня отсюда. Я не могу здесь больше оставаться… и не хочу… Пожалуйста, унеси меня далеко–далеко, — Поттер медленно поклонился магическому зверю, прося его о помощи. Гиппогриф внимательно смотрел на склонившегося перед ним подростка, затем величественно наклонил голову в ответном поклоне и опустил крыло. Гарри взобрался Клювокрылу на спину, волшебное существо выпрямилось, раскрывая огромные крылья, взмахнуло ими и взмыло в темнеющее небо, на котором уже начали загораться первые звезды. Драко Малфой стоял на кромке стены, окружающей смотровую площадку самой высокой башни Хогвартса — Астрономической — и смотрел на звездное небо. От падения в бездну его отделял один шаг, но, похоже, парня это совсем не волновало. Красивое лицо было спокойным, платиновые волосы светились лунным серебром — легкий весенний ветерок разметал пряди. Слизеринец чувствовал, что скоро будет в состоянии это сделать — один шаг в пустоту, и всему придет конец. Еще немного, несколько мгновений, и он сделает этот шаг. Драко знал, что не сможет пережить унижение сегодняшнего дня. Имя Малфоев опозорено, облито грязью, замешано в громком скандале, имеющем гомосексуальную окраску, отец никогда не простит его за это, а то, что произошло после слушания, не сможет пережить он сам… Каждое слово свидетельских показаний давалось Малфою с трудом, и хотя он во всем обвинял Поттера и лгал весьма убедительно, но ему в присутствии самых уважаемых людей магической Британии пришлось сознаться в том, что он имел порочную гомосексуальную связь с парнем. Драко убеждал собравшихся, что искренне раскаивается в содеянном, обвинял гриффиндорца в своем совращении, но он видел косые взгляды, которые некоторые тайком кидали на его отца, видел застывшее, словно мраморная маска, лицо Люциуса, и понимал, что ему дорого придется заплатить за эту веселую вечеринку, которая привела к таким серьезным последствиям. Отец воспринимал произошедшее как потерю родовой чести, а такого он не простит даже своему единственному сыну, что бы там не говорил Блейз Забини. Но роковой удар по чести Малфоев был нанесен тогда, когда Долорес Амбридж публично обнародовала его воспоминания. Когда Драко увидел знакомый флакончик в руках чиновницы и осознал ее намерения предоставить их в качестве доказательства обвинения, слизеринец понял, что это конец. Все присутствующие увидят своими глазами, как он, Драко Люциус Малфой, полупьяный, полуголый и возбужденный, вставляет член в жопу Гарри Поттеру и похабно стонет от удовольствия. Слизеринец чуть не поубивал своих домовых эльфов, обнаружив исчезновение заветного флакончика, перевернул вверх дном все в своих апартаментах, но пропажу так и не нашел. А когда Долорес Амбридж объявила, что раскаявшийся студент по доброй воле в качестве искупления вины готов предоставить свои воспоминания, Драко внезапно понял, кто это сделал. Блейз Забини, которого он считал не только своим другом и любовником, но своим вторым я, своей половиной, и кому верил, как себе — украл заветный флакон, подделал его почерк и отправил послание с его воспоминаниями председателю комиссии. Забини, узнав о его тайной симпатии к проклятому гриффиндорцу, не мог простить подобной измены. Блейз получил удар по самолюбию и не упустил случая сделать ответный выпад, который, впрочем, скорее был направлен не против самого Драко. Забини добивался гарантированного исключения Поттера из школы и его ареста, чтобы расчистить себе дорогу к сердцу слизеринского принца, но своим подлым, коварным и необдуманным поступком разрушил репутацию Малфоев, уничтожил его достоинство в глазах отца и общественности, и теперь Драко не оставалось ничего, как смыть этот позор своей кровью. Он это понял в тот момент, когда все присутствующие, просмотрев его воспоминания, обернулись в сторону Малфоя–старшего. Только Драко знал, чего стоило его отцу продолжать сидеть в привычной гордой позе с надменным выражением лица. Даже в такой ситуации Люциус старался выглядеть достойно, чего нельзя было сказать о Малфое–младшем. Слизеринец был на грани истерики — руки тряслись и их пришлось спрятать в карманах, хотя это была недостойная плебейская манера, к горлу подступил горький комок, глаза предательски защипало, а на щеках выступили некрасивые красные пятна. Это слушание не только стало унижением для Поттера, который вообще выглядел каким–то странно–отрешенным, но обернулось позором для многих достойных семей. Никто из слизеринцев не ожидал, что по результатам исследований их спермы, проведенных мадам Помфри, будут обнародованы имена всех, принимавших участие в оргии. А когда были названы виновные, и директор Дамблдор назначил им в качестве наказания публичную порку, были шокированы все, и, наверное, в тот момент каждый слизеринец готов был поменяться с Поттером местами и оказаться просто отчисленным из школы, вместо того, чтобы подвергнуться унизительной экзекуции. Физические наказания в Хогвартсе были отменены более девяноста лет назад, но Дамблдор, в силу своих полномочий и в качестве достойного возмездия всем виновным, отменил древний запрет и объявил, что все семеро студентов Слизерина, имевшие непосредственный контакт с гриффиндорцем, будут подвергнуты телесному наказанию и в присутствии всех учащихся Хогвартса получат по тридцать розог с запретом на применение исцеляющих заклятий после экзекуции. Остальные, принимавшие пассивное участие в оргии, до конца года получат ежедневное дисциплинарное взыскание и будут выполнять самую тяжелую и грязную работу, без права использовать магию. С факультета сняли все собранные за год баллы. Дом Слизерина еще никогда не знал такого падения — он опозорен, опущен на самую низкую строку таблицы, гигантские песочные часы, ранее наполненные прекрасными изумрудами, опустели. Единственное, что осталось у некогда великого Слизерина — золотой квиддичный кубок, трофей и символ преимущества над Гриффиндором, теперь как насмешка красовавшийся на каминной полке. Слишком дорогой ценой достался этот ненавистный кусок металла и, оказавшись после слушания в гостиной, Драко схватил кубок и с силой швырнул его об стену так, что спортивный трофей получил большую вмятину. Показательная публичная порка была назначена на этот же день, чтобы могли присутствовать и инспектора из Департамента Образования. Все учащиеся были оповещены деканами о результатах дисциплинарного слушания и вынесенных мерах наказания. Никто не удивился, узнав об исключении Поттера, все знали, что этим дело и закончится — позорному пидору, маггловскому выкормышу, не место не только в школе, но и в магическом мире. Однако, узнав о том, что слизеринцев будут публично пороть розгами, многие не поверили. Возможно ли, чтобы в школе была возвращена давняя варварская традиция подвергать учащихся телесным наказаниям, тем более, детей очень влиятельных в магическом мире волшебников. До конца никто не верил, что Драко Малфоя выпорют на глазах у всех, но когда было объявлено о всеобщем сборе во дворе замка, сомневающихся в предстоящей экзекуции поубавилось. Учащиеся живо обсуждали готовящееся необычное мероприятие, и почти никто уже не вспоминал про Поттера. Аргус Филч не скрывал своей радости по поводу предстоящей массовой порки. Завхоз часто досадовал на отмену физических наказаний для учащихся, а узнав о распоряжении директора, прослезился от счастья и сейчас суетился на школьном дворе, где уже были установлены деревянные скамьи, возле которых стояли ведерки с пучками розог. Именно Филчу предстояло выступать в качестве одного из экзекуторов, и сквиб отнесся к этому с маниакальным фанатизмом и бодрым энтузиазмом. Вторым экзекутором выступал великан Хагрид, которого сразу же после слушания вызвал к себе Дамблдор и сообщил об исключении Гарри Поттера из школы. Лесничий разрыдался как ребенок, но после того, как его удалось успокоить, директор сообщил, что кроме Гарри будут наказаны и другие виновники, в том числе и Драко Малфой, и Хагрид неожиданно согласился принять предложение Дамблдора и приложить свою карающую руку к задницам провинившихся слизеринцев. Поэтому теперь великан, насупившись, стоял неподалеку от одной из деревянных скамей и недобро поглядывал на собравшихся, сжимая в ручище розгу. Видя мрачное лицо Хагрида, многие понимали, что несладко придется той слизеринской заднице, которая первой подставится под удар великана. Здоровяк заметно переживал исключение Поттера из Хогвартса и не пожалеет тех, по чьей вине гриффиндорец вылетел из школы. От Филча, впрочем, снисхождения ждать тоже не приходилось, завхоз с радостным энтузиазмом рассекал розгами воздух, приноравливаясь и тренируя руку перед предстоящей экзекуцией. Пришел его звездный час, и сквиб с нетерпением ожидал начала порки. Среди собравшихся были все, кто заседал на дисциплинарном слушании, и многие отметили нездоровую белизну лица Люциуса и то, как натянуто он держался. Все понимали, какой урон был нанесен репутации Малфоев, а порка его сына в присутствии всех собравшихся, в том числе магглорожденных грязнокровок — дополнительный плевок в его аристократическое лицо. Люциус сумел подкупить всех, чтобы добиться исключения Поттера из школы. Он приложил все усилия и связи, чтобы замять скандальную историю с сыном, чего и добился — за отчисление Гарри проголосовали почти единогласно, но старший Малфой не ожидал такого коварства от Дамблдора, который потребовал справедливого наказания для всех, в том числе и для его сына. Даже Долорес Амбридж не могла возразить против этого — распространение скверны разврата надо было пресекать на корню и жестко. Наказаны должны быть все виновные, чтобы впредь ничего подобного не случилось в стенах великого Хогвартса. Драко шел на школьный двор, как на казнь. Впрочем, на казнь он, наверное, шел бы легче, с мыслью о том, что все скоро закончится, а с этим ему придется жить дальше. Он опозорил род Малфоев, обесчестил себя и отца, а теперь его как жалкую прислугу будет пороть ничтожный сквиб или полудурок–великан на глазах у всей школы. Это было невыносимое унижение, и Драко предпочел бы положить голову на плаху или взойти на костер, как это делали раньше приговоренные за содомию колдуны, чем оголить задницу в присутствии всех и лечь на скамью под удар розги. Остальные члены слизеринской команды чувствовали себя не лучше — Теодор Нотт до последнего не верил в реальность происходящего, Вейзи был угрюм и заметно занервничал, увидев скопление народа на школьном дворе, когда они вышли из замка в сопровождении своего декана, а на здоровяка Урхарта вообще было противно смотреть — их капитан был на грани того, чтобы расплакаться. Среди собравшихся Драко сразу же увидел отца в сопровождении великолепной Франчески Забини. Выражение лица Люциуса было таким, будто единственное, что еще могло порадовать его в этом мире — если его сына сейчас запорют до смерти. С окаменевшего отцовского лица Драко перевел взгляд на Хагрида, и внутри у него все как–то сжалось и похолодело — Малфой понял, что от лесничего пощады ждать не стоит. Окинув взглядом внушительную толпу собравшихся, он не удивился, увидев на некоторых лицах злорадные усмешки, и отметил про себя, что самой неприятной была нескрываемая ехидная ухмылка Грейнджер — гриффиндорская сучка даже не пыталась скрыть торжества и радости. Наверное, она всю свою поганую жизнь ждала подобного момента. Драко сжал зубы и отвернулся. Дамблдор собирался произнести речь или зачитать обвинительный приговор — Малфою уже было наплевать на все, он поймал себя на мысли, что ищет взглядом Поттера. Интересно, очкарик так же напоследок будет злорадно скалить зубы, как и Грейнджер, или… Но Поттера нигде не было видно, впрочем, как и Забини. Вот уж кто был достоин того, чтобы к его заднице приложилась не одна розга. Блейз во всей этой гнусной истории принимал самое деятельное участие, именно этот долбанный массовик-затейник все спланировал и организовал, но при этом сумел остаться в тени и выкрутиться. Как итальянец и рассчитывал, в процессе дисциплинарного разбирательства все подтвердили, что в то время, когда совершалась грязная содомитская оргия, Блейз Забини никого не трогал, а мирно спал на диване, ужравшись в хлам. Проклятый Забини все верно просчитал и сумел избежать заслуженного наказания, но Драко знал, что хитрожопому ублюдку не удастся ускользнуть от него, и уже сейчас представлял, как вызовет бывшего друга на магическую дуэль и отомстит за подлость, которую тот совершил. Тем временем Дамблдор начал вступительную речь, общий смысл которой заключался в том, что в школе произошел небывалый инцидент — абсолютно безнравственный, и, чтобы впредь никто из студентов морально не разлагался, директор в меру своих должностных обязанностей вынужден пойти на крайние меры и отменить запрет на физические наказания, чтобы со всей строгостью покарать зачинщиков и в качестве наглядного примера для остальных, чтобы другим неповадно было, и так далее и тому подобное. Драко не слушал старого маразматика и молился о том, чтобы директор поскорее заткнулся и наконец–то произошло то, ради чего здесь все собрались. Ожидание наказания было мучительнее самого наказания. Взгляд все время возвращался к деревянной скамье, ведерку, в котором стоял запасной пучок розог и мрачному Хагриду, от одного взгляда на которого начинало неприятно подташнивать, хотя радостный вид проклятого сквиба тоже не обнадеживал. Драко вслушался в слова директора только тогда, когда в конце речи прозвучало его имя — говорилось о том, что первыми будут подвергнуты наказанию староста Слизерина, то есть он, и капитан квиддичной команды Уильям Урхарт. Услышав свое имя, здоровяк в конце–концов потерял контроль над собой и громко всхлипнул, Драко презрительно скривил губы и отвернулся. После того, как директор замолчал, распоряжаться происходящим начала мадам Трюк, имеющая большой опыт в проведении зрелищных, массовых мероприятий. В свойственной ей резкой и энергичной манере, она громко и отчетливо скомандовала:  — Малфой! Урхарт! Шаг вперед! Ты — к мистеру Филчу, ты — к профессору Хагриду, — приказала тренер по полетам. Соответственно указанию Драко предстояло направиться к скамье, возле которой оживленно суетился завхоз, но Урхарт вдруг сам сделал решительный шаг в том направлении, еще громче всхлипнув, и Драко ничего не оставалось, как подойти к великану. При виде Хагрида Малфой сам чуть не запаниковал как Урхарт, но только многолетние уроки выдержки и самоконтроля не дали ему на глазах у всех позорно разреветься. Вид у лесничего был такой, будто он собирался освежевать слизеринца — содрать с него живьем кожу, а потом скормить своему гиппогрифу. У Драко по телу побежали мурашки.  — Раздевайся, поганец, — мрачно произнес Хагрид, сильнее сжимая в руке розгу. Малфой отлично понимал, что сейчас недалекий громила припомнит ему и насмешки в адрес Грейнджер, и издевательства над всеми Уизелами, и жалобу на Клювокрыла, которого чуть не казнили, и то, как они с Крэббом и Гойлом частенько пытались срывать уроки по «Уходу за магическими животными». А о том, как Хагрид будет пороть в отместку за Поттера, лучше не думать вообще.  — Раздевайся, Малфой, — уже с угрозой в голосе повторил великан, а в это время из толпы раздался свист и глумливое улюлюканье, сначала не громко, а потом уже многие начали выкрикивать насмешки. Драко обернулся и увидел, что Урхарт, полностью обнаженный, уже лежит животом на невысокой скамье, ноги широко расставлены по бокам, упираясь коленями в каменные плиты мощеного двора, руки связаны под лавкой. Его вид поражал своей откровенностью, даже упоротого «хрусталем» Поттера сношали в более приличной позе… Ягодицы капитана слизеринцев были раздвинуты так, что плотно сжатый анус оказался на всеобщем обозрении, гладко выбритая промежность, яички и висящий член предстали взору всех собравшихся, что и вызвало глумливые выкрики из толпы. Осознав, что ему сейчас придется перед всей школой раздеться догола и точно также раскорячиться, у Драко от ужаса на миг потемнело в глазах, он невольно шагнул назад, а в толпе учащихся снова весело засмеялись, стали раздаваться унизительные комментарии. Кто–то крикнул, что «хорек» сдрейфил, и это наверняка были ублюдки–гриффиндорцы, которые издевательски подбадривали его показать народу свою чистокровную задницу. Как ни странно, но преподаватели не пресекали подобные хамские выходки, видимо публичное унижение наказуемых являлось первым актом этого спектакля, срежиссированного Дамблдором. Хагрид грубо схватил Драко за ворот белоснежной шелковой рубашки так, что она затрещала, и потянул в сторону скамьи. Чтобы не лишиться последнего достоинства, и не выглядеть как маленький нашкодивший котенок, которого тащат за шкирку, Малфой вырвался из лап великана и, отвернувшись от толпы, принялся расстегивать брюки. За его спиной заулюлюкали громче, кто–то прокричал обидную спортивную речевку, предназначенную лично ему.