Слишком хорошая няня (СИ)
Но он невозмутимо намазывает тост маслом и спрашивает Дину:
— Абрикосовый джем или сгущенка?
— Банан! — делает она осознанный выбор.
Я лезу в холодильник за бананом, и тут раздается звонок домофона.
Александр тут же забывает и про свою кашу, и про бутерброд, срываясь с места.
Мы с Диной тоже — нам же любопытно!
Прячемся в коридоре, выглядывая из-за угла, и синхронно ахаем, когда дверь распахивается и в квартиру протискивается огромное зеленое чудовище, которое пахнет хвоей, морозом и почему-то свежим глянцевым журналом.
— Ёлка!!! — вопит Дина во всю мощь легких и отважно бросается под ноги папе, который чуть не заваливается на пол вместе с этой самой елкой.
Я мчусь расчищать угол в гостиной, Александр требует нож, чтобы перерезать бечевку, скрепляющую ветви, Дина мешается, изо всех сил восторженно повизгивая — завтрак забыт напрочь.
Огромная разлапистая ель под самый потолок занимает целый угол гостиной, сразу делая ее уютнее и праздничнее. Александр уходит в прихожую и возвращается с коробкой.
— Здесь игрушки, — говорит он. — Нарядите вместе? Или вам помочь?
Он с нежностью смотрит на дочь, когда та мгновенно раздербанивает картон и вытаскивает один за другим разноцветные яркие шары всех размеров. Ее глаза светятся от счастья, как могут светиться только в пять лет накануне Нового Года. Ну, может, еще в сорок, когда твой пятилетний ребенок любуется своей расплющенной мордочкой, отражающейся в круглом боку золотого шара.
От Александра глаз не отвести — так меняет его улыбка.
Несмотря на то, что меня уже заранее умиляет картинка «Папа и дочь вместе наряжают елку», я осторожно спрашиваю:
— А как же наша идея украсить елку самодельными игрушками?
Александр почесывает бровь, косясь на Дину, которая уже объясняет зайцу Ой, что игрушки очень хрупкие и могут разбиться, поэтому их нельзя ронять.
— Я думаю, места всем хватит? К тому же, Лара, я хотел тебя предупредить…
Он поворачивается ко мне и говорит это так мягко, протягивая руку, что я сама не замечаю, как вкладываю свои пальцы в его ладонь и делаю шаг вперед.
— Сегодня вечером я устраиваю здесь небольшую вечеринку. Буквально человек десять — мои партнеры с супругами, — продолжает Александр, и сначала я даже не понимаю, о чем он говорит, настолько заворожена мягким тоном. — Уборку и кейтеринг я заказал, так что не волнуйся, тебе это никак не помешает. Просто устраивайте возню с клеем и бумагой у Дины в комнате, а не в гостиной, пожалуйста.
— В смысле — вечеринку? — наконец доходит до меня, и я выдергиваю руку. — Прямо здесь? Десять гостей?
— Прямо здесь, — кивает он. — Это такой формат домашнего приема, ничего особенного.
— Алкоголь и незнакомые люди — не самый подходящий формат для вашей дочери, которая только что пережила нервный срыв и с трудом восстанавливается!
— Лара, не надо драматизировать, — морщится Александр. — Моя дочь здоровается с соседями, ходит на спектакли и вообще отлично себя чувствует. Ничего не случится за один вечер.
— Ну да, кто я такая, чтобы меня слушать! — фыркаю я.
— Ты очень важный для меня и Дины человек, — отвечает Александр серьезно.
— Поэтому вы не спрашиваете мое мнение, а ставите перед фактом, — говорю я сердито. — Настолько важный!
— Эта встреча необходима, — говорит Александр твердо.
— Присутствие на ней Дины обязательно? — уточняю я.
— Нет.
— Тогда мы уйдем гулять!
Мы даже успеваем нарядить половину елки, когда в доме появляются люди в униформе, которые начинают раскладывать по тарелкам закуски и расставлять бокалы.
Вторую половину пусть наряжает сам Александр, если не хочет щеголять перед гостями наполовину украшенной елкой.
А у нас есть важное дело — полюбоваться уличными украшениями.
Несмотря на то, что декабрь в Петербурге состоит из ночи на 70 %, люди научились с этим бороться. В витринах сверкают елки, шарики, куклы в костюмах, мишура и блестки. Над улицами развешаны сияющие в ночи украшения. В парках в ветвях голых деревьев запутались огромные звезды, над каналом Грибоедова переливается северное сияние, у Эрмитажа бьет световой фонтан, а над мостами висят их призрачные сияющие копии.
Дина то и дело останавливается посреди суетного Невского, замирая и глядя восхищенными глазами на рукотворное волшебство. Я нависаю над ней, как мать-орлица, следя, чтобы никто не толкнул или не сбил с ног. Но перед праздниками замученные люди так ждут чуда, что улыбаются при взгляде на малышку в пушистой белой шапочке, восторженно подпрыгивающую:
— Лала, смотри, там внутри шарика еще шарик! Он светится!
Конечно, светится. Тут светится все!
Мы добираемся до Дворцовой площади и долго стоим, глядя на самую главную елку города. Высоченная, до самого петербургского неба, что спускается в это время года ниже потолков в старых квартирах, она сияет огоньками, словно живое обещание чуда. Теплый свет гирлянд отражается в огромных шарах, а сверху сыплются снежинки, которые так и тянет поймать на ладонь и загадать желание.
Перекусываем трдельниками с корицей на маленькой ярмарке, и я тащу Дину на устроенную там же высокую горку. Маленькая отважная девочка вдруг пугается высоты и расстилающейся перед ней ледяной дороги, но я обещаю, что буду крепко-крепко держать ее в руках и шепотом советую зажмуриться.
Честно говоря, мне тоже страшновато, но ответственность за Дину не дает как следует испугаться. Я должна позаботиться о ее безопасности и заодно успокоить. На что-то еще времени и сил уже не остается — и мы летим с горы на «ватрушке» под мой истошный визг.
— Еще! Лала! Давай еще! — восторженно пищит эта любительница экстремальных развлечений, и я со вздохом соглашаюсь еще раз отстоять очередь на катание.
За этой веселой возней я начисто забываю о том, что мы сбежали сюда от взрослой вечеринки, и домой мы вваливаемся шумные, веселые, мокрые насквозь и голодные, как…
— Как десять волков! — кричит Дина.
— Как самый страшный людоед, — предлагаю вариант я.
— Как сто волков! — вносит предложение Дина.
— Как целая дивизия Гаргантюа, — парирую я.
Дина понятия не имеет, кто такой Гаргантюа и что такое дивизия, но решает зайти с козырей:
— Как миллион волков!
— Сдаюсь!
Закрываю за нами входную дверь и только тут понимаю, что в воздухе висит напряженное ожидание.
Поднимаю глаза — и натыкаюсь на взгляды гостей.
У них в руках бокалы и шпажки с канапе, они разряжены в черные костюмы и вечерние платья, а дамы даже в туфлях на шпильке. И все они смотрят на нас, ввалившихся со своим хохотом и воплями прямо посреди пафосного, хоть и домашнего приема.
Среди незнакомых лиц, на которых написана скука, зависть, удивление и раздражение, я встречаю минимум два знакомых.
Это подруга Александра — Илона, с которой мы уже имели честь быть знакомы.
И одна из тех, с кем я успела познакомиться на елке. Та самая мать гениального мальчика Артемия.
Она тоже узнает меня, и скука на ее лице сменяется презрением.
35
Насладившись сполна немой сценой, Александр в смокинге и с бокалом шампанского в руке выходит к нам и оборачивается к гостям:
— Спешу представить вам мою дочь Дину и ее няню Ларису Михайловну. Они вернулись с прогулки, о которой непременно расскажут, когда переоденутся и присоединятся к нам. Уверен, мы все им позавидуем.
— Обязательно расскажем! — растягиваю я губы в улыбке и горжусь своим прекрасным рабочим навыком произносить даже самые ядовитые фразы без тени фальши. Отворачиваюсь и командую: — Дина, руки мыть!
Подталкивая эту любопытную сороку, выворачивающую голову, чтобы разглядеть гостей, к ванной, я краем уха слышу разговоры гостей и один вопрос.
Заданный намеренно громко.