Несовершенства

С заднего сиденья джипа раздается визг дочери, и, подняв глаза, Эшли замечает, как кулак сына разжимается, отпуская прядь волос Лидии. Потом звучит новый визг, на этот раз Тайлера, и вслед за ним крик:
— Мама! Лидия меня толкнула!
Эшли никогда бы в этом не призналась, но ее неизменно восхищает умение Тайлера спровоцировать потасовку и при этом всякий раз выставить себя жертвой. Это у него от отца. Эшли думает, что в жизни ему такое качество пригодится, но потом вспоминает, в каком положении оказался ее муж.
— Тайлер, отстань от сестры! — прикрикивает она на сына, встречая его обиженный взгляд в зеркале заднего вида, однако тут же чувствует вину. Она не имеет привычки кричать, по крайней мере на детей. Эшли начинает извиняться, но тут телефон бренчит, оповещая о входящем сообщении. Она опускает глаза на панель у рычага передач, где в подставке для стаканов стоит ее мобильник, и, прищурившись, читает тему письма на экране, давно покрытом сетью трещин, как паутиной.
«Хелен умерла».
Не может быть. Эшли берет в руки телефон. Ошибки нет — она все прочитала правильно.
— Мама! — Голос Тайлера нетерпеливо разносится по салону. Эшли отрывает взгляд от телефона и видит, как джип плавно движется к седану, ждущему у светофора. Она бьет по тормозам, но бампер джипа с грохотом врезается в стоящий впереди автомобиль.
За несколько минут до того, как Дебора Миллер — не Дебби, не Деб и не Дебра, ее имя состоит из трех слогов: Де-бо-ра — узнает о смерти матери, ее кожу протыкают десятки иголок. Честер, иглотерапевт, недавно ставший ее любовником, размашистым жестом, от которого по всему телу Деборы бегут мурашки, вынимает каждую иголку. Она ждет, когда он овладеет ею на столе, пристроившись сзади, но врач весь сеанс ведет себя удручающе профессионально, так что женщина начинает сомневаться, не померещился ли ей их роман.
Дебора наткнулась на Честера во время неудачного свидания вслепую с недавно разведенным мужчиной. Сразу же приняв материнский тон, она спросила у разведенца о его новой холостяцкой берлоге, новой бородке, новой спортивной машине, но ответов не слушала, поскольку поклялась больше никогда в жизни не связывать себя серьезными отношениями. Пока ее визави трепался о своем утреннем распорядке дня — тоже новом, — Дебора заметила мужчину, в одиночку сидящего около барной стойки. Длинный хвост волос лежал на спине, обтянутой спортивным замшевым пиджаком. Заинтересовавшись его лицом, Дебора уставилась в зеркало за баром. Она никогда не видела Честера без белого халата, и внезапно ее поразила его красота. Он поднял голову и задержал взгляд на зеркале, как будто тоже наконец разглядел ее. Одними губами Дебора прошептала: «Помоги мне», он бесовски улыбнулся и подошел к столику.
В тот вечер они не смогли даже выехать с парковки — так велико было их взаимное желание. Теперь же, спустя три недели, после нескольких романтических свиданий, он оставляет ее лежать голой на столе и даже пальцем до нее не дотрагивается, лишь сообщает, что ждет ее в приемной. Когда же она, полностью одетая, выходит туда, он заявляет, что с нее семьдесят пять долларов. Дебора колеблется, и Честер еще раз повторяет полную стоимость. Семьдесят пять долларов. В ожидании, когда она заплатит, он улыбается, причем без малейшей бесовщинки. Дебора, ошеломленная, уязвленная, протягивает кредитную карту и вовсю надеется, что на счете у нее хоть что-нибудь осталось. Честер отворачивается, чтобы провести оплату, и тут ее телефон жужжит. «Хелен умерла».
Хелен умерла?
За свои шестьдесят пять лет Дебора почти каждый день боялась смерти матери. Ребенком, когда они жили вдвоем, она просыпалась каждое утро с мыслью: «А что, если мама умерла?» — и сходила с ума от страха, пока не послышится звон посуды в кухне на первом этаже. Когда она подросла, а с головы Хелен не упало и волоса — не говоря уже об отсутствии доброкачественных опухолей, переломов костей или неизлечимых форм рака, — Дебора опасалась, что все эти напасти свалятся на мать одновременно. Однажды Хелен умрет. Но ее дочь не ожидала, что это случится сегодня, когда она паникует из-за недостатка средств на кредитной карте и безразличия Честера. Сама того не замечая, она начинает плакать. Иглотерапевт досадливо смотрит на нее, и Дебору так и подмывает закричать: «Не льсти себе! Ты тут вообще ни при чем». Вот только это не так: ей хочется, чтобы любовник обнял ее, а тот лишь с физически ощутимым раздражением протягивает ей чек на подпись. И Дебора плачет еще сильнее — из-за матери, которой не следовало умирать сегодня, из-за потери лучшего трахаря за последние годы, а кроме всего прочего, из-за необходимости искать нового иглотерапевта.
 
Джейк, средний ребенок Миллеров, получает электронное письмо через несколько минут после официального окончания перерыва на обед. Каждую смену он ест одно и то же: буррито с жареным мясом, которое покупает в киоске напротив супермаркета «Трейдер Джо», где он работает. Рико, стоящий в киоске на кассе, всегда берет с Джейка деньги за тако, а не за буррито, при условии что тот делится с ним косяком. Джейк с радостью соглашается. Джейк никогда не курит один: он установил для себя такие границы и верит, что они удерживают его от проблем. Недавно он выменял косяк на электронную сигарету с маслом марихуаны. Его девушка, Кристи, настаивала: если он хочет продолжать курить ежедневно — лучше было сказать, ежечасно, но он не стал ее поправлять, — то должен заменить свежую травку на что-то менее агрессивное для легких. По крайней мере, она не пыталась заставить его бросить это дело.
— Что за дрянь? — спрашивает Рико, крутя электронную сигарету между пальцами, когда Джейк передает ему новое приспособление.
— Ключ к семейному счастью, — отвечает Джейк, хватая сигарету и делая неудовлетворительную затяжку через металлический мундштук. По мозгам бьет хорошо, но по вкусу напоминает железо, к тому же он не чувствует дыма в легких, когда задерживает дыхание. Возможно, Кристи все-таки пытается заставить его бросить.
Через несколько минут Джейк с приятной легкостью в голове стоит у перехода в ожидании, когда зажжется зеленый свет, и наслаждается последними минутами перед тем, как войти с дневного света в флуоресцирующее брюхо супермаркета.
— Джейк!
В нынешнем состоянии он не сразу узнает человека, стоящего рядом с ним у перехода. Это кинооператор фильма, для которого Джейк много лет назад написал сценарий. Тим или Тодд, что-то вроде того.
— Здорово… приятель, — говорит Джейк, пытаясь скрыть свою забывчивость. — Сколько лет, сколько зим.
— Не говори. Чем ты занимаешься? Работаешь над новой пьесой? — Тед Салливан, внезапно вспоминает Джейк, ему еще присудили за ту самую картину премию «Независимый дух». Последнее, что Джейк слышал о нем, — он снимал фильм по комиксам.
— Да так, по-разному, — говорит Джейк, и Тед энергично кивает, пока не замечает гавайскую рубашку бывшего знакомого. Даже без бейджа понятно, что это униформа ближайшего супермаркета.
— Прикольно. — Тед тянет это слово и замолкает.
Скорее бы зажегся зеленый, думает Джейк, но поток машин на Гиперион-авеню не останавливается.
Несмотря на косые взгляды бывших знакомых, Джейку очень нравится работать в «Трейдер Джо», особенно на кассе. Он любит разговаривать с покупателями, узнавать, как быстро зажарить курицу на рашпере или о волшебных свойствах органических зерен граната. Прежде он бы увидел в клиентах потенциальных персонажей — жизнерадостного молодожена, каждое утро покупающего подсолнухи; истощенную актрису, которая быстро двигает по ленте пакет с острыми чипсами; пожилого человека, который расплачивается купюрами, сложенными в виде котиков, — но теперь Джейк больше не думает о творчестве. Об амбициях сценариста он вспоминает, только когда натыкается на кого-то из прошлого или когда старшая сестра Эшли — единственный член семьи, кроме Хелен, кто еще разговаривает с ним, — осторожно спрашивает, не пора ли ему снова взяться за перо. Кристи никогда не прессует его, хотя он и не оправдал надежд: в пору их знакомства он был многообещающим сценаристом.