Heartstream. Поток эмоций
Четверг, вечер. В 19:30 ко мне должен был зайти Райан — сначала он сопротивлялся, но я просила и умоляла, и в конце концов он уступил. В 20:00 мы планировали запустить онлайн-трансляцию. Мы сидели бы на диване у меня в гостиной, он положил бы руку мне на живот размером с дирижабль и сказал бы: «Это мой ребенок». Я написала об этом во всех своих аккаунтах, чтобы убедиться, что все это увидят.
Она выдыхает и, кажется, сдувается. Ее взгляд обращается к часам на стене.
— В 19:40, когда он все еще не появился, я начала волноваться. В 19:55 я дрожала и плакала, мама пыталась меня успокоить, но не знала как. В 20:05 я открыла окно чата прямого эфира и наблюдала за тем, как люди в реальном времени называют меня сумасшедшей, шлюхой и лгуньей, и я понимала: это конец. Если я оставлю это без ответа, то докажу их правоту — и навсегда останусь сумасшедшей лгуньей.
Она рассказывала все это так спокойно и отрешенно, будто читала прогноз погоды по радио. Теперь она стоит и разглаживает переднюю часть своих брюк.
— Итак, я взяла телефон, — она поднимает мою трубку со стола, — и поставила его вот так, — она прислоняет его к вазе с фруктами. — Потому что мама отказалась держать его. Она подумала, что это плохая идея. Я встала на колени, на самом деле встала на колени, перед ним, вот так, — она опускается на колени на кафельный пол. — Только так я могла добиться правильного ракурса, чтобы в кадре было лицо. И я начала трансляцию, сказала, что прошу прощения за опоздание и что Райана рядом нет, но я уверена, что он скоро будет. Они хотя бы могли убедиться, что я действительно беременна и мои фотографии были настоящими.
Все еще глядя в темный мобильный телефон, она поднимает торчащий из-под жилета подол рубашки, демонстрируя бледный впалый живот и длинный шрам от аппендицита.
— Прошло десять минут, потом двадцать, и к тому времени я уже понимала, что Райан не придет и я должна закончить трансляцию, но я не могла перестать читать комментарии. Они фотошопили меня на все: на собак, рыб, кучи дерьма, трупы, Пиноккио, Трампа. Это длилось ровно до 20:47. Я помню точно, так как посмотрела на часы в углу экрана.
Я пытаюсь представить это. Унижение, которое, должно быть, сжигало ее изнутри. Чувство, что все рушится, без выхода, без плана, без шанса что-то исправить.
— Что случилось в 20:47?
Она поворачивается ко мне. Ее улыбка такая же широкая и блестящая, как замерзшее озеро.
— Полиция выломала дверь. Какой-то мерзавец вызвал их и сказал, что по такому-то адресу террористы делают бомбы. Восемьдесят тысяч человек должны были увидеть, как они врываются с оружием и щитами и впечатывают нас лицами в ковер. Как будто я оказалась на сцене на Уэмбли. Материалов для мемов было более чем достаточно.
Я сглотнула. Ложный вызов. В Америке, где это явление возникло в сообществе онлайн-игр, из-за этого гибли люди.
— Извини, — искренне говорю я снова.
— О, ничего. Полицейские были довольно обаятельны, когда поняли свою ошибку, и рассыпались в извинениях. Мы угостили их чаем и дижестивом. Они пообещали нам, что возьмутся за расследование ложного вызова, хотя мы все понимали, что они мало что смогут сделать. Это было бы даже к лучшему, если бы я обратила внимание.
— Что ты имеешь в виду?
— Я случайно оставила счет за газ невскрытым. Он попал в кадр. Тот, кто вызвал полицию, увеличил масштаб и разглядел мой адрес, — она тяжело сглатывает. — Если бы я была в здравом уме, я бы поняла, что знают не только газеты — весь проклятый интернет теперь в курсе, где я живу, что могло бы подготовить меня к тому, что произошло дальше.
К сожалению, тогда моя голова была занята другим.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Кэт
— Где ты? — кричу я облезлым стенам. Злость, страх и унижение, будто рвота, подступают к горлу. Я чувствую, как расцветает синяк на щеке, которой отряд по борьбе с терроризмом приложил меня к полу.
Я не могу стоять на месте. Я топчусь по заброшенному Танцевальному залу, спотыкаясь и поскальзываясь на обломках, так как меня перевешивает живот. Это запущенное место всего несколько месяцев назад казалось таким прекрасным, а сейчас оно просто холодное и пыльное, покрытое крысиным дерьмом, и я не могу дышать и хочу уйти домой.
Я хочу, но не могу. До тех пор, пока не увижу его.
Смахнув слезы, я в восьмой раз прокручиваю переписку.
Где, черт возьми, ты был?
Прости. Мне пришлось задержаться, общался с юристами.
Меня унижали. Мои слова звучали как бред. Они решили, что я сумасшедшая.
Ты прошла через это САМА? Без меня?
Я хочу увидеть тебя немедленно.
Сейчас 2 часа ночи. Мы можем встретиться завтра?
Танцевальный зал. Будь внутри через 30 минут, или же с утра первым делом я звоню таблоидам и показываю им эти тексты.
Кэт, пожалуйста, успокойся.
30. Минут.
Он не ответил. Я проверяю часы на телефоне. Уже почти четыре. Он не придет. Я чувствую, как ребенок изгибается в новом положении. Он не придет. Я пытаюсь подавить панику, поднимающуюся в груди, но это все равно что пытаться оттолкнуть поток воды руками. Он не придет, он никогда не придет. Я одна.
Я стискиваю зубы и качаю головой. Нет, нет, его ввели в заблуждение. Юристы и руководство убедили его затаиться. Насколько мне известно, они забрали его телефон и притворяются им, мороча мне голову. Рай — самый близкий к фронтмену участник группы, источник дохода многих людей — кто знает, на что они готовы, чтобы защитить это? Я должна пойти к нему. Я должна показать ему его ребенка. Открыть ему глаза.
Я снова вытащила телефон из кармана. Руки мерзнут, в пальцах нет крови. «Должно быть, из-за ребенка», — мрачно думаю я, нажимая на экран и анонимно заходя на RickResource. «Можем встретиться завтра?» — спрашивает он. По крайней мере, он точно в Лондоне. Он будет в отеле. Квартиру снимают только тогда, когда вся группа вместе. Вот только какой отель? Он никогда не рассказывал.
Я выбираю хэштег орнитология, которым Рикеры отмечают места, где замечают влюбленных пташек, фильтрую по Райану и дате и сортирую по новизне. Один из них был отмечен примерно сорок минут назад в Бразилии, а другой — около полуночи в Глазго, но я игнорирую. Рикеры всегда выдумывают, что видели кумиров, стараясь завоевать уважение. Следующая горстка — с прошлой ночи в Лос-Анджелесе, но я полагаю, что это принятие желаемого за действительное, потому что именно здесь Ник сейчас снимается в своей первой роли в кино, а Rollerboy55 и Rikismy3verything очень, очень хотели бы, чтобы Райан был с ним. Я прокручиваю дальше. Я ищу группу из несколько меток.
У меня уходит около трех минут на то, чтобы найти ее. В Лондоне зарегистрировано более семидесяти меток с Райаном в течение последних полутора недель. Из них критическая масса, тридцать пять или около того, в районе Мейфэр и неподалеку от него.
Мое сердце на миг подпрыгивает — Мейфэр может быть правдой, там много роскошных отелей! — и затем снова падает — Мейфэр, твою ж мать, там много роскошных отелей — при мысли о том, что придется искать нужное пятизвездочное убежище среди кучи других.
Но затем в памяти всплывает голос Райана, его ухмыляющийся рот в нескольких дюймах от моего собственного в тот момент, когда мы обнимали друг друга у Эви на пороге. Мое сердце так сильно стучало по внутренней части ребер, что я была уверена: он это чувствует.
— Ты очень игривый с самого утра.
— Маленькая кофейня напротив моего отеля была закрыта.
— Это же Лондон, ты не смог найти другую кофейню?
— Та итальянская.
Он говорил мне название, но, как я ни пыталась, никак не могла вспомнить. Придется пойти трудным путем. Я открываю гугл-карты и начинаю работать. К тому времени, как я закончила, глаза болят от недосыпания и просмотра карты в темноте, а горло горит от пыли, но я знаю, что из примерно сорока пятизвездочных отелей в Мейфэре и его окрестностях только у двух есть неподалеку кафе с итальянским названием. Prego находится напротив Claridge, но, согласно «Википедии», в Claridge более двух сотен комнат, а это слишком много любопытных глаз для знаменитости, которая старается не привлекать внимания. Остается Grammercy, крошечный бутик с двенадцатью комнатами, спрятанный во дворе на Беркли-сквер, и в двух шагах напротив Gennaro, «дружелюбное семейное кафе и закусочная».