Соль. Время любить
Она на цыпочках пересекла коридор, как можно тише отворила дверь напротив и проскользнула внутрь. В комнате «Терезы» царил полумрак, разбавляемый светом полной луны, оттого женщина, что сейчас лежала на постели, казалась мертвенно бледной, хрупкой, точно сотканной из лунного света и сияния звезд. На неё было страшно смотреть. Сперва Эрта боялась, что может потревожить деда, но в комнате царил такой раскатистый храп, что она тут же отбросила такую вероятность. Как и ожидалось, старик спал, развалившись в кресле рядом с кроватью.
«Тоже мне, целитель», – подумала она, взглянув на то, как беззаботно спит этот старик рядом с умирающей женщиной.
И всё же девушка старалась не шуметь. Тихо подкралась к изголовью кровати, бросила быстрый взгляд на ненавистное лицо. В мире, где жила и выживала Эрта, никто и никогда не предупреждал о намеренье убить или навредить. Чем меньше шума, тем больше вероятность, что всё получится и не привлечет внимания господ. Решил – так делай.
Эрта осторожно достала небольшую подушку в изголовье кровати и, опустив её на лицо женщины, надавила на неё руками. Но девушка никак не ожидала, что в тот же момент ей самой прилетит аккурат промеж глаз. Как старик умудрился ударить её, продолжая так умиротворённо храпеть, девушка так и не поняла. Эрта потеряла сознание.
***
– Дилетанты, – фыркнула я, соскакивая с кресла и легко опираясь о своё любимое оружие. – Включай день давай, не вижу ничего, – обратилась я к ещё одному своему сообщнику. Дворец, который любил авантюры не меньше моего, с готовностью подчинился. Небо за окном стало ясным. Светило яркое летнее солнце и даже птицы пели.
То, что одна моя подопечная узнала другую, можно было не сомневаться. Как и то, что отношения между ними весьма непростые. Я не имела права судить ни ту, что попыталась убить, ни ту, что стала причиной такой ненависти. Это не моё дело. Возможно, я бы просто развела и заперла их по разным комнатам или уже сегодня утром спровадила несостоявшуюся убийцу в любую из возможных стран, которую бы та выбрала. Но… Тереза была магом, который по совершенно неизвестной мне причине сгорел. А у бывшей рабыни был ребенок-полукровка, само по себе явление редкое, как и маг со столь обожженными энергоартериями. Но больше всего меня волновали, как это ни странно, дошедшие до меня ранее слухи о возможности принесения в жертву ребенка. Особенно условие, которое между делом озвучила мне попутчица в караване рабов. Отдать ребенка мать должна была добровольно. Не одно столетие назад именно мы развивали теорию о добровольной передаче силы. На настоящий момент большая часть моих размышлений были всего лишь домыслами. Но в силу своей не в меру развившейся за прожитые годы паранойи я хотела узнать историю, что в свое время переплела нити судеб этих двух женщин.
Потому, сноровисто подхватив молодую мать, имя которой я так и не удосужилась спросить, за ноги, я потащила её к небольшой кушетке у окна. Самой себе я сейчас напоминала горничную с замысловатой шваброй. Волосы у девушки были длинными и сейчас распущены, оттого выглядело это перемещение по комнате весьма забавно. Далее пришлось немного постараться, чтобы затащить бессознательное тело на кушетку. Но уж если мне по силам вправить взрослому мужчине вывих бедра, то уж с подобным я была просто обязана справиться.
Что делать дальше? Вот вопрос, на который я пока не знала ответа. В принципе, я могла бы поговорить с ней по душам, но вероятно, она мне ничего не расскажет. Мой молчаливый подельник предлагал задействовать пыточные, устройство которых довольно давно подсмотрел в моих воспоминаниях. Похоже, старый мерзавец с замиранием сердца ждал возможности обратиться ко мне с подобным предложением. Стоило только разместить женщину на кушетке, как очертания комнаты резко поплыли, преобразовываясь в нечто, что я никогда бы не хотела вспоминать. Серые каменные стены, увешанные всевозможным инструментом; грязный пол, на котором смешалось все – начиная свежей и уже запекшейся кровью и заканчивая человеческими испражнениями и прочими малоприятными субстанциями.
– Э, нет, – решительно возразила я, – даже не думай! У неё молоко пропадёт от твоих фокусов! Убирай сейчас же! Я не собираюсь её расчленять даже понарошку!
– А кто, по-твоему, это должен делать?! Я? – в углу комнаты возник фантом, судя по всему, бывшей поварихи королевской семьи. Женщина, обладательница пышных форм и здорового румянца во всю щеку, сейчас смотрела строго, уперев руки в боки. – Я уже выросла из того возраста, милочка, когда картошку приходилось чистить мне! Я тебя для чего тут держу, как думаешь, а?
– Ты совсем уже страх потерял, как я погляжу? – тихо и монотонно осведомилась я.
Женщину в углу сменил сухопарый немолодой и уже лысеющий мужчина в форме клерка. Некогда клерк при дворе Эйлирии выглядел всегда расстроенным и активно жаловался на вселенскую несправедливость.
– Я им всё! И день, и ночь на побегушках! Размус, принеси то, подай это! – явно изображая кого-то, кто не мог правильно выговаривать «р», распинался мужчина. – За меня напиши, за него отнеси! Вот только зарплату как платили 30 шилонов – так и платят! А, у меня стаж! А ты иди, такого как я, поищи на замену?! Да где там, – в отчаянье махнул мужчина рукой, – молодые разве будут так работать за гроши?
– Бедненький, – фыркнула я, усаживаясь в кресло напротив кровати Терезы, – дельное лучше что-нибудь предложи?
Когда посреди комнаты появилось два совершенно очаровательных карапуза лет пяти, и один другому предложил во дворе зарыть «секрет», я поняла, что мой дом ещё больший псих, чем я сама. Как это ни странно, от подобного открытия моя самооценка пошла вверх. Оказывается, я ещё ничего, можно сказать даже милая.
Невольно улыбнувшись приятному открытию, я потянулась даром к женщине, что теперь мерно посапывала у распахнутого окна. Девушка заворочалась, тяжело вздохнула и тут же резко открыла глаза и так же быстро села, нервно озираясь по сторонам. Но стоило ей заметить меня, как она тут же замерла.
– Что? – изогнув бровь, поинтересовалась я. – А я тебе говорил, спи сама, когда малец спит. А ты? Видишь, до чего себя довела, даже неходячую бабу удавить не смогла, раззява, – подытожила я, с интересом наблюдая, как забавно приоткрылся рот молодой матери в изумленном «о». – Рот закрой, – просипела я и, тяжело опираясь о свой посох, поднялась с кресла. – Ну, как тебя звать хоть? – налила я в стакан, что стоял на прикроватной тумбочке, воды, приправленной легким успокоительным эффектом, и протянула его девушке. Та, ожидаемо, принимать не спешила. – Ты, вроде, по-житейски девка должна быть не глупая, но что ж ты такая дура-то? – покачала я головой. – Хотел бы я тебя убить, то уж точно не травить бы стал. Тут пока ты спала, знаешь, сколько способов можно было опробовать? – вздохнула я, всё же всучив стакан женщине. – Ну? Так что насчет имени?
– Эрта, – тихо сказала девушка и тут же хрюкнула, готовясь, судя по всему, к продолжительным завываниям при одном пожилом зрителе.
– Ты, если надумаешь реветь, учти, – посмотрела я на палку в своих руках, – я такие приступы лечу ещё лучше, чем всё остальное, сечешь?
Эрта энергично закивала и тут же отхлебнула воды из стакана, попутно проливая часть содержимого себе на платье.
– Знаешь её? – кивнула я в сторону той, что уже привыкла называть именем, какое принято давать безымянным больным женского пола.
– Да, – очередной нервный кивок.
– Вот что, Эрта, – опустилась я рядом с ней на кушетку и заговорила уже так, как это делают пожилые люди, обращаясь к своим бестолковым, но любимым внукам. – Зачем тебе это, дочка? Ты же молодая, сынок у тебя такой чудесный, к чему всё это? – спросила я, проведя рукой по голове девушки.
Я так отвыкла жалеть кого бы то ни было открыто… Проявлять свои чувства через прикосновения, слова, жесты. Так что неизвестно, кого из нас больше шокировал такой вот шаг с моей стороны. Как это ни глупо прозвучит, сколько бы я ни утверждала обратное, – я всегда с ними, с живыми, что окружают меня. Жалею их, переживаю за них. Раньше это было естественным состоянием для меня, как и проявление подобных эмоций. Но сейчас – почти дико. Особенно трогать кого-то. Очень странно. Но если уж я решила выбираться из собственной скорлупы, то стоит начинать. Понемногу, по крошечному шажку в одно доброе слово. Доброта, милосердие, открытость – это смелость. Я хочу снова стать смелой, я устала бояться саму себя и вздрагивать каждый раз, думая о том, куда может завести меня моё сердце, если кто-нибудь лишний узнает, какое оно на самом деле.