Битва за Севастополь. Последний штурм

Под удары авиации противника попали зенитные батареи СОРа. Преимущественно атакам подверглись те из них, которые располагались на северной стороне. Этому были две причины: во-первых, именно в северном секторе предполагалось нанесение основного удара, а во-вторых, размещенные здесь батареи находились на путях подхода и отхода немецкой авиации после атак.
Когда по Севастополю открыла массированный огонь немецкая артиллерия, в штабе Приморской армии решили, что после окончания обстрела непременно начнется штурм. И вновь были крайне озадачены, когда этого не произошло. У командования росло непонимание действий противника, которые противоречили всему, к чему командование СОРа уже привыкло за прошедшие полгода. Чтобы разобраться в ситуации, нужен был пленный, «язык». Но немцы из окопов не показывались и даже разведывательные группы не направляли.
Артиллеристы 30-й батареи доложили, что противник ведет по ним огонь сверхмощными орудиями. От попадания одного из снарядов треснул трехметровый бетон. Когда измерили калибр одного неразорвавшегося боеприпаса, то удивились: его диаметр составлял 615 мм.
Об этом немедленно доложили в штаб армии. Там полученным сведениям не поверили и для проверки направили одного из работников оперативного отдела – майора К.А. Харлашкина. Тот подтвердил слова артиллеристов и для убедительности сфотографировал снаряд и привез снимки в штаб [58]. Были, правда, обнаружены осколки снаряда еще большего калибра, о чем артиллеристы тоже доложили, но настаивать не стали.
Немецкие наблюдатели 3 июня отметили прекращение инженерных работ на всем фронте обороны Приморской армии. Это означало, что войска СОРа закончили оборудование позиций и приготовились к отражению наступления.
Именно в этот день начальник оперативного отдела майор А.И. Ковтун впервые заметил признаки усталости среди командиров на передовой. Все они находились в постоянном, подпитываемом штабом армии напряжении и ожидании неминуемых атак. Острота впечатлений и быстрота реакции притуплялись, появилось чувство равнодушия к происходящему – то, что должно было «стать невыносимым, превращалось в своего рода быт…» [59]. В документах зафиксирован рост антисоветских настроений отдельных военнослужащих и жителей города. Так, слесарь автогаража 25-й дивизии Дежура заявлял: «Еще несколько дней, и немцы от Севастополя ничего не оставят. Я воевать за советскую власть не хочу, т. к. пройдет еще немного времени и ее немцы уничтожат» [60].
Командование СОРа с нетерпением ждало начала наступления. В том, что оно начнется в самом ближайшем будущем, никто не сомневался. Адмирал Ф.С. Октябрьский раз за разом пересчитывал соотношение собственных сил и войск противника, взвешивал шансы. «Вступая в третье, решающее сражение за Севастополь, нам теперь ясно: мы имеем силы, которые в основном готовы к бою. Войск для обороны достаточно, неплохо с артиллерией. Маловато оружия, маловато авиации по сравнению с противником. Если бы получить 50–70 Як-1. Маловато ЗА, особенно автоматики на переднем крае. Моя гвардия и основа – морпехота: 7-я, 79-я, 8-я, 9-я бригады МП, 2-й и 3-й полки МП, части ПВО [61]. Думаю, честь русского оружия не посрамим», – записал он в своем дневнике.
4 июня сильному обстрелу и бомбардировке подверглись позиции 25-й дивизии. «От сотен одновременно раздававшихся взрывов земля дрожала, как в эпицентре девятибалльного землетрясения. Линия обороны обозначилась пеленою черной гари, поднимавшейся высоко над лесом и холмами. Взрывные волны вместе с поднятой пылью упругой обжигающей струей вонзались в смотровые щели, жгли глаза, спирали дыхание» – так описал свои тогдашние впечатления бывший командир 25-й дивизии генерал Т.К. Коломиец [62]. Встревоженный увиденным, он стал обзванивать подчиненные полки и выяснять количество понесенных потерь. В 54-м полку подполковника Н.М. Матусевича было убито трое и ранено два бойца, в 287-м полку майора М.С. Антипина – всего трое раненых. Сильной бомбардировке был подвергнут город. Масштабы разрушений были колоссальны: вся городская инфраструктура оказалась выведена из строя, повсеместно возникли очаги возгорания.
 
В 17.00 6 июня немецкая тяжелая мортира «Карл» предприняла обстрел 30-й батареи, сделав 16 выстрелов. Отмечено прямое попадание в левую башню, которая была выведена из строя. Еще два снаряда угодили в бетонный массив батареи, повредив правую башню. В ответ по вероятному местоположению «Карла» немедленно открыли огонь орудия средних и крупных калибров СОРа. Был подожжен один из транспортеров с боеприпасами, взорвались два заряда. Немецким артиллеристам, обслуживающим мортиру, пришлось спешно менять позицию [63].
«Дора» также приняла участие в дневных обстрелах. За ее действиями наблюдал специальный самолет, пилот которого отмечал места падения снарядов и результаты попаданий. Семь снарядов было выпущено по форту «Молотов», еще восемь – по Сухарной балке. По меньшей мере 5 снарядов упало в непосредственной близости от штолен с боеприпасами, наблюдалось сильное задымление и всполохи пламени [64].
По некоторым данным, со 2 по 7 июня немецкая авиация совершила на город и боевые порядки до 9 тыс. самолето-вылетов, сбросив 46 тыс. фугасных бомб и 23 800 зажигательных. Артиллерия выпустила по городу от 100 до 126 тыс. снарядов [65]. В итоге в городе было разрушено 4640 зданий, повреждено 3000, вызвано свыше 500 пожаров, погибло не менее 138 и ранен 171 мирный житель [66]. Как отмечает генерал Н.И. Крылов, «единственное, что врагу перед штурмом вполне удалось, это разрушить город» [67].
В результате постоянных обстрелов и бомбежек все чаще стали возникать проблемы со связью. Разрывы бомб и снарядов вызывали постоянные обрывы проводов и кабеля. Начальнику связи Приморской армии майору Л.В. Богомолову и его службе приходилось прилагать гигантские усилия по восстановлению линий и обеспечению бесперебойности передачи информации. Как следствие, возросло количество радиопереговоров. Но все разговоры в эфире было необходимо шифровать, и на плечи немногочисленного шифровального отдела легла огромная работа, однако использование шифров и кодов сильно замедляло отправку и прием сведений, поэтому многие командиры частей вели переговоры открытым текстом – клером. Такая практика стала обычной в 20-х числах, когда напряжение на всех участках фронта достигло предела. К сожалению, такие беседы легко перехватывались противником и облегчали ему ведение боевых действий.
Не оставалось никаких сомнений в том, что в самое ближайшее время противник перейдет в наступление. Об этом свидетельствовала активность немецких рекогносцировочных и разведывательных групп. Но вплоть до самого последнего момента командованию Приморской армии оставались неизвестными ни дата начала штурма, ни направление главного удара. Ответить на эти вопросы мог только пленный, «и лучше всего из числа офицеров» [68]. Попытки проникнуть в расположение противника предпринимались неоднократно, но все они были неудачными, немцы очень бдительно несли службу. Тогда по совету майора В.П. Сахарова за линию фронта были отправлены два так называемых «штрафника», имевших судимость. Действительно, этим отчаянным и способным на риск людям удалось сделать то, чего не смогли совершить другие. Они притащили пленного лейтенанта из 24-й дивизии, который сообщил на допросе, что немецкое наступление якобы начнется 5 июня [69].