Добро пожаловать на Марс! (сборник)

Так как поверхность Марса не менялась со времен изобретения телескопов, казалось вероятным, что за последние триста лет на нем не происходило никаких катаклизмов. Но то же самое можно сказать и о Луне — что не делало самый близкий к Земле мир менее бесплодным и безнадежным. Однако, бомбардировка, поразившая Марс, коренным образом изменила всю планету. В пробах песка, которые сфотографировал первый беспилотный марсианский исследовательский аппарат еще в 1972 году, было много микроскопических раковин, подобных земным фораминиферам, которые решительно свидетельствовали, что когда-то на Марсе были моря. Теперь они исчезли, а песок и ил со дна бури разбросали по всей планете. Большая часть воды, должно быть, ушла в трещины, открывшиеся от ударов больших метеоров, и, выкипев, соединилась в форме лимонита, гидранта окиси железа, составлявшую большую часть марсианских песков. Из остатков образовались тонкие полярные ледниковые покровы.
Если тогда и существовали любые формы жизни, то вряд ли они пережили внезапное изменение всего мира. Если жизнь вообще сохранилась, то она должна была начать все практически с нуля. Любой организм, который мог теперь жить в этом маленьком древнем мире, должен быть, как ни парадоксально это звучит, очень примитивным, даже почти без генетической памяти о древних океанах.
Марс еще не был полностью мертв. Но то, что оставалось, должно находиться на последней стадии. По драматическому предположению Лоуэлла: «с очень ограниченными ресурсами и еще более ограниченными надеждами».
Нахмурившись, Дольф повел свой неуклюжий кораблик вниз, на посадку в середину безымянного оазиса, сине-зеленого пятна жизни, созданного каменным чудовищем из космоса, которое превратило большую часть Марса в вечную пустыню. Дольф уже не ждал ничего хорошего, но все же у него теплилась надежда. И эту надежду теперь должны покрепить наблюдения, Дольф должен узнать, как могли удержаться примитивные формы жизни там, где не должно быть никакой жизни вообще.
Наклонное плато цвета охры распростерлось теперь внизу, а край кратера ширился, точно раскрытый рот. Находясь в миле над поверхностью пустыни, Дольф уже мог различить тени, отбрасываемые низким ободом кратера, а внутренность оазиса сперва начала походить на шар, а потом на мелкое блюдце.
В пустыне был полдень, когда на нее опустился упаковочный ящик, и низкие, куполообразные пики обода странно напоминали холмы восточной Айовы — если не считать цвета, становившегося теперь розовым. Когда он повис над самым дном кратера, то оказался в нежных сине-зеленых сумерках. Сверкающие лучи уже начавшего клониться к горизонту солнца уже не достигали дна.
Наконец, поверхность за иллюминатором стала неподвижной. Дольф осторожно отключил свое устройство. Ящик с мягким, приглушенным стуком упал на несколько футов, как на матрас. И наступила тишина.
Дольф был на Марсе.
Но тишина не исчезла. Она висела вокруг, безразличная и безмятежная. Дольф уже привык к ней в космосе, потому что там она была ожидаемой. Но здесь она выглядела так, словно планета, занятая заботами о собственном выживании, даже не замечала его существования. Ну, а почему должно быть иначе? В ее долгой, медлительной, мучительной жизни Дольф был лишь кратким моментом.
Дольф стряхнул с себя подавленность и принялся за работу. Во-первых, наружная температура и атмосферное давление.
Полученным показателям верилось с трудом. Он проверил их по два раза и все равно не мог поверить, хотя все сошлось с первоначальными результатами. В конце концов, его оборудование было далеким от совершенства.
Но это было лучшее, что он смог достать, и оно утверждало, что наружная температура равна двадцати пяти градусов по Цельсию, или 77 градусам по устаревшей школе Фаренгейта, которой до сих пор пользовались англоязычные народы. Снаружи было по-настоящему тепло — никто не смог бы утверждать обратное. Что же касается давления в 200 миллибар, то оно было эквивалентно тому, с чем сталкиваются высоко в Гималаях, не совсем пригодный для дыхания воздух, даже несмотря на достаточное содержание кислорода. Но даже в таком случае это было лучше, чем двойное давление, которое он рассчитывал найти в пустыне.
 
Короче говоря, Дольф мог выйти наружу без всякой защитной одежды и громоздких кислородных приборов, кроме простого респиратора и очков. Он надел их, затем подвязал матерчатый пояс, на котором были укреплены двадцать бутылочек для образцов, и забил карманы нужными вещами. Затем опустился на четвереньки перед плотно законопаченной бочкой, являвшейся его воздушным шлюзом.
Через несколько секунд он уже был снаружи. В процессе этого он потерял примерно двадцать процентов воздуха, который был в ящике-корабле, но это его не волновало. В конце концов, он не собирался задерживаться здесь надолго. Он встал на ноги и осмотрелся.
В косых солнечных лучах большая круглая впадина напоминала дно давно заброшенного аквариума или водоема. Наверху было темно-фиолетовое, почти индиговое небо, на котором можно было увидеть звезды, в том числе несколько ярких. Может быть, подумал Дольф, одна из них — это Земля? От этой мысли у него пробежал по спине холодок.
Горизонт был рядом, но, фактически, не ограничивался стенами кольцевого кратера, Дольф даже не видел пики на противоположной стороне, потому что оазис был слишком обширный для этого. Не считая пологих холмиков, дно кратера простиралось во всех направлениях, сине-зеленое, местами с шоколадными пятнами.
Сине-зеленое оказалось растительностью. Дольф опустился на четвереньки, чтобы лучше ее разглядеть, но тут же отдернул руки. Воздух был теплым, но земля обжигала ледяным холодом даже через перчатки. Он забыл, что ночью температура здесь падает, наверное, до 150 градусов ниже нуля по Фаренгейту даже в разгар лета. К счастью, его походные ботинки были с толстой подошвой, и кроме них, Дольф надел теплые носки, иначе он рисковал бы отморозить себе пальцы ног, просто стоя на одном месте.
Растительность была странная, Дольфу даже трудно было с чем- то ее сравнить. По структуре она немного походила на рыхлую губку, состоящую из нитей серого, зеленоватого или шоколадно-коричневого цвета, и выглядели они довольно прочными. В них были вплетены более тонкие нити ярко-зеленого цвета, которые местами собирались в узелки вокруг отверстий, образованных губчатой структурой.
Дольф для пробы потянул ее. К его удивлению, она легко порвалась, в его руке оказался кусок, который, тут же сжавшись, образовал неровный шар. Похожие шары различных размеров были рассеяны вокруг, словно оборванные ветром.
Еще в губке виднелись пестрые образования вроде крошечных плодов или водяных пузырьков, Дольф не мог понять, на что это больше походило. Они держались на жестких нитях черного или коричневого цвета и были размером с дробинку. По краям зеленой губки они были подольше, удлиненные, точно маленькие бобы, но довольно прозрачные. Подозревая, что в них вода или сок, Дольф снял перчатку и попытался проткнуть ногтем один из таких мешочков, тот, хотя и подался, уцелел.
Вообще-то, если подумать, то вода была маловероятной, так как замерзала бы марсианскими ночами. Но что же тогда было в этих пузырьках?
Дольф внезапно почувствовал, как что-то ползет по его голой ладони. Пораженный, он поднял руку, и ему показалось, будто ползет его кожа.
Он тут же вспомнил случай, происшедший с ним в детстве, когда он подобрал раненного птенца малиновки и обнаружил, что рука у него сплошь покрыта клещами. Этот инцидент навсегда избавил его от сентиментального отношения к птицам. Здесь это не были клещи, но некий их марсианский эквивалент. Длиной около четверти дюйма, они напоминали нематод или круглых червей, и здесь их были тысячи. А местами среди них можно было заметить действительно похожие на клещей существа, черные, членистоногие, шустро бегающие среди нематод или спокойно сидящие у них на загривках и питаясь…
Дольф стал поспешно расшвыривать ногой губку вокруг себя, пока не оказался на участке почвы из тонкого, как порошок, краснозема, и стал чистить им руки, не обращая внимания на холод. Хотя у него, вероятно, и не было никаких причин бояться этих крошечных проявлений марсианской животной жизни, он не хотел затащить их с собой в ящик и затем привезти на Землю, если можно было не делать этого. По крайней мере, не стоит везти их на себе или в одежде.