Любовница Его Величества (СИ)
Князь обнял ее за плечи, ощутив, как девушка содрогнулась от омерзения, но отпустить не смог и лишь прижал крепче:
— Леди Катарина, вашей вины нет. И Ортанон желал освободиться еще до того… как вы стали фрейлиной Ее Величества королевы Еитары. И то, что совершал король Дариан, это его одержимость вами, разве посмеет кто-то обвинить вас?
— Отпустите, — прошептала Катарина, чувствуя, как теряет самообладание, находясь так близко к этому ирбису, — прошу вас…
— Не могу… — шепотом ответил князь, — и не хочу…
Но Катарина вырвалась и поспешила в свою каюту, надеясь запереться и не покидать пределов этой тесной каморки до окончания плавания. Она боялась себя и… не желала выглядеть распутной в глазах того единственного мужчины, которого, кажется, полюбила.
Тихие, едва слышные шаги Кати услышала, уже входя в каюту, и князь уверенно вошел следом, не позволяя ей запереть дверь. Снежный барс повернулся, задвинул засов и уверенный в своей силе взглянул на Катарину.
— Вы… — выдохнула потрясенная его поведением девушка, — вы такой же как… они!
Ее слова причинили больше боли, чем Ранаверн ожидал, но были вопросы, на которые он жаждал получить ответы.
— Катарина, я ничего не забыл, и забыть не смогу никогда!
— Жаль… мне очень жаль, — Катарина развернулась, прошла к постели и села.
Глядя на нее, князь Арнар с трудом сдержал желание вновь окунуться в сладкий плен ее тела, но… Позволит ли она? А ведь они здесь одни и Катарина в его власти! Дикое, неконтролируемое, животное желание, застелило взгляд пеленой, а руки невольно вздрогнули, уже готовые разрывать непрочные оковы одежды. Как понимал он в этот миг короля Шарратаса и как завидовал ему черной завистью. А ведь он тоже может спрятать, сказать, что не спас, скрыть ее ото всех и владеть единолично. Это искушение сводило с ума!
Кати повернула голову и теперь пристально следила за Ранаверном, и в глазах ее появлялась злость.
— Если вы только посмеете, — отчетливо произнесла Катарина, — если только посмеете взять силой, я убью вас!
Желваки заходили на мужественном лице, и князь взял себя в руки, сдержался. Развернувшись к двери, он нанес удар кулаком такой силы, что дерево заскрипело. А затем Кати услышала его глухой голос:
— Алиссин — сука! Всегда была развратной и даже тебя совратила эта дрянь! Катарина привстала и едва нашла в себе силы спросить:
— Что?!
Резко развернувшись, князь подскочил к ней, схватил за плечи и встряхнул:
— Почему, Катарина, почему? Что эта змея делает со всеми вами, что вы как верные собаки не смотрите больше ни на кого? Она ведь даже не мужик! Тогда почему!?
— Ваши выводы безмерно далеки от истины, — ледяным тоном ответила Катарина, пытаясь разжать его пальцы и освободиться.
Удивление, недоверие и полный скрытой ярости приказ:
— Поясните!!!
— Отпустите меня, князь Арнар, — спокойно попросила девушка, — я вас не боюсь, и не вижу причин бояться. А по поводу Ее Величества… ни единого раза это не происходило по моей воле! И будь моя воля, я бы покончила с собой еще два с половиной года назад, лишь бы не испытывать все это! А теперь отпустите меня, мне больно!
Он медленно разжал руки и девушка, не удержавшись на ногах, была вынуждена снова сесть на постель. Князь, опустив голову так, что белоснежные пряди закрыли лицо, сел рядом.
— Я должен объяснить свое поведение, — едва слышно начал Ранаверн, — и то… что я знаю о королеве Шарратаса тоже.
— Я слушаю вас, — вежливо произнесла Катарина, на деле не желая ничего слышать.
Ирбис обернулся, взглянул на женщину, что сводила его с ума и, взяв ее руку, начал рассказывать, ласково поглаживая теплую ладонь Катарины.
— В возрасте семнадцати лет, я был отправлен в королевский дворец Лассарана. Отец считал, что это станет для меня своеобразной школой жизни. Так оно и было. Алиссин тогда едва исполнилось десять… Это была очень красивая маленькая девочка, с огромными голубыми глазами и кудряшками как у ангелочка и ею восхищался весь двор. Когда Алиссин и принц Аллес, которому тогда едва минуло двенадцать, гуляли вместе, придворные не могли сдержать слез умиления, глядя на двух таких милых ангелочков. Казалось, они были воплощением доброты, и мало кто знал, какие на самом деле развлечения предпочитают принц и принцесса Лассарана.
— А вы… вы знали? И о развлечениях Генри тоже?
— Генри был больным человеком, который имел свои дурные наклонности, но… не был способен и на сотую долю тех извращений, которые так любили его брат и сестра. Алиссин и Аллес предпочитали иметь своих жертв иначе… и чужими руками. Они играли судьбами людей, плели интриги и как кукловоды использовали придворных в качестве марионеток…
— И никто не знал? — удивленно спросила Кати.
— Те, что догадывались, долго не жили. А Его Величество… не мог скрыть своего восхищения каждый раз, когда во дворце вновь погибал кто-либо самым мистическим образом. Король искренне наслаждался тем, как его младшие умеют заметать следы и оставаться в глазах окружающих невинными ангелочками. То, что эти ангелочки, несмотря на родственные узы еще и любовники, знали единицы. Но если Аллес предано и нежно любил только сестру, принцесса Лассарана никогда не гнушалась связями на стороне. Так шли годы, и однажды Алиссин появилась в моей спальне.
Катарина боялась дышать, чтобы не пропустить ни слова.
— Она хотела не меня, а мою… возлюбленную, о чем недвусмысленно намекнула, вытащив несчастную за волосы из моей постели. Тогда Алиссин было пятнадцать.
— И вы ничего не сделали? — возмутилась Катарина.
— Сделал, — князь тяжело вздохнул, — я выставил принцессу из спальни, запретив прикасаться к моей любовнице. Тогда юная, изумительно красивая девочка с наглой усмешкой сказала, что я еще пожалею. Через несколько дней, краснея и стараясь не смотреть мне в глаза, леди Вирана сообщила, что между нами все кончено. А когда принцесса неожиданно взяла новую фрейлину, моя Вирана утопилась… сама.
Катарина чуть сжала его руку, понимая как больно князю, а затем задала вопрос:
— Вы были близки с… принцем Генри?
Горько усмехнувшись, снежный барс тряхнул волосами, сел ближе к Катарине и продолжил рассказ:
— Его Высочество действительно отличался несколько… нетрадиционными взглядами на интимные отношения, но никогда и никого не принуждал, а ко мне относился только как к другу. Резко меняться, Генри начал после дня рождения принцессы Алиссин, тогда ей исполнилось семнадцать зим. Я видел, что с Генри что-то происходит и все чаще он проводил время не с нами, на тренировочном полигоне, а в компании принца Аллеса. В одну ночь принц пришел ко мне и рыдая рассказал, как тянет его к младшему брату, как зависим он стал от этого противоестественного чувства, вот только глаза… Глаза Его Высочества были словно стеклянные, неживые… Тогда я думал, что Генри пьян. Тогда я был молод и глуп. Я уговорил Его Величество отпустить нас на охоту, но к моему неудовольствию Аллес напросился сопровождать нас, а принцесса Алиссин внезапно решила отправиться в монастырь. Это было ее обычное прикрытие — принцесса ехала в монастырь, а уже на следующий день в нашей компании появлялся второй Аллес, только с собранными в высокий хвост волосами и весьма женственной походкой. Но Генри любил сестру, правда только как сестру, и на шалости подобного рода все закрывали глаза. В день гибели Генри Аллес и Алиссин были необычно веселы. Алиссин все время норовила вырваться вперед, в поисках идеальной жертвы, и как Генри не уговаривал ее понапрасну не рисковать собой, брата она не слушалась. А потом ее отчаянный крик, стремительно бросившийся на помощь Генри и значительно отставший Аллес. Когда мы оказались у скалы, все было уже кончено, а принцесса метким ударом добила вепря, под копытами которого бился в агонии наследный принц Генри. У него «внезапно» сломалось копье, а родная сестра сочла возможным вмешаться лишь тогда, когда о сохранении жизни уже можно было и не беспокоиться.