Я радость
– Где ты, моя сладкая вишенка?… Сеня, Сеня, оставь кота в покое! Иди помой руки и переоденься, сейчас будем обедать. Олег, опять ты бросил свою сумку в проходе?
– Не сумку, а рюкзак! – ответили ему подростковым фальцетом.
– Убери сейчас же!
Бас грохотал уже где-то совсем близко, и наконец показался его владелец – муж Оли Виктор. Когда-то он был очень красивым молодым человеком, но со временем его привлекательность затерлась, как вещь, которой никогда не пользуются, и сейчас Оля казалась и моложе, и живее его, хотя на самом деле они были ровесниками.
– Привет, мой волшебный пузыречек, – пророкотал он, наклоняясь к Оле и целуя ее в лоб.
– Витя, – кинув на него быстрый взгляд, с возмущением отозвалась она, – я же просила тебя, не надевать больше эти джинсы, они же протерлись до дыр!
– Ну прости, милая, больше не буду, – отозвался он, легко проведя рукой по ее спине. Оля тут же заулыбалась.
И вот так уже пятнадцать лет. Каждый раз смотрю на них и поражаюсь, как они умудряются сохранять то, чего у некоторых не хватает и на первый год совместной жизни.
– Кого я вижу!
О, бедные мои перепонки.
– Витя, перестань кричать! Ты же дома.
Оля встала и принялась собирать к обеду. Снова зазвонил телефон, и она взяла трубку.
– Даша, дорогая, какими судьбами? – спросил Виктор. Он как будто не обратил внимания на женин оклик, но стал говорить тише. – Не видел тебя сто лет! Где ты сейчас? Чем занимаешься? Давно пора было уходить от этих…
В его кармане тоже завибрировала трубка, и ему пришлось отвлечься, чтобы ответить на вызов. Проскальзывая по гладкому ламинату, кот, ценой великого напряжения всех своих кошачьих сил избежав столкновения с дверным косяком и с трудом вписавшись в поворот, пулей пронесся по коридору и в панике шмыгнул под скамью, на которой я сидела. Следом за ним на пороге кухни показался светловолосый мальчуган лет пяти, который недолго думая, встал на коленки и тоже пополз под лавку. В какой-то из соседних комнат телевизор громко запел голосом Ляписа Трубецкого.
Уж не знаю, оттого ли, что я соскучилась сидеть дома, но мне было весело среди всей этой суматохи.
Замечательная старушка Зинаида Павловна, люблю вас безмерно и безгранично.
На следующий день я приступила к своим новым обязанностям.
У Оли хорошо работать, у нее хороший дом, она хорошо платит, и я люблю всю ее замечательную семью. Особенно, когда никого из них нет дома.
Стараюсь приходить пораньше, пока один мальчик в школе, а другой в детском саду. К счастью, я жаворонок, так что такой график меня не тяготит, да и самой Оле так удобнее.
Их кот – просто чудо. Дня не проходит, чтобы я не посидела, держа его на коленях и прислушиваясь к тому, как он мурлычет от моих поглаживаний. Думаю, ему тоже нравится проводить со мной время, потому что он тоже устал от постоянного шума и суеты вокруг.
Некоторые Олины поступки приводят меня в замешательство.
– Тебе постельное белье разложить по комплектам или наволочки с наволочками, а простыни с простынями? – спросила я ее вчера.
– Да без разницы, – отмахнулась она беззаботно.
Я разложила по видам белья, а сегодня складывала в комод полотенца и увидела, что все белье пересортировано по цветам.
В другой раз я поинтересовалась у нее, какой чай лучше заварить к обеду.
– Да все равно, – отозвалась она.
Я заварила зеленый, а потом на кухню зашел Виктор и с удивлением приподнял брови:
– А ты чего это, Олюнчик, пьешь зеленый чай? Ты же не любишь.
Кажется, Оля слегка покраснела после его замечания.
Странно все это.
Я радость, мне тепло и спокойно, всех люблю.
Все будет хорошо.
Три дня назад мне снова позвонили по моему объявлению, которое, оказывается, исправно выходило все это время, с предложением еще одной постоянной работы. Я съездила на встречу с хозяйкой. Не спала две ночи и сегодня пришла к Оле.
– Ты только не пойми меня неправильно, – сказала я, – мне все у вас нравится, но… – начала я и тут поняла, что Оля, несмотря на свой внешне обеспокоенный вид, испытывает чувство облегчения.
– Ты тоже заметила это, да? – спросила она меня.
– Кажется, да.
– Все-таки нельзя смешивать работу и дружбу, – улыбнулась она.
– Нельзя, – улыбнулась я ей в ответ.
Напоследок мы пили чай с вишневым вареньем.
Чудесные люди, чудесная жизнь. Мне тепло и спокойно.
В ту ночь я спала на редкость хорошо.
Моя новая нанимательница не просто красива – она потрясающе красива. И ее муж – условно говоря, муж, потому что они не расписаны – так же невероятно хорош. Они самая невероятная пара, какую я когда-либо видела. Их таунхаус находится в черте города и похож на игрушку – что снаружи, что внутри. Я всегда думала, что в таких домах не живут – такие дома снимают для рекламы, чтобы вы тоже захотели когда-нибудь их купить. Рядом с такой жизнью чувствуешь, насколько несовершенно твое собственное существование. С тех пор, как я работаю у них, постоянно ловлю себя на том, что пытаюсь оправдать себя, почему у меня самой нет всего этого: почему я не такая же сногсшибательная, почему у меня нет такого шикарного мужчины и красивого дома, хотя бы даже собственной квартиры! Я никакая не радость, я скучная и посредственная унылость, способная только на то, чтобы безупречно вымывать грязь за другими.
Мою новую хозяйку зовут Тиша. Сначала я думала, что это производное от какого-то иностранного имени, что было бы вполне логично, учитывая, что Тиша – мулатка, но потом оказалось, что это что-то вроде прозвища, производное от ее фамилии – Тимофеева. И имя у нее вполне прозаическое – Анна. Аня Тимофеева. Но Тиша, несомненно, звучит более интригующе, так что неудивительно, что она любит называть себя именно так.
Я вообще, кажется, готова оправдать ее в чем угодно: в том, что придя поздно домой, она может не смыть на ночь косметику, что упаковками употребляет снотворное, что постоянно грубит маме и никогда не звонит ей сама, что не читает ничего, кроме глянцевых журналов, и все свое время преимущественно тратит на поддержание своей неотразимости – салоны красоты, тренажерный зал, бассейн, магазины. Но мне хочется прощать ее за все это, потому что когда я на нее смотрю – а делаю я это при каждом удобном случае, – то испытываю такое восхищение, что кажется, можно питаться от него бесконечно, никогда больше не есть, не пить и даже, наверное, со временем – если понаблюдать за ней достаточно долго – можно будет не дышать.
Она на редкость пластична, каждое ее движение это музыка, каждая черта ее лица и тела высочайшее искусство. Даже когда она выходит утром с размазавшейся вокруг глаз тушью, с всклокоченными волосами, в мятой шелковой сорочке, то и тогда она кажется мне самым совершенным существом на свете, потому что только совершенное создание может так размазаться, всклокочиться и помяться, чтобы это вызывало восторг, подобный моему.
Парень, с которым она живет, Роман, так же сказочно хорош, как она. Он любит носить рваные джинсы и демонстрировать свой торс – зрелище, надо сказать, не для слабонервных, лично я начинаю краснеть, бледнеть и забывать слова, когда он в таком виде находится где-нибудь поблизости. К счастью, это случается довольно редко, потому что его нечасто можно застать дома: он владелец ночного клуба, а, как оказалось, люди такого рода занятий работают не только ночью, но и большую часть дня. Рома тоже ничего не читает, по крайней мере я никогда не видела его с книгой в руках, а если находится дома, то или занимается в тренажерном зале, под которую отведена одна из комнат, или смотрит телевизор. С родителями не общается вообще, хотя это именно они дали ему деньги на открытие клуба. Тишу называет крошкой, хотя ее это раздражает, и каждый раз услышав это обращение она норовит запустить в него чем-нибудь потяжелее. Но кажется, ему нравится, когда она злится.