В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
– Ну, вот, видишь, Фома! План правильный. В этой фанзе закопано золото! – воскликнул Лобсын.
– Пожалуй, было закопано! – сказал я. – А лежит ли ещё? Ведь уже минуло тридцать лет с тех пор. Многие могли за это время шарить тут по фанзам, искать, не осталось ли что от рудокопов. Смотри – двери, окна и крыши растащили дочиста.
– Крыши, двери, окна могли сгореть. А рыть землю в фанзах искателям золота было некогда и не к чему. Рудокопы прятали золото в своих шахтах, а не в фанзах. Да и много ли золота могло быть у каждого рудокопа?
– А в этой фанзе, – продолжал Лобсын, – жил не рудокоп, а чиновник китайский, мандарин, который принимал золото от рудокопов для сдачи в казну. Вот у него и могло быть золота побольше. Китаец, который жил у моего отца, был не простой рудокоп.
Фанза, действительно, отличалась от остальных, в которых жили рудокопы. Последние были меньше, все в одну комнату, половину которой занимал кан, с одним окном и дверью. А в этой были две комнаты и кан только в задней, которая имела два окна и дверь в первую. Мандарин, принимавший золото, спал в задней комнате, а в передней принимал рудокопов.
– Где же начнём рыть? – спросил я.
– В задней комнате, – сказал Лобсын. – Там чиновник спал, там и прятал золото.
Кан в этой комнате уже осел и превратился в кучи глины с щебнем. Но где было зарыто золото? В топке кана или в полу комнаты возле него? Я предложил прорыть канавку поперёк всей задней комнаты вдоль кана. Нужно было торопиться, солнце уже скрылось за горами Кату.
Мы привязали лошадей в первой комнате и принялись за работу. Я дробил кайлой затвердевшую почву, а Лобсын выгребал её маленькой сапёрной лопаточкой, которую я взял у консула. Эту канавку, глубиной и шириной в четверть, мы провели от двери из первой комнаты вдоль кана до окошка во второй. Вырытую почву выбрасывали через стену фанзы. Почва была очень твёрдая, глина со щебнем, и работа подвигалась медленно.
В канавке, кроме глины с мелким щебнем, ничего не вскрыли, пока не подошли к самому окошку в боковой стене задней комнаты. Здесь я откопал несколько кусков белого кварца, хотел их выбросить, но вспомнил, что золото в жилах рудника сидит в кварце. Поднял один кусок, обтёр его от глины и увидел, что весь кварц был пронизан жилочками и крапинами ярко-желтого цвета. Это было золото. Я показал кусок Лобсыну.
– Вот тебе и клад мандарина! Он, видно, отбирал у рудокопов куски кварца с богатым золотом, – сказал я.
Из этой части канавки мы выбрали восемь кусков такого же богатого кварца, но в общем по оценке на глаз в них могло быть фунта два золота, не больше.
– Неужели это весь зарытый клад? – подумал я. – Но где же искать дальше? Взрывать ли весь пол перед каном?
Между тем солнце уже село и стало ясно, что до ночи мы не успеем кончить эту работу. Я сказал это Лобсыну.
– Останемся здесь ночевать, – ответил он, очевидно увлечённый добычей. – Воды для чая мы привезли. Завтра чуть свет кончим и поедем на Ангырты отдыхать.
– А что же кони? Они всю ночь простоят голодные. Отпустим их, что ли?
– Никак нельзя. Корм плохой, они уйдут далеко. А волков здесь много, они в старых шахтах живут, норы готовые для них. Коней нельзя отпустить, волки загонят их. Постоят до утра в фанзе подле нас. И вот что. Пока ещё видно – наберём побольше хворосту, чтобы всю ночь огонёк держать, а то волки и до коней, и до нас доберутся.
Ночёвка не обещала ничего приятного. Но и мне не хотелось уезжать. Между тем никто, конечно, не мог заехать сюда ночью и закончить раскопки. За целый день мы не встретили ни одного человека во всей этой местности и могли бы спокойно уехать ночевать на речку Ангырты и утром вернуться.
Мы поспешно начали собирать топливо, вырывая кусты караганы, полыни, эфедры, попадался кое-где и аргал. Наворотили возле фанзы целую кучу, нашли в соседней фанзе несколько полусгоревших жердей от крыши.
Кони стояли у нас в первой комнате фанзы, а мы расположились в её дверях, развели огонь, поставили котелок. Ночь уже наступила, на небе засверкали звёзды между лёгкими облачками, надвигавшимися из-за гор Кату.
Чай поспел, достали чашки, баурсаки, сухари. Сидим у маленького огонька, пьём чай, закусываем. И вдруг недалеко от нас раздался протяжный и низкий вой, на который кони ответили храпом.
– Волк, – сказал Лобсын. – Подаёт сигнал другим, что нашёл добычу, с которой в одиночку не может справиться.
– Созывает их на помощь, – подтвердил я. – Сколько их набежит? Нужно приготовить ружья, у меня десять патронов с картечью и пять с крупной дробью.
– А ливорвер не забыл? – спросил Лобсын, который никак не мог запомнить слово револьвер.
– С собой, шесть пуль и столько же в запасе.
– Хватит, пожалуй! Не сотня же соберётся.
Двустволку и при ней патронташ я оставил в углу фанзы, а револьвер в седёльной сумке. Принёс и то, и другое, зарядил двустволку картечью и поставил под рукой, револьвер положил возле себя.
– Придётся нам, видно, не спать всю ночь! – заявил Лобсын. – Коням дадим по две горсти сухарей и несколько баурсаков. Кормушки у меня с собой.
Вой повторился, но в отдалении и с перерывами, в трёх-четырёх местах.
– Отзываются на призыв. Но пока горит огонь – близко не подойдут.
При свете огонька мы насобирали ещё вокруг фанзы всё, что могло гореть, вплоть до самых мелких кустарников. При этих сборах Лобсын отошёл немного дальше и возле ямы-шахты увидел волка, который быстро скрылся в шахту.
– Я бросил вслед ему большой камень и, должно быть, попал, он завизжал там в шахте, – сообщил калмык, сбрасывая охапку хвороста.
Мне очень хотелось спать, и я сказал: – Нам обоим караулить не нужно. Будем по очереди, один у огонька, другой вздремнёт.
– Ладно. Я ещё не хочу спать, Покараулю.
Я прислонился к стенке фанзы и сразу заснул. Приснилось мне, что мы опять роем землю в фанзе при каком-то странном красном свете и нагребли уже целые кучи кварца. Повернуться некуда в фанзе, а всё ещё попадаются целые глыбы, и я ворочаю их легко, словно куски хлеба. А Лобсын роет рядом и что-то приговаривает, – и вдруг вместо него, вижу, роет волк, лапами землю разгребает, а зубами хватает кварц и рычит. Повернулся ко мне, широко раскрыл пасть, высунул язык – и зубы у него все блестят, золотые. И внезапно бросился на меня, сильно толкнул в грудь лапами, а золотыми зубами щёлкнул перед самым носом.
Тут я проснулся, потому что Лобсын теребил меня за плечо.
– Погляди-ка, Фома! караульщики клада собрались, хотят помешать нам взять золото.
Я протёр глаза. Наш маленький огонёк освещал только несколько сажён впереди фанзы, а дальше, шагах в двадцати, в темноте светилось несколько пар волчьих глаз. Когда пламя вспыхивало, охватывая новый кустик, положенный на огонёк, я различал морды, насторожённые уши и контуры тел. Я насчитал девять пар этих глаз в охватившем нас полукруге.
Вдруг наши кони захрапели, затопали, и Лобсын, вскочивший на ноги, едва успел схватить уздечку и остановить своего коня, который напирал на меня, стараясь выскочить из фанзы. Очевидно, какой-нибудь волк подобрался к задней стене фанзы, остававшейся в темноте, и напугал коней, может быть, старался перелезть через стену. Я схватил горящий куст и перебросил его через фанзу.
Расчёт волков был ясен. Если бы им удалось выгнать коней из фанзы, животные в панике бросились бы куда попало. В холмах, пересечённых в разных направлениях линиями глубоких ям-шахт, кони легко могли споткнуться, попасть при бешеной скачке передними ногами в яму и немедленно сделаться добычей хищников, преследующих их целой стаей.
Я зажёг другой кустик, обошёл с ним фанзу и заметил ещё пару волков, которые скрылись в темноте.
Нужно было разогнать осаду, которая становилась угрожающей. Я велел Лобсыну подкинуть топлива и, когда можно было различить, кроме глаз, и контуры тел, приложился и выстрелил картечью в волка, стоявшего боком шагах в тридцати.
Он подскочил и упал, светящиеся глаза исчезли, стая отбежала. Но немного позже волки вернулись и стали оттаскивать убитого подальше, чтобы его растерзать. Это дало мне возможность выстрелить ещё раз в кучу тащивших свою жертву, и они разбежались. Некоторое время было тихо, но потом с той стороны, куда утащили труп, послышалось чавканье, ворчанье и хруст костей.